Миф о пещере - знаменитая аллегория, использованная Платоном в трактате «Государство» для пояснения своего учения об идеях. Считается краеугольным камнем платонизма и объективного идеализма в целом. Изложена в форме диалога между Сократом и Платоновым братом Главконом:

Ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх Ширмы показывают кукол.

Представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат. Образ, подобный нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что. находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?

Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

Непременно так.

Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что ни произнес бы любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.

Это совершенно неизбежно.

Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное... Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это; он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную проходящую перед ним вещь и заставят отвечать на вопрос, что это такое? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?

Конечно, он так подумает.

А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не отвернется он поспешно к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?

Да, это так.

Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в юру и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не смог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.

Да, так сразу он этого бы не смог.

Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем -на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.

Несомненно.

И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других ему чуждых средах.

Конечно, ему это станет доступно.

И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.

Ясно, что он придет к такому выводу после тех наблюдений.

Так как же? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих друзей?

И даже очень.

А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен? Или он испытывал бы то, о чем говорит Гомер, то есть сильнейшим образом желал бы «...как поденщик, работая в поле, службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный» и, скорее, терпеть что угодно, только бы не разделять представлений узников и не жить так как они?

Я-то думаю, он предпочтет вытерпеть все что угодно, чем жить так.

Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился гуда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?

Конечно.

А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут, - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казалось бы, что он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?

Непременно убили бы.

Так вот, дорогой мой, это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, - это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль - коль скоро ты стремишься ее узнать, - а уж богу ведомо, верна ли она, Итак, вот что мне видится; в том, что познаваемо, идея блага - это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она - причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама - владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.

Я согласен с тобой, насколько мне это доступно.

Тогда будь со мной заодно еще вот в чем: не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами, их души всегда стремятся ввысь. Да это и естественно, поскольку соответствует нарисованной выше картине.

Миф о пещере из диалога Платона «Государство» - это одна из главных историй в европейской теории познания, капитально повлиявшая на всю последующую традицию философской мысли. Даже в XXI веке люди регулярно его вспоминают, хотя давно миновали времена, когда пещеры были актуальной частью ландшафта. С концептуальной точки зрения этот миф стал началом дискуссии о том, насколько наши представления о вещах позволяют судить о самих вещах.

Вот о чём идёт речь в этом фрагменте «Государства». Сократ, неизменный персонаж платоновских диалогов и поставщик всяческой мудрости, беседует с братом Платона Главконом. Речь заходит о том, каких успехов можно достичь на пути познания, о просвещённости и непросвещённости. Здесь-то Сократ и прибегает к знаменитой аллегории.

Он рассказывает Главкону о людях, которые находятся в подземной пещере, в то время как перед ними на стене проходят тени от проносимых за границей их поля видения предметов.

Именно эти тени люди и считают подлинными вещами, даже не задумываясь, что их отбрасывает нечто другое.

- Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю её длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, ограждённая невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

За этой стеной другие люди несут различную утварь, держа её так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

- Странный ты рисуешь образ и странных узников!

- Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, своё ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнём на расположенную перед ними стену пещеры?

- Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

- Е сли бы в их темнице отдавалось эхом всё, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.

(Платон, «Государство»)

Учение об идеях и Благе

Миф о пещере посвящён относительности перцептивного восприятия и его продуктов (то есть, данных, получаемых с помощью органов чувств). К тому же, как отмечает Платон, увиденным смутным теням люди ещё и «дают имена» - считают их подлинными явлениями, которые обозначаются терминологически и подлежат интерпретации.

Чтобы разобраться в том, что именно искажается, превращаясь в тень на стене пещеры, нужно обратиться с платоновскому учению об эйдосах.

Эйдосы (идеи вещей) в представлении Платона существуют сами по себе, то есть обладают онтологической самостоятельностью. А вот реальные вещи, с которыми люди имеют дело в повседневной жизни - отражения идей.

Идеи неразрушимы и вечны, тогда как вещи могут разрушаться. Но это не страшно, ведь имея представление о том, что из себя представляет стол, можно воссоздать его, а то и запустить целую мебельную фабрику.

Какие-то вещи соответствуют своим идеям меньше, какие-то - больше. Нетрудно догадаться, что, согласно Платону, вторые - лучше, потому что более полно передают бытие вещи в качестве себя самой. Скажем, кривой и колченогий стол далеко ушёл от своей идеи, а вот стол красивый и устойчивый справляется со стольностью хорошо. Тем не менее, они оба являются столами. Признать стол в таких разных объектах, как, скажем, такой и такой , нам, согласно платоновскому учению, помогает именно объединяющая их идея.

Идея предполагает не только общее представление о той или иной вещи, но и сам смысл её существования. Чем больше бытийственая определённость, а заодно добротность, «правильность» конкретной вещи (например, стольность стола), тем больше в ней Блага. Это ещё одно краеугольное понятие платоновской философии. Благое у Платона - это, скорее, не «что-то хорошее», а что-то, точно соответствующее своему онтологическому статусу.

Благо, которое является главным и высшим предметом познания, Платон сравнивает с Солнцем, освещающим предметы.

Таким же образом, как солнце освещает предметы, Благо позволяет познавать идеи. В мифе о пещере это свет, который освещает предметы (а заодно и создаёт тени, доступные людскому восприятию). Благо - это причина, по которой возможно познание, при этом само оно - абсолют, максимум того, что вообще можно познать.

Объективный и субъективный идеализм

Разобравшись с мифом о пещере, можно заодно понять, что такое философский идеализм как таковой.

Сформированное Платоном представление о том, как обстоят дела с идеями, стало каноническим для объективного идеализма . Согласно этому философскому мировоззрению, кроме чувственно воспринимаемой реальности и познающего её субъекта (то есть, всякого человека, который взаимодействует с миром) существует и сверхчувственная, внематериальная реальность. Её генерирует объективное сознание - бог, одухотворённая Вселенная или мировой разум. Только этой высшей духовной сущности доступно видение мира «как он есть», а вот человеку остаётся довольствоваться данными органов чувств и априорными суждениями.

Кроме объективного идеализма, существует также идеализм субъективный . Тут речь идёт о том, что реальность в принципе не существует за пределами разума субъекта. Все те данные, которые тот получает на основе своих ощущений, впечатлений и суждений, признаются единственным содержанием мира. При таком подходе реальность и вовсе может существовать только в сознании человека .

Представим себе, что мы обучаем алгоритм распознаванию объектов. Он способен запомнить большое количество конкретных объектов, как и их признаки, комбинация которых позволяет определить автомобиль как автомобиль, а собаку - как собаку. Но доступна ли такому роботу идея этого объекта?

Согласно Платону, алгоритм, который мог бы действительно видеть все эйдосы, и на их основе «генерировать» вещи, и был бы «божественным умозрением», работающем вместо электричества на Благе. Мнение, что такое первоначало существует, являясь гарантом всех форм и вещей (в том числе тех, которые люди не могут познать и понять), и является идеализмом.

Копии копий: картины как двойное искажение

Чтобы оценить масштаб вклада платоновской аллегории в историю мысли, не обязательно быть идеалистом. Платон описывает принцип человеческого познания, пытаясь разобраться в соотношении кажимости и истины.

В 1929 году французский сюрреалист Рене Магритт, который любил играть со смыслами и образами, написал картину «Вероломство образов». На ней нет ничего, кроме реалистичного изображения курительной трубки с подписью «Это не трубка».

Сочетание изображения и подписи кажется на первый взгляд простой нелогичностью, но технически Магритт не обманывает - перед нами действительно не трубка, а изображение трубки. Мало того, в нашем случае есть ещё как минимум одна итерация: оригинал картины «Вероломство образов» находится в Художественном музее Лос-Анджелеса, а вы сейчас смотрите на цифровую копию репродукции, которая была размещена в «Википедии». Своей работой Магритт запустил новый виток дискуссий о соотношении вещей и художественных образов в искусстве.

В рамках учения, выраженного в мифе о пещере, вещи являются всего лишь копиями эйдосов. Само собой, в процессе «отбрасывания тени» возникают неточности и ошибки.

Создавая картину, скульптуру или просто пересказывая что-то в меру своих возможностей и словаря, люди создают дополнительные искажения, как случается, если засунуть в ксерокс ксерокопию. Искусство, таким образом, является «копией копии»: Платон относился к изображениям настороженно, полагая, что они умножают погрешности и «неистинность».

Можно ли выйти из пещеры?

Согласно Платону, человек, снявший оковы в пещере и взглянувший на вещи в ярком сиянии Солнца (то есть, увидевший истинную сущность вещей), запаникует или даже откажется от истинного знания, потому что «правильный взгляд» с непривычки окажется болезненным. Такому человеку будет проще вернуться в пещеру - к прежним представлениям, потому что свет может опалить глаза.

Тут нужно учитывать, что Платон полагал, будто «правильный взгляд» в принципе возможен - за него отвечает абсолют. Из всех людей плотнее всего приблизиться к постижению вечных идей могут только мыслители, способные снять «оковы неразумения».

Кстати, сразу после растолковывания идеи Блага Платон устами Сократа объясняет, : «Не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь. А удивительно разве, по-твоему, если кто-нибудь, перейдя от божественных созерцаний к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным?» .

Тем не менее, даже человек, который стремится к познанию Блага с помощью философии, всё ещё остаётся человеком. Согласно платоновскому учению о бессмертной душе, кроме «разумной» и «волевой» частей у неё есть также «страстная», которая тянется к плотским наслаждениям и отвлекает от высоких побуждений.

Проблемы познания: от Платона до Хокинга

За тысячелетия, которые прошли со времени жизни Платона, исследовательский аппарат человечества необыкновенно расширился, но нельзя сказать, что проблемы, которые философ когда-то сформулировал, были решены.

Насколько наша способность ощущать и понимать отражает реальное положение дел, и есть ли это «реальное положение», а если да, то кто его подтверждает? Сегодня мы можем назвать в качестве такой подтверждающей инстанции науку. Однако даже доказывая нечто математически, мы должны учитывать, что «фундаментальные принципы» могут быть сформулированы только в рамках наших естественных ограничений - как биологических (человеческое описание физических законов напрямую связано с нашими органами чувств), так и определённых свойствами среды (за пределами планеты законы будут иными, не говоря уже о том, что физики-теоретики могут предположить существование вселенных, скажем, с десятками измерений).

«Невозможно познать истинную природу реальности: мы считаем, что чётко представляем себе окружающий мир, но, говоря метафорически, мы обречены всю жизнь провести в аквариуме, так как возможности нашего тела не дают нам выбраться из него» , - пишет Стивен Хокинг, сравнивая познающего человека с аквариумной рыбкой.

Возможно, вы помните эпопею с синим-или-золотым платьем , которая расколола интернет на два лагеря. Одним казалось, что оно золотое с белым, другим - что синее с чёрным.

На деле платье было чёрно-синим, а противоречия вызвали особенности хроматической адаптации разных людей, из-за которых у некоторых голубой цвет может «не читаться» (другие таким же образом игнорировали золотые оттенки). Платье оказалось одним из самых ярких известных примеров индивидуальных различий в цветовом восприятии, однако случаев таких оптических иллюзий немало. Кроме особенностей строения сетчатки (количества колбочек и палочек) роль играет то, как именно и под воздействием каких факторов мозг будет «подправлять» картинку, достраивая восприятие.

Якоб фон Икскюль обозначал индивидуальный мир, который создаёт каждое живое существо в меру своих познавательных способностей, словом «умвельт». Наш умвельт будет отличаться, скажем, от , но нет отвлечённых понятий. А вот мир какого-нибудь червяка и вовсе будет состоять из нескольких простейших регистрируемых состояний. Различие в восприятии между разными видами велико, однако неверно было бы считать, будто умвельты двух представителей одного вида идентичны друг другу - мы ведь даже не можем договориться по поводу цвета платья.

Так можно ли выйти из пещеры?

«Истинной» картины мира не видит никто, однако каждый воспринимает её в меру своих познавательных возможностей. Вопрос в том, можно ли в принципе её увидеть, и нужно ли это нам?

Согласно теории когнитивиста Дональда Хоффмана , то, что мы считаем реальностью, на деле больше похоже на рабочий стол со значками - систему для обозначения и взаимодействия.

На основании расчётов и лабораторных исследований Хоффман сделал вывод, что приспособленность организмов к выживанию не связана с умением воспринимать «подлинную реальность». Тесты показали, что способность видеть вещи такими, какие они есть, менее важна, чем приспособленность. Эволюция не способствует подлинному восприятию. Звучит нелогично, ведь, казалось бы, чем точнее живые существа видят мир, тем выше должны быть шансы на выживание.

Однако животные используют простые подсказки, чтобы выжить. Например, австралийские жуки опознают самок как что-то коричневое и гладкое, и потому пытаются спариться даже с пивными бутылками, которые местные жители кидают в кусты. Даниел Канеман называет путь простых решений «Системой 1» - она, в противовес рефлексирующей «Системе 2», принимает самые простые и очевидные решения, которые чаще всего действительно работают.

Дональд Хоффман приводит в пример иконку на рабочем столе компьютера - если она синяя и квадратная, это ведь не значит, что сам файл синий и квадратный? Это всего лишь пользовательский интерфейс, который позволяет нам ничего не знать о резисторах и диодах, оптоволоконных кабелях и программном обеспечении. Таким образом, умвельт-интерфейс, через который живые существа познают мир, скорее прячет реальность. Получается, что выбраться из пещеры невозможно - в неё нас отправляет сама эволюция.

Впрочем, по словам Хоффмана всё это не должно разочаровывать или намекать, что всякое научное познание бессмысленно. Просто представление о том, что наша перцептивная способность поставляет нам «настоящую реальность» оказалось неверным.

С уверенностью можно сказать одно: вопрос границ познания и относительности познавательных способностей, поставленный когда-то Платоном с помощью мифа о пещере, пронизывает все современные науки от нейробиологии до физики. В этой истории впервые в истории европейской мысли была так глубоко и образно сформулирована разница между «реальной реальностью» и представлениями о ней.

Платон. «Миф о Пещере»

(Взято из: М. Хайдеггер «Учение Платона об Истине»)

«Постарайся представить себе вот что: люди содержатся под землей в своеобразном жилище наподобие пещеры. Вверх, к дневному свету, тянется длинный вход, к которому собирается все это углубление. Прикованные за ноги и за шею, люди в этом жилище пребывают с детства. Потому-то и застыли они на одном месте, так что остается им лишь одно: смотреть на то, что оказывается у них перед глазами. И голову даже повернуть, прикованные, они не в состоянии. Один проблеск света, правда, доходит до них - это отблески огня, который пылает высоко и далеко (тоже, конечно, у них за спиной). Между огнем и узниками (также у них за спиной) вверху проходит дорога, вдоль которой - представь и это себе - построена низкая стена, подобно тем загородкам, которыми скоморохи отгораживаются от людей, чтобы через них издали показывать свои штучки.

Я вижу это,- сказал он.

Теперь сообразно этому представь, что ты видишь, как вдоль этой стенки люди проносят всяческую утварь, которая выступает над стенкой: статуи, а также другие каменные и деревянные изображения чаще человеческие. И поскольку ничего другого не приходится ждать, некоторые из проносящих вверху эту утварь беседуют, другие проходят молча.

Странную картину изобразил ты здесь, и странных узников,- сказал он.

Но они совсем похожи на нас, людей,- возразил я,- А что ты думаешь? Такого рода люди с самого начала, будь то от самих себя, будь то друг от друга, ничего другого в глаза не видели, кроме теней, которые (постоянно) сияние очага отбрасывает на возвышающуюся над ними стену пещеры.

А как же иначе должно быть,- сказал он,- если они принуждены держать голову неподвижно, и так всю свою жизнь? Что же видят они от проносимых (за их спиной) вещей? Разве не всего лишь это (т. е. тени) ?

Они были бы к этому принуждены.

А как же дальше,- если бы в этой темнице было еще и эхо от возвышающейся перед ними стены, на которую только и смотрели они постоянно? Всякий раз, когда один из тех, что проходили за узниками (и проносили вещи), позволял бы себе что-то произнести,- не уверен ли ты, пожалуй, что они не что иное приняли бы за говорящее, как вереницей тянущиеся перед ними тени?

Ничто иное, клянусь Зевсом,- сказал он.

И уже, разумеется,- продолжал я,- не что иное, как тени от всяческой утвари, эти узники стали бы почитать тогда за несокрытое.

Это было бы совершенно неизбежно,- сказал он.

Итак, вслед за этим,- продолжал я,- представь себе такое происшествие: будто бы узники освободились от оков и тем самым враз исцелились от этого неразумения,- подумай, какого же рода должно быть это неразумение, если случилось бы с узниками следующее. Коль скоро один кто-то, раскованный, был бы принужден внезапно подняться, поворачивать шею, тронуться с места и взглянуть против света, (то) это (каждый раз) причиняло бы ему боль и он был бы не в состоянии посмотреть на какую-либо вещь из-за этого сверкания, ибо до сих пор он видел тени. (Если бы все это с ним произошло), что, по-твоему, сказал бы он, когда кто-то открыл бы ему, что до сих пор он видел (лишь) недействительные вещи, теперь же он ближе подходит к сущему и, следовательно, он обращается уже к более сущему, а поэтому более правильно смотрит? И если бы кто-то также показал ему (тогда) каждую из проносимых мимо вещей и принудил бы его ответить на вопрос, что это такое,- то не уверен ли ты, что он ничего не знал и не ведал бы и, более того, он счел бы, что прежде (собственными глазами) виденное было несокрытее, чем теперь (кем-то другим ему) показанное? - Непременно, разумеется,- сказал он.

И когда кто-то принудил бы его смотреть на сияние огня,. разве не было бы больно его глазам и не предпочел бы он отвернуться и прибегнуть (обратно) к тому, смотреть на что было в его силах,- и не решил бы он поэтому, что то (ему уже во всяком случае видимое) на самом деле яснее, чем то, что ему показывают теперь.

Это так,- сказал он.

Но если бы теперь,- продолжал я,- его (освобожденного от оков) кто-то силой уволок бы прочь оттуда через тернистый в крутой выход пещеры, не отпуская от себя, пока не выволок бы его на свет солнца,-то не испытал бы этот, таким образом выволоченный человек, боль и возмущение при этом? Блеск переполнил бы его глаза и, попав на свет солнца, неужели он был бы в состоянии увидеть хоть что-то из того, что теперь открывается ему как несокрытое?

Никоим образом он не был бы в состоянии сделать это,- сказал он,- по крайней мере не вдруг.

Очевидно, я полагаю, понадобилась бы какая-то привычка, чтобы, раз уже пришлось ему туда выбраться, научиться охватывать глазами то, что стоит наверху (вне пещеры в свете солнца) . И (вживаясь таким образом) он прежде всего смог бы смотреть на тончайшие тени, а затем на отраженный в воде облик человека и прочих вещей; впоследствии же он стал бы тогда сами эти вещи (сущее вместо ослабленного отражения) воспринимать взором. А от круга этих вещей он, пожалуй, осмелился бы поднять взор на то, что расположено на своде небес и на самый этот свод, причем поначалу ему легче было бы смотреть ночью на свет звезд и луны, нежели днем на солнце и его сияние.

Разумеется.

А в конце концов, я уверен, он почувствовал бы способность взглянуть на самое солнце, а не только на его отражение в воде или в чем-то еще, где оно могло бы вспыхнуть,- нет, на самое солнце, как оно есть, само по себе, на свойственном ему месте,. чтобы разглядеть, каковы его свойства.

Это непременно произошло бы,- сказал он.

И затем, оставив все это позади, он смог бы уже заключить о нем (о солнце), что это именно оно и обеспечивает времена года и распоряжается целым годом, да и всем, что есть в этой (теперь) видимой области (солнечного света), и даже что оно (солнце) есть также причина всего того, что те (кто пребывает в пещере) известным образом имеют перед собой.

Очевидно,- сказал он,- что тот добрался бы и. до этого (до солнца и того, что стоит в его свете), после того как он превзошел бы то (что есть лишь отражение или тень). Так что же? Вспоминая о первом жилище, о там задававшем меру «знании» и о заключенных тогда вместе с ним людях, разве не стал бы он, по-твоему, почитать себя счастливым благодаря (происшедшей) перемене, а "о тех же, напротив, сожалеть?

Очень даже.

Хорошо; а если бы (у людей) на прежнем местопребывании (т. е. в пещере) были учреждены известные почести и похвальные речи для того, кто острее всех воспринимает проходящее (что случается ежедневно) зрительно, а затем лучше всех запоминает, что обычно проносится раньше другого, а что одновременно, и поэтому способен предсказывать, что может появиться в ближайшем будущем,- не думаешь ли ты, что он (вышедший из пещеры) ощутил бы потребность (именно теперь) вступить в соревнование с теми (в пещере), кто у них состоит в почете и в силе,- или же он предпочтет принять скорее на свой счет то, что сказано у Гомера: «Живя у земли (на поверхности), чужому, несостоятельному мужу служить за поденную плату»,- и, вообще, не захочет ли он скорее вытерпеть что угодно, нежели толкаться в том (для пещеры значительном) почете и быть человеком по тому способу?

Я уверен,- сказал он,- все что угодно он стал бы терпеливо переносить скорее, чем быть человеком по тому (для пещеры соответствующему) способу.

А теперь поразмысли также и над этим,- продолжал я.- Если такого рода вышедший из пещеры человек спустится обратно и усядется на то же самое место,- то, как только он придет от солнца, не заполнятся ли глаза его мраком?

Безусловно, и даже очень,- сказал он.

Если же теперь он снова будет должен вместе с постоянно прикованными там людьми заниматься составлением и утверждением воззрений на тени, то, пока глаза его еще слабы и прежде чем он приспособит их снова, на что потребуется немалое время определенного вживания, не заслужит ли он тогда там, внизу, насмешек и не дадут ли ему понять, что он совершал восхождение лишь для того, чтобы вернуться (в пещеру) с испорченными глазами, и что поэтому вовсе не стоит предпринимать пути наверх? И не станут ли они каждого, кто приложит руку к их освобождению от оков и выведению наверх,- если только им представится возможность захватить и убить его,- действительно убивать?

Наверное,- сказал он».

Что означает эта «притча»? Платон сам дает ответ, так как непосредственно за рассказом следует истолкование (517а -518d).

Пещерообразное жилище - это изображение τήν... δι"őψεως φαινομένην έδραν,-той области, где мы пребываем и которая ежедневно обнаруживает себя перед нашим взором. Огонь в пещере, пылающий над ее обитателями,- это образ солнца. Свод пещеры представляет небесный свод. Под этим сводом, обращенные к земле и к ней прикованные, живут люди. То, что их окружает и как-то затрагивает, есть для них «действительное», или сущее. В этом пещерообразном жилище они чувствуют себя «в мире» и «дома», находя здесь то, на что можно положиться.

Названные в «притче» вещи, которые можно видеть вне пещеры, напротив, суть изображение того, в чем состоит, собственно, сущее сущего (подлинно сущее). По Платону, это есть то, через что сущее обнаруживает себя в своем виде. Этот «вид» Платон берет не просто как объект зрения. Вид для него имеет еще также нечто от «выступления», через которое каждая вещь себя «презентирует». Выступая в своем виде, обнаруживает себя само сущее. Вид называется по-гречески эйдос или идея Через вещи, лежащие в свете дня вне пещеры, где существует свободный обзор всего, знаменуются в притче «идеи».

Всю свою иерархию знания Платон представил в знаменитом образе пещеры в начале седьмой книги «Государства». В этом отрывке Сократ беседует с Главконом, братом Платона, также философом.

Первоначально человек, чуждый наукам и философии, подобен узнику, который всю жизнь пребывает в пещере. Он сидит в одном положении и смотрит на стену пещеры, повернуть голову не может – ему мешают оковы. Над ним в пещере горит очаг, чуть ниже очага располагается дорога, по которой какие-то люди проносят предметы, тени которых он и видит первоначально на стене. Обо всём этом он не знает, видя только тени. Для него истина - тень и образы. Если он сможет освободиться от оков и оглядеться вокруг, он поймет, что его прежняя истина есть только отображение настоящих вещей и огня, светящего в пещере. Тогда от иллюзий человек переходит к тому знанию, которое дают науки о чувственном мире, он учится видеть естественные вещи и солнце, природный очаг пещеры. Но при этом ученый-естествоиспытатель не выходит за пределы пещеры, за пределы мнения и веры, ему чуждо понимание истинных причин происходящего в пещере. Он сможет его достичь только тогда, когда он, покинув пещеру, выйдет к настоящим вещам и настоящему солнцу, освещающему их. Тогда он доходит до подлинной реальности. Однако он не может сразу устремить свой взор к солнцу, т. е. постигнуть истинную причину бытия и знания, он должен приучить свои глаза к его свету, взирая на его отражения в воде, на звезды и предметы. Это область математического рассудка. Платон видит в математическом знании не самостоятельную ценность, но лишь инструмент для приучения души к истинному знанию, уже не опирающемуся на чувственные образы. Поясняя педагогическое значение математических наук, Платон выстраивает такую последовательность математического обучения, которое постепенно должно освободить душу от «ила» чувственности. Ряд построен по убыванию чувственно-конкретного в математическом знании: музыка, астрономия, стереометрия, планиметрия, арифметика. И только после длительного привыкания посредством математического знания человек может устремить свой взор к истинному солнцу и постигнуть «беспредпосылочное начало», двигаясь в чистых понятиях.

Основные тезисы:

Толкование символов в мифе:

1. Пещера – чувственный мир, в котором живут люди. Они наивно полагают, что могут познать этот мир лишь благодаря органам чувств, однако это лишь кажимость. Кажимость – философская категория, которая означает превратное определение истинного бытия, основанное на внешнем (чувственно воспринимаемом) явлении предмета познания.

Тени – это «кажимость вещей».

3. Утварь, статуи и изображения из камня и дерева – чувственно воспринимаемые вещи.

4. Небольшая каменная стена, ширма – грань, разделяющая два рода бытия. По Платону есть два вида бытия: мир духовных сущностей или «мир идей» (истинное бытие) и «мир вещей» (бытие чувственное).

5. Всё, что вне пещеры – истинное бытие, которое ведет к идеям.

6. Солнце – идея блага. Благо станет доступно только тому, кто вырвется из плена чувственного мира. Благо доступно только мысли. Человек, который вырвался из плена – философ.

Миф также символизирует ступени познания:

1. Чувственно-воспринимаемое делится на два рода - сами предметы и их тени и изображения. С первым родом соотносится вера, со вторым - уподобление. Под верой имеется в виду способность обладать непосредственным опытом. Взятые вместе, эти способности составляют мнение. Мнение не есть знание в подлинном смысле этого слова, поскольку касается изменчивых предметов, а также их изображений. Созерцание теней – «уподобление». Созерцание статуй и прочего - верования, от которых мы переходим к пониманию предметов как таковых и к образу солнца, сначала опосредованно, потом непосредственно.

2. Длительное привыкание - прозрение, постепенное движение к чистой мудрости. Процесс достижения умом мира идей.

3. Созерцание Солнца - чистое созерцание, чистая мудрость, усмотрение разумом мира идей непосредственным образом. По Платону, ноэзис – высшая ступень познания истины, она доступна лишь мудрецам, прошедшим этапы посвящения.

Политический аспект мифа:

Платон говорит о возможном возвращении в пещеру того, кто однажды был освобожден. Вернуться с целью освободить и вывести к свободе тех, с которыми провел долгие годы рабства. Несомненно, это возвращение философа-политика, единственное желание которого - созерцание истины, преодолевающего себя в поисках других, нуждающихся в его помощи и спасении. Вспомним, что, по Платону, настоящий политик - не тот, кто любит власть и все с ней связанное, но кто, используя власть, занят лишь воплощением Блага.

Возникает вопрос: что ждет спустившегося вновь из царства света в царство теней? Он не увидит ничего, пока не привыкнет к темноте. Его не поймут, пока он не адаптируется к старым привычкам. Принеся с собой возмущение, он рискует навлечь на себя гнев людей, предпочитающих блаженное неведение. Он рискует и большим, - быть убитым, как Сократ. Но человек, который знает Благо, может и должен избежать этого риска, лишь исполненный долг придаст смысл его существованию

Билет 7. Платон: теория идей и гносеология .

Платон (427-347 до н.э.) (настоящее имя - Аристокл) - ученик Сократа - основоположник идеалистической европейской философии - наиболее сложного и богатого содержанием течения в истории человеческой мысли. Одной из наиболее значимых для последующих веков проблемой философии было открытие Платоном сверхчувственного бытия - "мира идей"и категориальная обработка этой сферы. Философская система Платона явилась первой завершенной синтетической концепцией, где через призму учения об идеях рассматривались все основные части античной философии: онтология, гносеология, этика, эстетика, философия политики. Лосев: " Платон - стержень всей европейской философии".

Учение об идеях: Предшественники Платона (Зенон, Протагор, Гераклит Эфесский) сумели доказать относительность всего существующего, прежде всего, относительность норм морали. Они доказали, что чувственные данные обманывают человека. Ум связан с чувствами, следовательно, несовершенен, наполнен противоречиями. В мире все течет и изменяется, все относительно. Относительны и ценности человеческого бытия. Мораль ограничена временем, местом, условиями жизни; "человек есть мера всех вещей" (Протагор). Если и существуют какие-то вечные истины и не зависящая от мнения людей добродетель, то они не могут быть познаны человеком из-за слабости и противоречивости ума. Такая философия вела к агностицизму - моральному цинизму, к признанию невозможности понять суть вещей умом. Следовательно благо, справедливость, красота, добро оказываются либо относительными, либо непознаваемыми. Против таких идей выступил Сократ, а его мнение поддержал Платон.

Платон полагал, что есть вечные ценности бытия, что существуют справедливость, благо, добродетель, не подверженные человеческим разногласиям. При этом первопринципы бытия и морали вполне постижимы умом человека. Доказательство идей Платона: Есть мир, в котором мы живем, этот мир движется, изменяется. Такой текучий мир обозначается понятием "бывание". Бывание мы понимаем через ощущения, восприятия, представления, которые могут обманывать, не обеспечивая истины. Ум, который опирается на чувства, не способен дать истины.

Но есть и другой мир - мир вечный, несотворимый и неуничтожимый. Это - мир сущности вещей, мир чистых форм вещей, причины и предела вещей. Этот мир, обозначается понятием "бытие" - мир идей. Познавать мир идей возможно, но не через ощущения, а через понятия, которые проверяются логикой. Из этих понятия по правилам логики выводятся другие понятия, и можно прийти к истине. Истина же в том, что мир идей, мир сущностей определяет наш текучий мир - бывание. Мир идей - вне пространства, вне времени, никогда не меняется. (например, красота как идея - причина красивых вещей). Такую красоту саму по себе, добродетель саму по себе, справедливость саму по себе и тд мы познаем умом при помощи диалектики (по законам логики). Значит, посредством ума можно обосновать права морали и государственного устройства, понять цель в жизни и ее основные ценности. Из двух существующих миров истинный - мир идей. Вещи - только бледные копии идей. Идея - причина вещей и причина всего мира, но они в нем не присутствуют. Они пребывают в душе человека и сродни ей. Таким образом, теория познания (гносеология) Платона следующая: наша душа содержит знания об идеях, поскольку душа до вселения в тело обитала в мире идей, общалась с ними. Значит, идеи мы познаем не через чувства, которые могут показать мир вещей, а через разум, через припоминание. Наша душа, побуждаемая правильно поставленными вопросами, может припомнить те истины, которые получила еще до вселения в человеческое тело. Таким образом, идеи, которых нет в материальном мире, следовательно и в чувствах и ощущениях, появляются в уме.

Мир идей иерархизирован. Во главе - идея высшего блага, есть идеи человеческих ценностей (справедливости, мудрости, добра и зла), есть идеи отношений (любви, ненависти, власти, государственности). Ниже стоят идеи веществ (крепкий, железный, медный). Есть идеи вещей (коня, меча, дерева), идеи продуктов природы (снег, огонь, вода). Есть и другие типы идей, например, математических отношений (большее или меньшее).

С позиции потустороннего, но истинного мира люди должны критиковать настоящий мир. Такая система философии называется метафизической. Обоснование метафизической системы философии выдвинуло Платона в число мировых гениев человечества.

Древняя Греция дала миру мудрецов, чьи учения заложили основы современных наук. Их труды и мысли не теряют своей значимости тысячелетиями. К таким работам относится «Миф о пещере» Платона, анализ которого, краткое содержание и принятые варианты трактовки представлены в статье.

О Платоне

Платон - философ Древней Греции, чьи труды изучаются и вдохновляют многих последователей. Родился в Афинах, в семье, чьи корни шли от древних царей.

Платон получил полное на то время образование и начал писать стихи. Знакомство с Сократом и их дружба стала стимулом углубиться в философию. В Афинах он обоснует свою школу, где передаст знания многим достойным ученикам.

Труды Платона обрамлены в нестандартную форму диалогов, большая часть которых условно ведется с Сократом.

Философские основы не изложены в четком порядке, в его диалогах они проходят как система идей. «Миф о пещере» Платона - одно из известных его аллегорических обоснований теорий человеческого общества и веры в высшие силы.

«Миф о пещере» Платона. Краткое содержание

«Миф о пещере» Платона - это его аллегория, которую философ применяет для объяснения своих теорий. Найти его мы можем в труде «Государство», в седьмой главе. «Миф о пещере» Платона кратко смотрим ниже.

Начало мифа - это описание места действия: «подземное жилище, наподобие пещеры». Там находятся люди в крепких оковах, что не позволяют им обернуться к свету или оглянутся по сторонам. Эти люди видят только то, что прямо перед ними. Они находятся лицом от огня и света, который он дает. Рядом проходит стена, за которой другие, свободные люди несут разные вещи: статуи, предметы обихода и роскоши. Люди, что являются узниками пещеры, видят не сами предметы, а лишь их тени. Они рассматривают их, дают названия, но их настоящий вид, цвет, сама суть предметов им недоступны. Так же и звуки, которые они могут услышать, заключенные в оковы люди ошибочно приписывают теням. Они не видят истинных предметов, а лишь тени и свое представление о них.

"Миф о пещере". Кульминация

«Миф о пещере» Платона раскрывает свои идеи достаточно динамично и плавно.

Далее Платон в своем диалоге с Главконом развивает сюжет так: он ведет читателя к мысли, как поведет себя узник, если его освободят и разрешат посмотреть на вещи, чьи тени он видел. Собеседник Платона говорит, что это было бы мучительно больно бывшему узнику, тут «нужна привычка».

И Платоном, и Главконом признается высокая вероятность того, что освобожденный узник пещеры сможет понять и принять суть настоящих предметов, оставив тени их как ошибочное восприятие. Но что будет, если узник вернется назад? Платон и Главкон приходят к мысли, что, вернувшись в пещеру, бывший освобожденный попытается раскрыть глаза своим сотоварищам. Будет ли он принят и понят ними? К сожалению, нет, он для них будет смешным и безумным до той поры, пока его глаза не привыкнут к мраку и тени снова не заступят на место реальных очертаний. Более того, его закованное в вечные оковы окружение будет считать, что его свобода и пребывание вне пещеры сделали его нездоровым и что им самим не стоит стремиться к освобождению.

Таким образом, Платон объясняет стремление к высшей идее индивидуумом и отношение общества к этому стремлению.

«Миф о пещере» Платона. Смысл явный и скрытый

Миф, который не является даже отдельным произведением, стал достоянием как философии, так и множества других научных течений, каждое из которых находило для себя свои скрытые смыслы. Вот наиболее обоснованные и явные аспекты смысла мифа с точки зрения человека:

• чувственность и сверхчувственность. Тени видимы органами чувств, голоса слышимы ими же. Но необходимо приложить усилия, чтобы понять суть вещей. Именно сверхчувственность есть приложение умственных усилий;
• государство как оковы, освобождение и возвращение (этот аспект имеет множество вариаций и подтем);
• видимость и впечатление. Человек видит тень, но не видит предмет. Свои впечатления он проецирует на тень, так отклик заменяет само понятие;
• образ жизни человека. Равнение только на органы чувств - ограниченное, аскетическое бытие. Умственные усилия для оценки увиденного - сверхчувствительное восприятие, философичная оценка.

Анализ мифа

Есть произведения, рассуждать о которых можно долго, и тем для размышления они будут давать не меньше. Таков «Миф о пещере» Платона. В нем много образов и идей, которые уже тысячелетия являются предметом изучения философов во всем мире.

Рассмотрим, какое значение несет образ пещеры:

• Ограничение. Пещера ограничивает видимость человека, его мыслительную деятельность. Пещера как рамки для человеческого познания. Если ее узник выходит за рамки, устои внутри их не меняются и его назад уже не принимают. Пещера сама будто защищает себя от разрушения. Если бы люди внутри ее видели хоть раз солнечный свет, они бы все отдали, чтобы выйти из тьмы. Но пещера закрывает от них этот свет, а одиноким пророкам нет веры.
• Пещера как государство. Спорная идея. Сам Платон никогда не ставил акценты на таком восприятии своих образов. Но возможно, он опасался за свою школу и учеников. Подобные идеи, заявленные во всеуслышание, могли серьезно навредить ему. Поэтому создал Платон «Государство», «Миф о пещере» поместив именно в этот труд.

В заключение

«Миф о пещере» Платона - это его способ в одном фрагменте высказать основные идеи восприятия мира, государства и места человека в нем. Трактовать его идеи каждый может так, как велит ему мировоззрение и мировосприятие, от этого ценность этого самородка мировой философии не уменьшится.