Фрэнсис Бэкон (1561-1626) родился в Лондоне в семье лорда-хранителя печати при королеве Елизавете. С 12 лет обучался в Кембриджском университете (колледж св. Троицы). Избрав политическую карьеру в качестве жизненного поприща, Бэкон получил юридическое образование. В 1584 г. избирается в палату общин, в 1618 г. назначается на должность лорда-канцлера. Весной 1621 г. Бэкон был обвинен палатой лордов в коррупции, предан суду и от сурового наказания был освобожден лишь по милости короля Якова I. На этом политическая деятельность Бэ-кона завершилась, и он всецело отдался научным занятиям, и прежде занимавшим значительное место в его деятельности.

Проблемы метода научного познания изложены Ф. Бэконом в его произведении «Новый Органон» , которое вышло в свет в 1620 г. В вышедшей посмертно «Новой Атлантиде» он излагает проект государственной организации науки, что, по мнению историков науки, является предвосхищением создания европейских академий наук.

Ф. Бэкон считается родоначальником традиции эмпиризма как в Англии («островной эмпиризм»), так и новоевропейской философии в целом. «Островной эмпиризм» - это обозначение гносеологической позиции, характерной для британских философов и противостоящей так называемому «континентальному рационализму», распространенному на европейском континенте в XVII в. гносеологическому рационализму в узком смысле. Вслед за Фр. Бэконом «островной эмпиризм» развивали в британской философии XVII-XVIII вв. Т. Гоббс, Дж. Локк, Дж. Беркли, Д. Юм и другие.

Эмпиризм (греч. empeiria - опыт) - направление в гносеологии, согласно которому чувственный опыт есть основа познания, его главный источник и критерий достоверности (истинности). Эмпиризм включает в себя сенсуализм, но не совпадает с последним. Сенсуализм (лат. sensus - чувство, ощущение) сводит все содержание знания к ощуще-ниям. Его девиз: «Нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в чувствах». Сторонники эмпиризма усматривают фундамент познания в опыте, в который входят знания и навыки, образующиеся на основе чувственных данных в результате деятельности сознания в целом и практики.

Основные мотивы философии Бэкона - познание природы и подчинение ее власти человека. Особое внимание он обращает именно на познание природы, считая, что истина, извлеченная оттуда, в высшей степени нужна человеку.

Как всякий радикальный реформатор, Бэкон в мрачных тонах рисует прошлое и преисполнен радужных надежд на будущее. До сих пор состояние наук и механических искусств было из рук вон плохим. Из 25 столетий развития человеческой культуры набирается лишь шесть, благоприятных для науки (Древняя Греция, Древний Рим, Новое время). Все остальное время отмечено провалами в знании, топтанием на месте, пережевыванием одной и той же умозрительной философии.

Бэкон считает, что естествознание до сих пор принимало ничтожное участие в человеческой жизни. Философия, «эта великая мать всех наук была унижена до презрительной должности служанки». Философия, отбросив свою отвлеченную форму, должна войти в «законное супружество» с естествознанием, ибо лишь тогда она будет способной «приносить детей и доставлять действительные выгоды и честные удовольствия». Важность науки заключается в ее значении для человека. Наука не есть знание ради знания. Конечная цель науки - изобретения и открытия. Цель изобретений - человеческая польза, удовлетворение потребностей и улучшение жизни людей. «Мы столько можем, сколько знаем». «Плоды и практические изобретения суть как бы поручители и свидетели истинности философий».

Бэкон, считает, что работавшие в сфере науки в прошлом были либо эмпириками, либо догматиками. «Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз двух этих способностей - опыта и рассудка».

По мнению Бэкона, созидательной, положительной части новой философии должна предшествовать разрушительная, отрицательная часть, направленная против причин, задерживающих умственный прогресс. Причины эти заключаются в разного рода «идолах», «призраках», предрассудках, которым подвержен человеческий ум. Бэкон указывает на четыре разновидности «идолов», «призраков».

1. Идолы «рода» (idola tribus). Сама природа человека характеризуется ограниченностью ума и несовершенством органов чувств. «Подобно тому, как неровное зеркало изменяет ход лучей от предметов сообразно своей собственной форме и сечению, так и разум, подвергаясь воздействию вещей через посредство чувств, при выработке и измышлении своих понятий грешит против верности тем, что сплетает и смешивает с природой вещей свою собственную природу». Истолковывая природу «по аналогии человека», природе приписывают конечные цели и т. п.

К тем же идолам рода следует отнести свойственное человеческому уму стремление к обобщениям, не обоснованным достаточным количеством фактов. В силу этого человеческий ум от самых незначительных фактов воспаряет к самым широким обобщениям. Вот почему, подчеркивает Бэкон, к крыльям ума надо подвешивать гири, чтобы он держался ближе к земле, к фактам. «Для наук следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, а не прерывающимся ступеням - от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, и, наконец, к самым общим... Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет...».

2. Идолы «пещеры» (idola specus). Это индивидуальные недостатки в познании, обусловленные особенностями телесной организации, воспитания, среды, обстоятельств, вызывающих те или иные пристрастия, ведь человек склонен верить в истинность того, что предпочитает. Как следствие, каждый человек имеет «свою особую пещеру, которая разбивает и искажает свет природы». Так, одни склонны видеть в вещах различия, другие - сходство, одни привержены традиции, другие охвачены чувством нового и т. п. Идолы «пещеры» толкают людей в крайности.

3. Идолы «площади», или «рынка», «рыночной площади» (idola fori ). «Существуют ещё идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум» . Эти идолы самые тягостные, ибо вопреки такой уверенности людей (и даже в силу ее) слова исподволь проникают в человеческое сознание и часто извращают логику рассуждения. «Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям».

Критика идолов площади направлена, прежде всего, против несовершенства обыденного языка: многозначности слов, неопределенности их содержания. В то же время это и критика схоластической философии, склонной изобретать и употреблять имена несуществующих вещей (например, «судьба», «перводвигатель» и т.п.), вследствие чего разум втягивается в беспредметные, бессмысленные и бесплодные споры.

4. Идолы «театра», или «теорий» (idola theatri). Сюда относятся ложные теории и философские учения как комедии, представляющие вымышленные и искусственные миры. Люди склонны к слепой вере в авторитеты, следуя которым человек воспринимает вещи не такими, как они существуют в действительности, а предвзято, с предубеждением. Одержимые этими идолами стараются заключить многообразие и богатство природы в односторонние схемы абстрактных конструкций. Всякие штампы, догмы развращают разум.

Борьба с авторитарным мышлением - одна из основных забот Бэкона. Следует безоговорочно признать лишь один авторитет, авторитет Священного Писания в делах веры, но в познании Природы ум должен опираться только на опыт, в котором ему открывается Природа. «Некоторые из новых философов с величайшим легкомыслием дошли до того, - иронизирует Ф.Бэкон, - что попытались основать естественную философию на первой главе книги Бытия, на книге Иова и на других священных писаниях. Эту суетность надо тем более сдерживать и подавлять, что из безрассудного смешения божественного и человеческого выводится не только фантастическая философия, но и еретическая религия. Поэтому спасительнее будет, если трезвый ум отдаст вере лишь то, что ей принадлежит». Разведение двух истин - божественной и человеческой - позволило Бэкону укрепить автономность науки и научной деятельности.

Таким образом, беспристрастный ум, освобожденный от всякого рода предрассудков, открытый Природе и внимающий опыту - таково исходное положение бэконовской философии. Для овладения истиной вещей остается прибегнуть к правильному методу работы с опытом. Таким методом должна стать индукция, «которая производила бы в опыте разделение и отбор и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы».

Индуктивный метод. Свое понимание индуктивного метода Бэкон демонстрирует на примере отыскания природы, «формы» теплоты. Исследование идет следующим образом. Составляются три таблицы. В первой (tabula praesentiae, «таблица присутствия») собраны и зафиксированы предметы, в которых присутствует исследуемое явление (лучи Солнца, молния, пламя, раскаленные металлы и т. д.). Вторая таблица (tabula absentiae, «таблица отсутствия») заключает в себе предметы, аналогичные перечисленным в первой таблице, но в которых нет теплоты (лучи Луны, звезд, свечение фосфора и т. д.). Наконец, существуют предметы (например, камень, металл, дерево и т. д.), которые обычно не производят ощущения теплоты, но в которых она имеется в большей или меньшей степени. Степени теплоты этих предметов зафиксированы в третьей таблице (tabula graduum, «таблица степеней»).

Логический анализ этих таблиц дает возможность отыскать то обстоятельство, которое есть повсюду, где имеется теплота, и отсутствует там, где нет теплоты. Если мы отыщем это обстоятельство («натуру»), то мы тем самым отыщем и причину («форму») теплоты. Используя логические приемы (аналогию, прием исключения с использованием категорического, условно-категорического и разделительного силлогизма), мы исключаем ряд обстоятельств, пока не остается то, которое является причиной теплоты. Такой причиной, показывает Бэкон, является движение, которое присутствует везде, где есть теплота.

Исследование с помощью индуктивного метода приводит Бэкона к выводу о существовании ряда «форм», таких как плотность, тяжесть и т. д. Количество простых форм конечно (Бэкон называет 19). Из их различных сочетаний и комбинаций состоит каждая сложная эмпирически данная вещь. Для наглядности Бэкон приводит сравнение с языком: подобно тому как слова составляются из букв, так и тела составляются из простых форм; подобно тому как знание букв дает нам возможность разбираться в словах, знание форм приведет нас к познанию сложных тел. Так, например, золото имеет желтый цвет, определенный удельный вес, ковкость, плавкость и т. д. Каждое из этих свойств имеет свою «форму».

В завершение следует отметить, что значение учения Ф. Бэкона гораздо шире, чем простое привнесение индуктивного метода в научное исследование. Фактически Ф Бэкон стоит у истоков формирования того идеала научности, который впоследствии получил название «физического идеала научности», где центральная роль отводится эмпирическому базису, а теоретическая аксиоматика имеет эмпирический характер. 1

Основы альтернативной эмпиризму рационалистической традиции были заложены французским философом Рене Декартом.

Рене Декарт (1596-1650) родился в семье, принадлежавшей к знатному роду Турени, что предопределяло его будущее на стезе воинской службы. В школе иезуитов, которую закончил Декарт, у него обнаружилась сильная склонность к занятиям математикой и безусловное неприятие схоластической традиции. Ратная жизнь (а Декарту пришлось участвовать в Тридцатилетней войне) не привлекала мыслителя и в 1629 г. он оставляет службу и избирает местом своего пребывания самую свободную тогда страну Европы - Голландию - и в течении 20 лет занят исключительно научными трудами. В этот период жизни были написаны главные труды по методологии научного познания: «Правила для руководства ума» и «Рассуждение о методе». В 1649 г. он принимает приглашение шведской королевы Христины помочь ей основать Академию Наук. Непривычный для философа режим дня (встречи с «царственной ученицей» в 5 часов утра), суровый климат Швеции и напряженная работа стали причиной его преждевременной кончины.

Декарт был одним из творцов науки Нового времени. Он внес заметный вклад в целый ряд научных дисциплин. В алгебре он ввел буквенные символы, обозначил последними буквами латинского алфавита (х, у, z) переменные величины, ввел нынешнее обозначение степеней, заложил основы теории уравнений. В геометрии ввел систему прямолинейных координат, заложил основы аналитической геометрии. В оптике открыл закон преломления светового луча на границе двух различных сред. Оценивая вклад Р. Декарта в философию, А. Шопенгауэр писал, что он «впервые побудил разум стать на собственные ноги и научил людей пользоваться своей собственной головой, которую до тех пор заменяла Библия... и Аристотель».

Декарт, как и Бэкон, подчеркивал необходимость реформы научного мышления. Нужна такая философия, которая поможет в практических делах людей, чтобы они могли стать господами природы. Начать построение философии следует, по Декарту, с рассмотрения метода, так как, только обладая правильным методом, можно «добиваться познания всего».

Так же как и Бэкон, Декарт критикует все предшествующее знание. Однако здесь он занимает более радикальную позицию. Он предлагает подвергнуть сомнению не отдельные философские школы или учения древних авторитетов, а все достижения прежней культуры. «Человеку, исследующему истину, необходимо хоть один раз в жизни усом-

1 Идеал научности - система познавательных норм и основанных на них требований, предъявляемых к результатам научно-познавательной деятельности. Выделяют математический, физический, гуманитарный идеалы научности. Каждый из выделенных идеалов научности имеет в своей основе базисную познавательную ориентацию, определяющую характер задаваемых бытию вопросов, особую комбинацию методов, приемов и процедур для получения ответов на эти вопросы.

ниться во всех вещах - насколько они возможны. Так как мы появляемся на свет младен- цами и выносим различные суждения о чувственных вещах прежде, чем полностью овладеваем своим разумом, нас отвлекает от истинного познания множество предрассудков; очевидно, мы можем избавиться от них лишь в том случае, если хоть раз в жизни постараемся усомниться во всех тех вещах, в отношении достоверности которых мы питаем хотя бы малейшее подозрение».

Однако принцип Декарта, согласно которому во всем следует сомневаться, выдвигает сомнение не как цель, но лишь как средство. Как пишет Гегель, этот принцип «имеет скорее то значение, что мы должны отречься от всяких предрассудков, то есть от всех предпосылок, которые бывают принимаемы непосредственно как истинные, и должны начать с мышления и лишь отсюда прийти к чему-то достоверному, чтобы обрести подлинное начало». Сомнение Декарта, таким образом, по своей сути является сомнением методологическим. Оно выступает как сомнение, которое рушит всякие (мнимые) достоверности затем, чтобы найти единственную (действительную) первичную достоверность. «Первичная» достоверность может быть краеугольным камнем, положенным в основание всей конструкции нашего познания.

Первичную достоверность Бэкон находит в чувственной очевидности, в эмпирическом познании. Для Декарта, однако, чувственная очевидность как основа, принцип достоверности познания неприемлема. «Все, что я до сих пор полагал наиболее истинным, я получил либо от чувств, либо при их посредстве. Но чувства я иногда уличал в обмане, и разумно будет не всегда крепко верить тем, кто нас хотя бы раз обманул».

Нельзя также основывать достоверность познания на «авторитетах». Моментально возник бы вопрос, откуда берется достоверность этих авторитетов. Декарт ставит вопрос о постижении достоверности самой по себе, достоверности, которая должна быть исходной предпосылкой и поэтому сама не может опираться на другие предпосылки.

Такую достоверность Декарт находит в мыслящем Я, а точнее в факте наличия сомнения. Сомнение несомненно, так как даже сомневаясь в существовании сомнения, мы сомневаемся. Но что такое сомнение? Деятельность мышления. Если существует сомнение, то существует и мышление. Но если существует сомнение и мышление, то, несомненно, существует и сомневающееся и мыслящее Я. «Если мы отбросим и провозгласим ложным все, в чем можно каким-либо способом сомневаться, то легко предположить, что нет бога, неба, тела, но нельзя сказать, что не существуем мы, которые таким образом мыслим. Ибо является противоестественным полагать, что то, что мыслит, не существует. А поэтому факт, выраженный словами: «я мыслю, следовательно, существую» ( cogito ergo sum) , является наипервейшим из всех и наидостовернейшим из тех, которые перед каждым, кто правильно философствует, предстанут» .

Тот факт, что Декарт находит первичную достоверность в мыслящем Я, связан в определенном смысле с развитием естествознания или, точнее сказать, с развитием математических конструкций естествознания. Математика, в которой основой является идеальная конструкция (а не то, что этой конструкции соответствует в реальной природе), считается наукой, достигающей своих истин с высокой степенью достоверности. «Вероятно, мы не будем судить превратно, если скажем, что физика, астрономия, медицина и все остальные науки, зависящие от наблюдения сложных вещей, имеют сомнительную цену, но что арифметика, геометрия и другие подобные науки, которые рассуждают лишь о вещах наипростейших и наиболее общих и мало беспокоятся о том, есть ли эти вещи в природе или нет, содержат нечто достоверное и несомненное. Ведь и во сне и во бдении два плюс три дают всегда пять, а прямоугольник имеет не больше четырех сторон. Кажется невозможным, чтобы такие очевидные истины подозревались в неправильности». Декарт здесь указывает, что достоверность математики заключается в том, что по сравнению с другими науками они больше всего зависят от мыслящего Я и менее всего от «внешней реальности».

Таким образом, первичную достоверность, на основе которой можно создать новое знание, следует искать в разуме. Само усмотрение этих первичных достоверностей, по мнению Декарта происходит посредством интуиции . «Под интуицией я подразумеваю не зыбкое свидетельство чувств и не обманчивое суждение неправильно слагающего воображения, а понимание ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно никакого сомнения относительно того, что мы разумеем, или, что то же самое, несомненное понимание ясного и внимательного ума, которое порождается одним лишь светом разума... Таким образом каждый может усмотреть умом, что он существует, что он мыслит, что треугольник ограничен только тремя линиями, а шар - единственной поверхностью и тому подобные вещи, которые гораздо более многочисленны, чем замечает большинство людей, так как считают недостойным обращать ум на столь легкие вещи».

Дальнейшее развитие мысли, согласно Декарту, происходит в результате дедукции , которую Декарт называет «движение мысли», в котором происходит сцепление интуитив-ных истин. Таким образом, путь познания состоит в выведении (дедукции) всякой истины из предыдущей и всех истин из первой . Итогом последовательной и разветвленной дедукции должно стать построение системы всеобщего знания, «универсальной науки».

Вышеуказанные положения Декарта легли в основу его метода познания. Этот метод предполагает следование четырем правилам:

1) не принимать ничего на веру, в чем с очевидностью не уверен. Избегать всякой поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению;

2) разделять каждую проблему, избранную для изучения, на столько частей, сколько возможно и необходимо для наилучшего ее разрешения (аналитическое правило) ;

3) располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу (синтетическое правило) ;

4) делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено (правило энумерации).

Если Ф. Бэкон заложил основы «физического идеала научности», то Р. Декарт стоит у истоков «математического идеала научности», где на передний план выдвигаются такие познавательные ценности как логическая ясность, строго дедуктивный характер, возможность получения непротиворечивых результатов путем логического вывода из основных посылок, выраженных в аксиомах.

8.2.2. Проблема «врожденного знания»

Спор вокруг проблемы метода научного познания между представителями рационализма и эмпиризма имел продолжение в дискуссии вокруг проблемы «врожденного знания», т.е. понятий и положений, которые изначально присущи человеческому мышлению и не зависят от опыта (аксиомы математики, логики, этики, исходные философские принципы).

В философии Нового времени тема врожденного знания выдвинулась на первый план под влиянием гносеологии Декарта. Согласно Декарту, познавательная деятельность человека слагается из трех классов идей, роль которых, однако, не одинакова. К одному из них относятся идеи, получаемые каждым человеком извне в результате непрерывных чувственных контактов с вещами и явлениями. Такова идея Солнца, имеющаяся у каждого человека. Вторая разновидность идей образуется в его уме на основе идей первого рода. Они могут быть или совсем фантастичными, как идея химеры, или более реалистичными, как идея того же Солнца, которую образует астроном на основе внешней чувственной идеи, но более обоснованно и глубоко, чем обычный человек. Но для про­цесса познания наиболее важную и даже решающую роль играет третья разновидность идей, которые Декарт и называет врожденными . Их отличительными признаками были: полная незави-симость от внешних предметов, действующих на чувства, ясность, отчетливость и простота, свидетельствующие о независимости от воли. Как разъясняет автор «Правил для руководства ума», «вещи, называемые нами простыми, являются или чисто интеллектуальными , или чисто материальными, или общими . Чисто интеллектуальны те вещи, которые познаются интеллектом посредством некоторого прирожденного ему света без всякого участия какого-либо телесного образа». Например, знание, сомнение, незнание, действие воли совершенно ясны без всякого телесного образа. Чисто материальными следует признать те идеи, которые возможны только по отношению к телам,- протяженность, фигура, движение и т. п. Духовными и одновременно материальными идеями являются такие идеи, как существование, единство, длительность. Все это врожденные понятия. Высшее из них и решающее для всякого познания - совершенно духовное понятие бога как актуально-бесконечного абсолюта, всегда наличного в человеческой душе.

Наряду с врожденными понятиями существуют и врожденные аксиомы, представляющие собой связь между понятиями нашего мышления. Примерами их могут служить такие истины, как «две величины, равные третьей, равны между собой», «из ничего не может произойти нечто». К разряду врожденных истин следует отнести и положение о невозможности того, чтобы одно и то же одновременно было и не было (т. е. логический закон тождества), как и исходная истина - «Я мыслю, следовательно, я существую». Число таких врожденных положений, согласно Декарту, бесчисленно. Они выявляются в самых различных случаях на­учного исследования, да и повседневной жизни.

Врожденность идей не означает, что они всегда имеются в человеческом уме как готовые, автоматически ясные чуть ли не с утробного существования человека. В действительности врожденность означает только предрасположенность, склонность к проявлению этих идей в определенных условиях, когда они становятся совершенно ясными, отчетливыми и очевидными.

С критикой этих положений Р. Декарта выступил представитель британского эмпиризма Д. Локк.

Джон Локк (1632-1704) родился в пуританской семье, находившейся в оппозиции к господствующей в стране англиканской церкви. Учился в Оксфордском университете. Оставшись в университете в качестве преподавателя, занимался химией, минералогией, медициной. Там же он знакомится с философией Декарта. В течение 19 лет работал над книгой «Опыт о человеческом разумении» , своего рода «манифестом британского эмпиризма»

Вопрос о происхождении, достоверности и границах человеческого знания Джон Локк определил как одну из основных задач своей философии. Ответ на него должен был послужить надежным основанием для всех предприятий человеческого разума. Следуя Бэкону, Локк определяет опыт как осно-ву всякого знания. Этот выбор диктовался, в частности, и полным неприятием альтернативной (рационалистической) позиции, связывавшей себя признанием существования врожденных идей. Согласно Локку, непредубежденная критика этой концепции не оставляло ей никакого права на существование.

Существуют ли врожденные идеи? Локк считает концепцию врожденных идей несостоятельной. Сторонники врожденных идей к таковым относят некоторые теоретические и практические (нравственные) основоположения. К теоретическим относят, например, принципы логики: «То, что есть - то есть» (принцип тождества) или: «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» (принцип противоречия). Но, говорит Локк, эти положения неизвестны детям и тем, кто не имеет научного образования. Что горькое не сладко, что роза - не вишня, это ребенок понимает гораздо раньше, чем он сможет понять положение: «Невозможно, чтобы одна и та же вещь могла быть и в то же время не быть».

Нравственные положения также не врождены. У разных лиц и в разных государст-вах нравственные убеждения могут быть различными и даже противоположными. «Где же эти врожденные принципы справедливости, благочестия, благодарности, правды, целомудрия? Где то всеобщее признание, которое уверяет нас в существовании таких врожденных правил?... И если мы бросим взгляд на людей, каковы они есть, то увидим, что в одном месте одни чувствуют угрызения совести из-за того, в чем другие в другом месте выставляют свою заслугу».

Представление о Боге тоже не врождено: у некоторых народов его нет; различны представления о Боге у политеистов и монотеистов; даже у людей, принадлежащих к одной и той же религии, представления о Боге отличаются друг от друга.

Опровергая концепцию врожденных идей, Локк исходит из трех основных положений:

Нет врожденных идей, все знание рождается в опыте и из опыта;

«душа» (или разум) человека при рождении есть «tabula rasa» («чистая доска»);

Нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в ощущениях, в чувствах.

«Предположим, что душа есть, так сказать, белая бумага, без всяких черт и идей. Но каким образом она наполняется ими? Откуда она получает весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. В опыте заключается все наше знание, от него, в конце концов, оно происходит». Опыт Локк понимает как индивидуальный процесс. Опыт - все то, с чем непосредственно имеет дело человек на протяжении всей его жизни. Разумная способность формируется в процессе жизненного опыта и благодаря собственным усилиям каждого индивида.

Локк понимает опыт, прежде всего как воздействие предметов окружающего мира на нас, наши чувственные органы. Поэтому для него ощущение является основой всякого познания. Однако в соответствии с одним из своих основных тезисов о необходимости изучения способностей и границ человеческого познания он обращает внимание и на исследование собственно процесса познания, на деятельность мысли (души). Опыт, который мы приобретаем при этом, он определяет как «внутренний» в отличие от опыта, обретенного при посредстве восприятия чувственного мира. Идеи, возникшие на основе внешнего опыта (т. е. опосредованные чувственными восприятиями), он называет чувственными (sensations ); идеи, которые берут свое происхождение из внутреннего опыта, он определяет как возникшие «рефлексии» .

Однако опыт - как внешний, так и внутренний - непосредственно ведет лишь к возникновению простых идей . Для того, чтобы наша мысль (душа) получила общие идеи, необходимо размышление . Размышление, в понимании Локка, является процессом, в котором из простых идей (полученных на основе внешнего и внутреннего опыта) возникают сложные идеи , которые не могут появиться непосредственно на основе чувств или рефлексии. «Ощущения сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место; и по мере того как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти вместе с данными им именами».

Сложные идеи появляются, по Локку, следующим образом.

♦ Непосредственное суммирование идей. Так, идея «яблоко» - результат сложения нескольких более простых идей: «цвет», «вкус», «форма», «запах» и т. д.

♦ Простые идеи сопоставляются, сравниваются, между ними устанавливаются соотношения. Так появляются идеи: «причина», «различие», «тождество» и т. п.

♦ Обобщение. Оно происходит следующим образом. Единичные объекты определенного класса расчленяются на простые свойства; выделяются те, которые повторяются, и отбрасываются неповторяющиеся; затем суммируются повторяющиеся, что и дает сложную общую идею. Так, «если из сложных идей, обозначаемых словами «человек» и «лошадь», исключить лишь особенности, которыми они различаются, удержать только то, в чем они сходятся, образовать из этого новую, отличную от других сложную идею и дать ей имя «животное», то получится более общий термин, обнимающий вместе с человеком различные другие существа». При использовании такой процедуры обобщения все более высоких уровней делаются менее содержательными.

По мнению Локка, все сказанное им должно подтверждать его основной тезис: «нет ничего в разуме, чего раньше не было бы в чувствах» . Ум способен лишь к комбинированию идей, но независимо от его силы неспособен ни уничтожить, ни изобрести новые («простые») идеи.

Однако при этом Локк как бы не замечает одной очевидной вещи. Приписывая разуму конструктивную способность в создании сложных идей с помощью операций суммирования, обобщения, абстрагирования и т.д., он не задается вопросом о происхождении этой способности. Поскольку эту способность невозможно получить через опыт, то, очевидно, эта способность врождена человеческому разуму. Следовательно, врожденное знание есть. Именно это имел в виду Г. Лейбниц, когда, полемизируя с Локком, писал: «Нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах, кроме самого разума».

Весьма важный элемент воззрений Локка – это его концепция «первичных» и «вторичных» качеств. Качества, «которые совершенно неотделимы от тела», Локк называет «первоначальными , или первичными ... они порождают в нас простые идеи, т. е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число». Первичные качества «реально существуют» в самих телах, они присущи им всем и всегда. Первичные качества воспринимаются различными органами чувств согласованно и изобразительно точно. Простые идеи твердости, протяженности, формы, движения, числа являются точным отражением свойств, присущих самим телам.

Иначе обстоит дело с идеями вторичных качеств - цветом, звуком, запахом, вкусом, теплом, холодом, болью и т. п. Об этих идеях нельзя с полной уверенностью сказать, что они отражают сами по себе свойства внешних тел такими, какими они существуют вне нас.

Локк видит различные подходы к решению вопроса об отношении идей вторичных качеств к свойствам внешних тел. Во-первых, приводится утверждение том, что вторичные качества «мнимы», они состояния самого субъекта. Так, например, можно сказать, что никакой объективной горечи в хинине нет, это просто переживание субъекта. Во-вторых, существует противоположный подход, в рамках которого утверждается, что идеи вторичных качеств - точное подобие качеств в телах вне нас. В-третьих, можно считать, что «в самих телах нет ничего подобней го этим нашим идеям. В телах... есть только способность производить в нас эти ощущения». Локк считает наиболее близким к истине последний вариант. Он говорит о том, что особая структура сочетаний первичных качеств вызывает в уме человека идеи вторичных качеств. Эти идеи возникают в сознании субъекта только при соответствующих условиях восприятия. В итоге Локк утверждает, что идеи первичных качеств адекватны самим свойствам вещей, а вторичных - нет. «Идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с ними». Но идеи вторичных качеств имеют основание в вещах, объективную основу. «То, что является сладким, голубым или теплым в идее, то в самих телах... есть только известный объем, форма и движение незаметных частиц. Фиалка от толчка таких незаметных частиц материи... вызывает в нашем уме идеи голубого цвета и приятного запаха этого цветка».

Учение Локка о первичных и вторичных качествах ознаменовало собою, во-пер-вых, возвышение теории познания, признающей такое различение, над точкой зрения наивного реализма; во-вторых, создание гносеологической концепции в эвристическом отношении очень ценной для математизированного естествознания, т.к. она оправдывала и поощряла его притязания. Не случайно этого представления придерживались Галилей и Бойль, понимавшие, что в основу объективного, научного исследования предметов и явлений природы должны быть положены те их качества, к которым можно применить меру и число, а те качества, к которым их применить не представляется возможным, следует попытаться редуцировать к первым. Последующие успехи, достигнутые в оптике и акустике, вполне оправдали такой подход.

Вместе с тем представление о первичных и вторичных качествах было одной из предпосылок появления такой разновидности эмпиризма как субъективный идеализм, представленный в Новое время учениями Д. Беркли и Д. Юма, взгляды которых И. Кант в свое время расценил как «скандал для философии» .

Ф.БЭКОН

(Извлечения)

Есть четыре вида идолов, которые осаждают умы людей. Для того, чтобы их изучать, дадим им имена. Назовем первый вид идолами рода, второй — идолами пещеры, третий — идолами площади и четвертый — идолами театра...

Идолы рода находят основание в самой природе человека... ибо ложно утверждать, что чувства человека есть мера вещей. Наоборот, все восприятия как чувства, так и ума покоятся на аналогии человека, а не аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.

Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предвзятые и предрасположенные или же души хладнокровные и спокойные, или по другим причинам... Вот почему Гераклит правильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом, или в общем, мире.

Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади , люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждают разум.

Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и охранять себя ученые люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.

Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем идолами театра , ибо мы считаем, что, сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры... При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности...

Человеческий разум не сухой свет, его скрепляют воля и страсти, а это порождает в науке желательное каждому. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает... Бесконечным числом способов, иногда незаметных, страсти пятнают и портят разум.

Но в наибольшей степени запутанность и заблуждения человеческого ума происходят от косности, несоответствия и обмана чувств, ибо то, что возбуждает чувства, предпочитается тому, что сразу чувств не возбуждает, хотя бы это последнее и было лучше. Поэтому созерцание прекращается, когда прекращается взгляд, так что наблюдение невидимых вещей оказывается недостаточным или отсутствует вовсе...

Человеческий ум по природе своей устремлен на абстрактное и текучее мыслит как постоянное. Но лучше рассекать природу на части, чем абстрагироваться. Это и делала школа Демокрита, которая глубже, чем другие, проникла в природу. Следует больше изучать материю, ее внутреннее состояние и изменение состояния, чистое действие и закон действия или движения, ибо формы суть выдумки человеческой души, если только не называть формами эти законы действия...

Одни умы склонны к почитанию древности, другие увлечены любовью к новизне. Но немногие могут соблюсти такую меру, чтобы и не отбрасывать то, что справедливо установлено древними, и не пренебречь тем, что верно предложено новыми. Это наносит большой ущерб философии и наукам, ибо это скорее следствие увлечения древним и новым, а не суждения о них. Истину же надо искать не в удачливости какого-либо времени, которая непостоянна, а в свете опыта природы, который вечен.

Поэтому нужно отказаться от этих устремлений и смотреть за тем, как бы они не подчинили себе ум...

Человек, слуга и истолкователь природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в ее порядке делом или размышлением, и свыше этого он не знает и не может.

Ни голая рука, ни предоставленный самому себе разум не имеют большой силы. Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны разуму не меньше, чем руке. И как орудия руки дают или направляют движение, так и умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его.

Знание и могущество человека совпадают , ибо незнание причины затрудняет действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом.

Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования — бессмысленная вещь; только нет того, кто бы это видел.

Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению заблуждений, имеющих свое основание в общепринятых понятиях, чем отысканию личности. Поэтому она более вредна, чем полезна.

Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда — в истинной индукции.

Ни в логике, ни в физике в понятиях нет ничего здравого. “Субстанция”, “качество”, “действие”, “страдание”, даже “бытие” не являются хорошими понятиями; еще менее того — понятия: “тяжелое”, “легкое”, “густое”, “разреженное”, “влажное”, сухое”, “порождение”, “разложение”, “притяжение”, “отталкивание”, “элемент”, “материя”, “форма” и прочие такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены.

То, что до сих пор открыто наукам, почти целиком относится I к области обычных понятий. Для того, чтобы проникнуть в глубь и в даль природы, необходимо более верным и осторожным путем отвлекать от вещей как понятия, так и аксиомы, и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума.

Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо" тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений. Но аксиомы, отвлеченные должным образом из частностей, в свою очередь, легко указывают и определяют новые частности и таким путем делают науки действенными.

Аксиомы, которыми ныне пользуются, проистекают из скудного и простого опыта и немногих частностей, которые обычно встречаются, и почти соответствуют этим фактам и их объему. Поэтому нечему удивляться, если эти аксиомы не ведут к новым частностям. Если же, паче чаяния, открывается пример, который ранее не был известен, аксиому спасают посредством какой-либо прихотливой дистинкции, между тем как истиннее было бы исправить самое аксиому.

Познание, которое мы обычно применяем в изучении природы, мы будем для целей обучения называть предвосхищением природы , потому что оно поспешно и незрело. Познание же, которое должным образом извлекаем из вещей, мы будем называть истолкованием природы .

Самое лучшее из всех доказательств есть опыт... Тот способ пользования опытом, который люди теперь применяют, слеп и неразумен. И потому, что они бродят и блуждают без всякой верной дороги и руководствуются только теми вещами, которые попадаются на встречу, они обращаются ко многому, но мало подвигаются вперед. Если даже они принимаются за опыты более вдумчиво, с большим постоянством и трудолюбием, они вкладывают свою работу в какой-либо один опыт, например, Гильберт—в магнит, алхимики—в золото. Такой образ действий людей и невежественен и беспомощен...

Бог в первый день творения создал только свет, отдав этому делу целый день и не сотворив в этот день ничего материального. Подобным же образом прежде всего должно из многообразного опыта извлекать открытие истинных причин и аксиом и должно искать светоносных, а не плодоносных опытов. Правильно же открытые и установленные аксиомы вооружают практику не поверхностно, а глубоко и влекут за собой многочисленные ряды практических приложений...

Во всех науках мы встречаем ту же ставшую обычной уловку, что создатели любой науки обращают бессилие своей науки в клевету против природы. И то, что недостижимо для их науки, то они на основании той же науки объявляют невозможным и в самой природе...

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или на преимущественно на силах ума и не откладывает в сознании нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей— опыта и рассудка.

Не следует все же допускать, чтобы разум перескакивал от частностей к отдаленным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и вещей) и по их непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние аксиомы. Так было до сих пор: разум склоняется к этому не только естественным побуждением, но и потому, что он уже давно приучен к этому доказательствами через силлогизм. Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням — от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие (какие у нас имеются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. (Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы — не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.

Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет...

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции , чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим, и средним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем, после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. Это до сих пор не совершено... Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда .

Рене Декарт

(Извлечения)

Неразумные животные, которые должны заботиться только о своем теле, непрерывно и заняты лишь поисками пищи для него; для человека же, главной частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи — мудрости. Я твердо убежден, что многие не преминули бы это сделать, если бы только надеялись в том успеть и знали, как это осуществить...

...Высшее благо , как показывает даже и помимо света веры, один природный разум, есть не что иное, как познание истины по ее первопричинам, то есть мудрость; занятие последнею и есть философия. Так как все это вполне верно, то нетрудно в том убедиться, лишь бы правильно все было выведено. Но поскольку этому убеждению противоречит опыт, показывающий, что люди, более всего занимающиеся философией, часто менее мудры и не столь правильно пользуются свои рассудком, как те, кто никогда не посвящал себя этому занятию, я желал бы здесь кратко изложить, из чего состоят те науки, которыми мы теперь обладаем, и какой ступени мудрости эти науки достигают. Первая ступень содержит только те понятия, которые благодаря собственному свету настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышления. Вторая ступень охватывает все то, что дает нам чувственный опыт. Третья—то, чему учит общение с другими людьми . Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг , конечно не всех, но преимущественно тех, которые написаны людьми, способными наделить нас хорошими наставлениями; это как бы вид общения с их творцами. Вся мудрость, какою обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, этими четырьмя способами. Я не включаю сюда божественное откровение, ибо оно не постепенно, а разом поднимает нас до безошибочной веры...

При изучении природы различных умов, я замечал, что едва ни существуют настолько глупые и тупые люди, которые не были бы способны ни усваивать хороших мнений, ни подниматься до высших знаний, если только их направлять по должному пути. Это можно доказать следующим образом: если начала ясны и из ничего не выводится иначе, как при посредстве очевиднейших рассуждений, то никто не лишен разума настолько, чтобы не понять тех следствий, которые отсюда вытекают...

Чтобы цель, которую я имел при обнародовании этой книги, была правильно понята, я хотел бы указать здесь и порядок, который, как мне кажется, должен соблюдаться для собственного просвещения. Во-первых, тот, кто владеет только обычным и несовершенным знанием, которое можно приобрести посредством четырех вышеуказанных способов, должен прежде всего составить себе правила морали, достаточные для руководства в житейских делах, ибо это не терпит промедления и нашей первой заботой должна быть правильная жизнь. Затем нужно заняться логикой, но не той, какую изучают в школах...

Я знаю, что может пройти много веков, прежде чем из этих начал будут выведены все истины, какие оттуда можно извлечь, так как истины, какие должны быть найдены, в значительной мере зависят от отдельных опытов; последние же никогда не совершаются случайно, но должны быть изыскиваемы проницательными людьми с тщательностью и издержками. Ведь не всегда так случается, что те, кто способен правильно произвести опыты, приобретут к тому возможность; а также многие из тех, кто выделяется такими способностями, составляют неблагоприятное представление о философии вообще вследствие недостатков той философии, которая была в ходу до сих пор, — исходя из этого они не станут стараться найти лучшую. Но кто в конце концов уловит различие между моими началами и началами других, а также то, какой ряд истин отсюда можно извлечь, те убедятся, как важны эти начала в разыскании истины и до какой высокой ступени мудрости, до какого совершенства жизни, до какого блаженства могут довести нас эти начала. Смею верить, что не найдется никого, кто не пошел бы навстречу столь полезному для него занятию или по крайней мере кто не сочувствовал бы и не желал бы всеми силами помочь плодотворно над ним трудящимся. Пожелаю нашим потомкам увидеть счастливое его завершение.

Будучи моложе, я изучал немного из области философии — логику, а из математических — геометрический анализ и алгебру—эти три искусства, или науки, которые, казалось бы, должны дать кое-что для осуществления моего намерения. Но, изучая их, я заметил, что в логике ее силлогизмы и большая часть других ее наставлений
скорее помогают объяснять другим то, что нам известно, или даже,
как в искусстве Луллия, бестолково рассуждать о том, чего не знаешь, вместо того, чтобы изучать это. И хотя логика действительно содержит много очень правильных и хороших предписаний, к ним, однако, примешано столько других — либо вредных, либо не нужных, — что отделить их почти так же трудно, как разглядеть Диану или Минерву в необделанной глыбе мрамора... Подобно тому, как обилие законов часто служит оправданием для пороков — почему государственный порядок гораздо лучше, когда законов немного, но они строго соблюдаются, — и как вместо большого количества правил, образующих логику, я счел достаточным твердое и непоколебимое соблюдение четырех следующих.

Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно и гать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждение только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.

Второе — делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их преодоления.

Третье — придерживаться определенного порядка мышления, начиная с предметов наиболее простых и наиболее легко познаваемых и восходя постепенно к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже и там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.

И последнее — составлять всегда перечни столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений.

Длинные цепи доводов, совершенно простых и доступных, коими имеют обыкновение пользоваться геометры в своих труднейших доказательствах, натолкнули меня на мысль, что все доступное человеческому познанию однако вытекает одно из другого. Остерегаясь, таким образом, принимать за истинное то, что таковым не является, и всегда соблюдая должный порядок в выводах, можно убедиться, что нет ничего ни столь далекого, чего нельзя было бы достичь, ни столь сокровенного, чего нельзя было бы открыть. Мне не стоило большого труда отыскание того, с чего следует начинать, так как я уже знал, что начинать надо с самого простого и доступного пониманию; учитывая, что среди всех, кто ранее исследовал истину в науках, только математики смогли найти некоторые доказательства, то есть представить доводы несомненные и очевидные, я уже не сомневался, что начинать надо именно с тех, которые исследовали они.

Поскольку чувства не обманывают, я счел нужным допустить, что нот ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизм, то я, считая себя способным ошибаться не менее других, отбросил все ложные доводы, которые принимал прежде за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все когда-нибудь приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих слов. Но я тот час обратил внимание на то, что в это же самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно я существую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии. Затем, внимательно исследуя, что такое я сам, я мог вообразить себе, что у меня нет тела, что нет ни мира, ни места, где я находился бы, но я никак не мог представить себе, что вследствие этого я не существую, напротив, из того, что я сомневался в истине других предметов, ясно и несомненно следовало, что я существую. А если бы я перестал мыслить, то, хотя бы все остальное, что я когда-либо себе представлял, и было истинным, все же не было основания для заключения о том, что я существую. Из этого я узнал, что я субстанция, вся сущность или природа которой состоит в мышлении и которая для своего бытия не нуждается ни в каком месте и не на висит ни от какой материальной вещи. Таким образом, мое я, душа, которая делает меня тем, что я есть, совершенно отличным от и тела и ее легче познать, чем тело, и если бы его даже вовсе не было, она не перестала бы быть тем, что она есть.

Затем я рассмотрел, что вообще требуется для того, чтобы то или иное положение было истинно и достоверно; ибо найдя одно положение достоверно истинным, я должен был также знать, в чем заключается эта достоверность. И заметив, что в истине положении я мыслю, следовательно я существую меня убеждает единственно ясное представление, что для мышления надо существовать, я заключил, что можно взять за общее правило следующее: все представляемое нами вполне ясно и отчетливо — истинно. Однако некоторая трудность заключается в правильном различении того, что именно мы способны представлять вполне отчетливо.

Вследствие чего размышляя о том, что раз я сомневаюсь, значит, мое бытие не вполне совершенно, ибо я вполне ясно различил, что полное постижение — это нечто большее, чем сомнение, я стал искать, откуда я приобрел способность мыслить. О чем-нибудь более совершенном, чем я сам, и понял со всей очевидностью, что

это должно прийти от чего-либо по природе действительно более совершенного. Что касается мыслей о многих других вещах, находящихся вне меня, — о небе, Земле, свете, тепле и тысяче других, то я не так затруднялся ответить, откуда они явились. Ибо заметив, что в моих мыслях о них нет ничего, что ставило бы их выше меня, я мог думать, что если они истинны, то это зависит от моей природы, поскольку она наделена некоторыми совершенствами; если же он ложны, то они у меня от бытия, то есть они находятся во мне, потому что у меня чего-то не достает. Но это не может относиться к идее существа более совершенного, чем я: получить ее из ничего явно невозможно. Поскольку неприемлемо допускать, чтобы более совершенное было следствием менее совершенного, как и предполагать возникновение какой-либо вещи из ничего, то я не мог сам ее создать. Таким образом, оставалось допустить, что эта идея была вложена в меня тем, чья природа совершеннее моей и кто соединяет в себе все совершенства, доступные моему воображению - одним словом, Богом.

Это слово — истина — в собственном своем смысле означает соответствие мысли предмету, но в применении к вещам, находящимся вне досягаемости мысли, оно означает лишь, что эти вещи могут служить объектами истинных мыслей — наших ли или Бога; однако мы не можем дать никакого логического определения, помогающего познать природу истины.

в УМК на стр.14 есть задания, их 12 штук надо выполнить одно из заданий
по выбору.

Выполним любое задание! Жми «заказать». МЫ с вами свяжемся в короткие сроки.

Перечень практических заданий для оценки степени владения компетенциями:

Задание 1.

Определите специфику понятий «субъект» и «объект» познания?

Существуют ли принципиальные отличия между агностицизмом, релятивизмом и скептицизмом?

В чем состоит специфика познавательной деятельности? Как соотносятся идеальное и материальное в практике?

Какие выводы следуют из абсолютизации истины или преувеличения момента относительности в ней?

Сопоставьте понятия «истина», «ложь», «заблуждение», «мнение», «вера».

Охарактеризуйте понятие истины с точки зрения конвенционализма, прагматизма, диалектического материализма.

Может ли объективно истинное значение с течением времени стать ложным? Если да, то приведите примеры подтверждающие это.

Существует известная теория познания. Суть ее выражена в следующих словах: "…ведь искать и познавать — это как раз и значит припоминать… А ведь найти знание в самом себе — это и значит припомнить, не так ли?"

а) Как называется данная теория?

в) Какой смысл вкладывается в "припоминание"?

г) Что общего между данной теорией и методами научного поиска?

Задание 2.

Сравните идеи о наилучшем устройстве общества Платона и Аристотеля. Оцените их: реальны они либо утопичны? есть ли в них черты исторической ограниченности либо наоборот, предвещания будущего? гуманны они либо антигуманны? есть ли идеи, которые можно было бы учесть современным политикам?

Исходя из диалектических идей Гераклита, объясните следующие его высказывания:

а) "Прекраснейшая из обезьян безобразна, если её сравнить с родом человеческим".

б) "Морская вода и чистейшая, и грязнейшая одновременно: рыбам она питьё и спасение, людям же — гибель и отрава».

- «Человек есть мера всех вещей…» — какую философскую концепцию обозначает это высказывание?

Можно ли отождествить категории бытия и материи, бытия и мышления? Какие философские позиции в итоге могут получиться?

В чем заключается специфика человеческого бытия?

Раскройте внутренние противоречия природного, духовного и социального бытия.

Какому древнему философу принадлежит высказывание: «бытие есть, а небытия нет»? Объясните его смысл. Какими качествами обладает такое бытие?

- «Язык — дом бытия». Кто из современных западных философов высказал эту мысль? Поясните связь между словом, мыслью и бытием.

Что является противоположностью категории бытия в философии? Приведите примеры из истории философии.

Прочитайте притчу.

Профессор одного из токийских университетов решил взять несколько уроков дзен-буддизма у известного Мастера. Придя к нему домой, он с порога начал рассказывать о том, почему он хочет брать уроки и как много он уже прочёл литературы на эту тему. Мастер пригласил его пройти в дом и предложил чаю. Профессор продолжал говорить, перечисляя книги, которые он прочёл о дзен. Мастер стал наливать чай в чашку гостя, когда чашка была полна до краёв и чай начал выливаться из неё, профессор воскликнул:

Мастер, что вы делаете, чашка уже полная, и вода переливается через край!

К сожалению, ваше сознание очень похоже на эту чашку, - ответил Мастер. - Оно заполнено всевозможной информацией, и любое новое знание будет переливаться через край. Приходите в следующий раз - с пустой чашкой.

Прокомментируйте эту дзен-буддистскую притчу.

Какие смыслы заключены в содержании этой притчи?

Почему, по мнению Мастера, «переполненное» сознание не готово к знанию?

Какое знание, с точки зрения древнеиндийской, буддийской философии, считается лишним, ненужным? Почему?

Каким образом буддизм предлагает готовить сознание к восприятию истины? В чём заключается специфика восприятия реальности в буддистском мировоззрении?

Сравните представления о назначении философии в древней философии Индии, Китая и Греции. Что общего? В чём заключаются отличия?

Задание 3.

Какая идея заключена в следующем рассуждении Дж. Бруно: «Поскольку Вселенная бесконечна и неподвижна, не нужно искать ее двигателя… Бесконечные миры, содержащиеся в ней, каковы земли, огни и другие виды тел, называемые звездами, все движутся вследствие внутреннего начала, которое есть их собственная душа… и вследствие этого напрасно разыскивать их внешний двигатель».

Прочтите высказывание: "Множественность бытия не может встречаться без числа. Отнимите число, и не будет порядка, пропорции, гармонии и даже самой множественности бытия … Единица есть начало всякого числа, так как она — минимум; она — конец всякого числа, так как она — максимум. Она, следовательно, абсолютное единство; ничто ей не противостоит; она есть абсолютная максимальность: всеблагой бог …"

а) Кто из философов эпохи Возрождения: Леонардо да Винчи, Помпонацци, Лоренцо Валла, Бруно, Николай Кузанский — автор высказывания?

б) Какой принцип изучения бытия заложен в данном высказывании?

в) Как понимается бытие в вышеприведенном отрывке?

Прочтите высказывание: "Когда я отрицаю существование чувственных вещей вне ума, я имею в виду не свой ум, в частности, а все умы. Ясно, что эти вещи имеют существование, внешнее по отношению к моей душе, раз я нахожу их в опыте независимыми от неё. Поэтому, есть какая-то другая душа, в которой они существуют в промежутках между моментами моего восприятия их".

Кому принадлежит данный отрывок? Объясните философскую позицию автора.

Задание 4.

- "Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням — от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие (какие у нас имеются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы — не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.

Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет…"

а) О каком методе познания идет речь?

б) Какие ступени должен пройти человек в процессе познания?

Французский философ XVII в. К. Гельвеций сравнивал процесс познания с судебным процессом: пять органов чувств — это пять свидетелей, только они могут дать истину. Его оппоненты, однако, возражали ему, заявляя, что он забыл судью.

а) Что имели в виду оппоненты под судьей?

б) На какой гносеологической позиции стоит Гельвеций?

в) В чем достоинство такой позиции? В чем ее односторонность?

Задание 5.

Прочитайте §1 произведения И. Канта «Критика чистого разума» и ответьте на следующие вопросы:

Что такое «чистое познание» по Канту? Назовите его компоненты. Как их следовало различать по Канту? Для чего нужно такое различие? Приведите примеры того и другого знания.

Чем для Канта была критика чистого опыта? Объясните все выражение, а также смысл подчеркнутых слов. Можно ли назвать учение Канта «трансцендентальной философией»? Объясните это словосочетание. О чем эта философия?

Что такое антиномии Канта? Каков их смысл? Приведите примеры подобных антиномий.

Что такое кантовский категорический императив? Как соотносятся императив и требование долга. Предложите свой императив в духе Канта. Будет ли нравственным торговец, честность которого обусловлена его интересом — с точки зрения Канта? Каким законом должен руководствоваться человек?

Может ли, по Канту, нравственное требование быть априорным? Приведите несколько суждений на этот счет.

Что такое практический императив Канта? Приведите его формулу и докажите его истинность. Каким методом исследования Вы пользовались?

Задание 6.

Сравните следующие два высказывания русского философа Н.А. Бердяева:

«Техника есть обнаружение силы человека, его царственного положения в мире. Она свидетельствует о человеческом творчестве и изобретательности и должна быть призвана ценностью и благом». «В мире техники человек перестает жить прислоненным к земле, окруженным растениями и животными. Он живет в новой металлической действительности, дышит иным, отравленным воздухом. Машина убийственно действует на душу … Современные коллективы — не органические, а механические … Техника рационализирует человеческую жизнь, но рационализация эта имеет иррациональные последствия».

а) Что тревожит мыслителя, воспевшего человеческую свободу, позволившую создать мир машин?

б) Что значит «иррациональные последствия» рациональной деятельности человека? В чем их опасность?

Согласны ли Вы с позицией С.Л. Франка о различии между верой и неверием?

"Различие между верой и неверием не есть различие между двумя противоположными по своему содержанию суждениями: оно лишь различие между более широким и более узким горизонтом. Верующий отличается от неверующего не так, как человек, который видит белое, отличается от человека, который на том же месте видит чёрное; он отличается так, как человек с острым зрением — от близорукого или музыкальный человек от немузыкального".

Почему, с точки зрения Н.А. Бердяева, свобода совести и коммунизм несовместимы: "Свобода совести — и прежде всего религиозной совести — предполагает, что в личности есть духовное начало, не зависящее от общества. Этого коммунизм, конечно, не признает… В коммунизме на материалистической основе неизбежно подавление личности. Индивидуальный человек рассматривается, как кирпич нужный для строительства коммунистического общества, он есть лишь средство…"

Задание 7.

К какого рода аргументации прибегает Шопенгауэр для объяснения материи и ее атрибутов: "Но время и пространство, каждое само по себе, могут быть созерцательно представляемы и без материи, материя же без них не представляема" (А. Шопенгауэр).

Прокомментируйте данное определение истины.

"То, что мы называем миром или реальностью, подразумевая под этим нечто внешнее, объективное, существующее независимо от нашего опыта или знания, на самом деле есть картина мира, или в терминах феноменализма, конструкция из данных опыта". Схему "мир — опыт — картина мира" следует заменить схемой "опыт — картина мира — мир" (Э. Гуссерль).

а) Как называется такая точка зрения?

б) Каковы корни этого взгляда?

Прочтите фрагмент и ответьте на вопросы. "Сознание человека имеет, по преимуществу, интеллектуальный характер, но оно также могло и должно было, по-видимому, быть интуитивным. Интуиция и интеллект представляют два противоположных направления работы сознания. Интуиция идет в направлении самой жизни, интеллект… — подчинен движению материи. Для совершенства человечества было бы необходимо, чтобы обе эти формы познавательной активности были едины…В действительности, … интуиция целиком пожертвована в пользу интеллекта… Сохранилась, правда, и интуиция, но смутная, мимолетная. Но философия должна овладеть этими мимолетными интуициями, поддержать их, потом расширить и согласовать их между собой,… ибо интуиция представляет самую сущность нашего духа, единство нашей духовной жизни".

а) В чем, по Бергсону, преимущество интуиции перед интеллектом?

б) Имеет ли место в реальном процессе познания противопоставление интуиции и интеллекта?

в) Как реально соотносятся в познании интуиция и интеллект? Сравните точку зрения Бергсона и диалектического материализма.

Задание 8.

Соотнесите понятия психики и сознания. Можно ли их отождествить?

Вся материя отражает. Вся материя ощущает. Эквивалентны ли эти суждения?

- «Мозг выделяет мысль, так же как печень выделяет желчь. Мозг материален, печень материальна, желчь материальна, значит, и мысль должна быть материальна». Дайте критический анализ этого высказывания.

Сравните определение сознания в психологии, физиологии, кибернетики и философии. В чем состоит специфика философского подхода?

В чем существенное различие процессов отражения в живой и неживой природе? Расположите в порядке возрастания уровня сложности следующие формы отражения: чувствительность, психика, сознание, мышление, раздражимость, ощущения.

Является ли труд главной причиной возникновения мышления у человека? Какие еще концепции генезиса сознания вы знаете?

Мысль не существует вне языковой оболочки. Дайте философский анализ этого суждения.

Можно ли считать творчество главным отличием человеческого сознания от машинного интеллекта? Согласны ли вы с высказыванием А. Эйнштейна о том, что машина будет в состоянии решать какие угодно проблемы, но никогда не сумеет поставить хотя бы одну.

Задание 9.

Раскройте сущность постнеклассического этапа развития науки и философии.

Укажите основные причины формирования постмодернистского мировоззрения.

В чём философский смысл идеи самоорганизации?

Какой смысл имели понятия порядка и хаоса в древнегреческой философии?

Раскройте принципы синергетики.

Задание 10.

Дайте философский анализ следующих высказываний о свободе:

а) «Свобода означает отсутствие сопротивления (под сопротивлением я разумею внешние препятствия для движения)… Из употребления слов «свобода воли» можно сделать заключение не о свободе воли, желания или склонности, и лишь о свободе человека, которая состоит в том, что он не встречает препятствий к совершению того, к чему влекут его воля, желания или склонности». (Т. Гоббс)

б) Свобода приходит вместе с человеком… Она есть бытие человека… Индивид полностью и всегда свободен». (Ж.-П. Сартр)

в) «Свобода есть познанная необходимость». (Б. Спиноза)

Французский философ и писатель А. Камю писал в книге «Бунтующий человек», что идейность ведет к безнравственности. По его мнению, за отдельного человека, может быть, и стоит отдать жизнь, но за идею не стоит. Люди, умирающие за идею, считает А. Камю, не должны в XX веке вызывать уважение.

Согласны ли Вы с такой точкой зрения? Если нет, то почему?

Почему абстрактный индивид не может быть точкой отсчета при характеристике человека? Исключает ли проекция человека на систему общественных отношений рассмотрение человека как личности?

«Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений…

…Фейербах не видит… что абстрактный индивид, подвергаемый им анализу, в действительности принадлежит к определенной общественной форме».

Задание 11.

- «Если выбирать между Фаустом и Прометеем, я предпочитаю Прометея» — эта сентенция принадлежит О. Бальзаку. Прометей, открывший, если верить легенде, секрет огня человеку, стал символом технических и научных достижений цивилизации. Фауста же волновала проблема смысла земного существования и поиска счастья человека. Как бы вы решили эту дилемму? Аргументируйте свое решение.

В книге «Бытие и ничто» Ж.-П. Сартр утверждает: «Абсурдно, что мы родились, абсурдно, что мы умрем». Сравните это суждение с высказыванием выдающегося физика Э. Шредингера: «откуда я произошел и куда направляюсь? Таков великий существенный вопрос, одинаковый для всех нас. У науки нет никакого ответа на этот вопрос».

а) Что объединяет Ж.-П. Сартра и Э. Шредингера?

б) Как ответить на поставленные Э. Шредингером вопросы с философских позиций?

Русский философ Н.Бердяев отмечает, что весь трагизм жизни человека происходит от столкновения конечного и бесконечного, временного и вечного, от несоответствия между человеком, как духовным существом, и человеком, как природным существом, живущим в природном мире. Какова судьба человека? Каков смысл жизни?

Прочтите статью С.Л. Франка Смысл жизни // Вопросы философии. - 1990. - №6. - С.68

Чем преодолевается зло?

Какие факты жизни инициируют вопрос о смысле жизни?

Каковы особенности русской ментальности при рассмотрении вопроса о смысле жизни?

Что нужно делать, чтобы жизнь стала осмысленной?

Каковы условия возможности смысла жизни?

Почему для достижения смысла жизни человек должен быть свободен?

В каких видах "осмысления" жизни реализуется искание смысла жизни?

Как посредством мирского и духовного делания осуществляется путь к смыслу жизни?

Задание 12.

Какими понятиями оперируют сторонники постмодернизма?

Охарактеризуйте новый тип мышления, который моделирует Жиль Делез в книге «Логика смысла».

Какова сущность «искусства поверхности» и его аналога — юмора — в культуре XX века?

Что такое симулякр и симуляция?

Познакомьтесь с отрывками из книги «Логика смысла» известного французского постмодерниста Ж. Делёза.

«Смысл - это несуществующая сущность.

Становление не терпит никакого разделения или различения на до и после, на прошлое и будущее. Сущность становления - движение, растягивание в двух смыслах-направлениях сразу. Здравый смысл утверждает, что у всех вещей есть чётко определённый смысл; но суть парадокса состоит в утверждении двух смыслов одновременно.

Парадокс чистого становления с его способностью ускользать от настоящего - это парадокс бесконечного тождества: бесконечного тождества обоих смыслов сразу - будущего и прошлого, дня до и дня после, большего и меньшего, избытка и недостатка, активного и пассивного, причины и эффекта.

Неограниченное становление становится идеальным и бестелесным событием.

Чистое становление, беспредельность - вот материя симулякра, поскольку он избегает воздействия Идеи и ставит под удар как модели, так и копии, одновременно.

Событие и есть смысл как таковой.

События - подобно кристаллам - становятся и растут только от границ или на границах».

Дайте ответы на вопросы.

Что такое симулякр в объяснении Делёза?

В каких условиях возникает симулякр?

Что является причиной распространения многочисленных симулякров в культуре ХХ в.?

Каковы последствия (положительные и негативные) распространения симулякров в культуре?

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или догматиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду па более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей – опыта и рассудка...

Не следует все же допускать, чтобы разум перескакивал от частностей к отдаленным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и вещей) и по их непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние аксиомы. Так было до сих пор: разум склоняется к этому не только естественным побуждением, но и потому, что он уже давно приучен к этому доказательствами через силлогизм. Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням – от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие аксиомы (какие у нас имеются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы – не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.

Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет...

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим и средним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. Это до сих пор нс совершено... Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда.

Р. Декарт . Первоначала философии

Письмо автора к французскому переводчику "Первоначал философии", уместное здесь как предисловие. ...Прежде всего я хотел бы выяснить, что такое философия, начав с самого обычного, а именно с того, что слово "философия" обозначает занятие мудростью и что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и совершенное знание всего, что может познать человек; это же знание, которое направляет нашу жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех искусствах (arts). А чтобы оно стало таковым, оно необходимо должно быть выведено из первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть им (а это и значит, собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин, именуемых первоначалами. Для этих первоначал существует два требования. Во-первых, они должны быть столь ясны и самоочевидны, чтобы при внимательном рассмотрении человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего остального должно зависеть от них так, что, хотя основоположения и могли бы быть познаны помимо познания прочих вещей, однако эти последние, наоборот, не могли бы быть познаны без знания первоначал. Затем надо попытаться вывести знание о вещах из тех начал, от которых они зависят, таким образом, чтобы во всем ряду выводов не встречалось ничего, что не было бы совершенно очевидным. Вполне мудр в действительности один Бог, ибо ему свойственно совершенное знание всего; но и люди могут быть названы более или менее мудрыми сообразно тому, как много или как мало они знают истин о важнейших предметах. С этим, я полагаю, согласятся все сведущие люди.

Далее я предложил бы обсудить полезность этой философии и вместе с тем доказал бы, что философия, поскольку она простирается на все доступное для человеческого познания, одна только отличает нас от дикарей и варваров и что каждый народ тем более цивилизован и образован, чем лучше в нем философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных философов. Сверх того, любому человеку важно не только жить рядом с теми, кто предан душою этому занятию, но поистине много лучше самим посвящать себя ей, подобно тому как несомненно предпочтительнее в жизни пользоваться собственными глазами и благодаря им получать наслаждение от красоты и цвета, нежели закрывать глаза и следовать на поводу у другого; однако и это все же лучше, чем, закрыв глаза, полагаться только на самого себя. Действительно, те, кто проводит жизнь без философии, совсем сомкнули глаза и не пытаются их открыть; между тем удовольствие, какое мы получаем при созерцании вещей, доступных нашему глазу, несравнимо с тем удовольствием, какое доставляет нам познание того, что мы находим с помощью философии. К тому же для направления наших нравов и нашей жизни эта наука более необходима, чем пользование глазами для направления наших шагов. Неразумные животные, которые должны заботиться только о своем теле непрерывно, и заняты лишь поисками пищи для него; для человека же, главною частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи – мудрости. Я твердо убежден, что очень многие не преминули бы этим заняться, если бы только надеялись на успех и знали, как это осуществить. Нет сколько-нибудь благородной души, которая была бы так привязана к объектам чувств, что когда-нибудь не обратилась бы от них к какому-то иному, большему благу, хотя она часто и не знает, в чем последнее состоит. Те, к кому судьба наиболее благосклонна, кто в избытке обладает здоровьем, почетом и богатством, не более других свободны от такого желания; я даже убежден, что они сильнее прочих тоскуют по благам более значительным и совершенным, чем те, какими они обладают. А такое высшее благо, как показывает даже и помимо света веры природный разум, есть не что иное, как познание истины по ее первопричинам, т.е. мудрость; занятие последнею и есть философия. Так как все это вполне верно, то нетрудно в том убедиться, лишь бы правильно все было выведено.

Но поскольку этому убеждению противоречит опыт, показывающий, что люди, занимающиеся философией, часто менее мудры и менее рассудительны, чем те, кто никогда не посвящал себя этому занятию, я желал бы здесь кратко изложить, в чем заключаются те науки, которыми мы теперь обладаем, и какой ступени мудрости эти науки достигают. Первая ступень содержит только те понятия, которые сами по себе настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышления. Вторая ступень охватывает все то, что дает нам чувственный опыт. Третья – то, чему учит общение с другими людьми. Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг, конечно не всех, но преимущественно тех, что написаны людьми, способными дать нам хорошие наставления; это как бы вид общения с их творцами. Вся мудрость, какой обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, только этими четырьмя способами. Я не включаю сюда божественное откровение, ибо оно не постепенно, а сразу возвышает нас до безошибочной веры. Однако во все времена были великие люди, пытавшиеся подняться на пятую ступень мудрости, гораздо более высокую и верную, чем предыдущие четыре: они отыскивали первые причины и истинные начала, на основе которых можно было бы объяснить все доступное для познания. И те, что проявили в этом особое старание, получили имя философов. Никому, однако, насколько я знаю, не удалось счастливое разрешение этой задачи. Первыми и наиболее выдающимися из философов, чьи сочинения дошли до нас, были Платон и Аристотель. Между ними существовала только та разница, что первый, блестяще следуя по пути своего учителя Сократа, простосердечно убежден, что он не может найти ничего достоверного, и довольствовался изложением того, что казалось ему вероятным; с этой целью он принимал известные начала, посредством которых и пытался давать объяснения прочим вещам. Аристотель же не обладал такой искренностью. Хотя он и был в течение двадцати лет учеником Платона и принимал те же начала, что и последний, однако он совершенно изменил способ их изложения и за верное и правильное выдавал то, что, вероятнее всего, сам никогда не считал таковым. Оба этих богато одаренных мужа обладали значительной долей мудрости, достигаемой четырьмя указанными выше средствами, и в силу этого стяжали столь великую славу, что потомки предпочитали придерживаться их мнений, нежели отыскивать лучшие. Главный же спор среди их учеников шел прежде всего о том, следует ли во всем сомневаться или же должно что-либо принимать за достоверное. Этот предмет поверг тех и других в нелепые заблуждения. Некоторые из тех, кто отстаивал сомнение, распространяли его и на житейские поступки, так что пренебрегали благоразумием, тогда как другие, защитники достоверности, предполагая, что эта последняя зависит от чувств, всецело на них полагались. Это доходило до того, что, по преданию, Эпикур вопреки всем доводам астрономов отважился утверждать, будто Солнце не больше того, каким оно кажется. Здесь в большинстве споров можно подметить одну ошибку: в то время как истина лежит между двумя защищаемыми воззрениями, каждый тем дальше отходит от нее, чем с большим жаром спорит. Но заблуждение тех, кто чересчур склонялся к сомнению, недолго имело последователей, а заблуждение других было несколько исправлено, когда узнали, что чувства в весьма многих случаях обманывают нас. Но насколько мне известно, ошибка не была устранена в корне; именно не было высказано, что правота присуща не чувству, а одному лишь разуму, когда он отчетливо воспринимает вещи. И так как у нас есть лишь познания, приобретаемые на первых четырех ступенях мудрости, то недолжно сомневаться в том, что кажется истинным относительно нашего житейского поведения; однако не должно полагать это за непреложное, чтобы не отвергать сложившихся у нас о чем-либо мнений там, где того требует от нас очевидность разума. Не зная истинности этого положения или зная, но пренебрегая ею, многие из желавших за последние века быть философами слепо следовали Аристотелю и часто, нарушая дух его писаний, приписывали ему разные мнения, которых он, вернувшись к жизни, не признал бы своими, а те, кто ему и не следовал (в числе таких было много превосходнейших умов), не могли не проникнуться его воззрениями еще в юности, так как в школах только его взгляды и изучались; поэтому их умы настолько были заполнены последними, что перейти к познанию истинных начал они не были в состоянии. И хотя я их всех ценю и не желаю стать одиозным, порицая их, я могу привести одно доказательство, которого, полагаю, никто из них не стал бы оспаривать. Именно, почти все они полагали за начало нечто такое, чего сами вполне не знали. Вот примеры: я нс знаю никого, кто отрицал бы, что земным телам присуща тяжесть; но хотя опыт ясно показывает, что тела, называемые весомыми, стремятся к центру Земли, мы из этого все-таки не знаем, какова природа того, что называется тяжестью, т.е. какова причина или каково начало падения тел, а должны узнавать об этом как-нибудь иначе. То же можно сказать о пустоте и об атомах, о теплом и холодном, о сухом и влажном, о соли, сере, ртути и обо всех подобных вещах, которые принимаются некоторыми за начала. Но ни одно заключение, выведенное из неочевидного начала, не может быть очевидным, хотя бы это заключение выводилось самым очевидным образом. Отсюда следует, что ни одно умозаключение, основанное на подобных началах, не могло привести к достоверному познанию чего бы то ни было и что, следовательно, оно ни на один шаг не могло продвинуть в отыскании мудрости. Если же что-то истинное и находят, то это делается нс иначе как при помощи одного из четырех вышеуказанных способов. Однако я не хочу умалять чести, на которую каждый из этих авторов может притязать; для тех же, кто не занимается наукою, я в виде утешения должен сказать следующее: как путники, если они обратятся спиною к тому месту, куда стремятся, отдаляются от него тем больше, чем дольше и быстрее шагают, так что, хотя они и повернут затем на правильную дорогу, однако не так скоро достигнут желанного места, как если бы вовсе не ходили, – точно так же случается с теми, кто пользуется ложными началами: чем более они заботятся о последних и чем больше пекутся о выведении из них различных следствий, считая себя хорошими философами, тем дальше уходят от познания истины и мудрости. Отсюда должно заключить, что всего меньше учившиеся тому, что до сей поры обыкновенно обозначали именем философии, наиболее способны постичь подлинную философию.

Ясно показав все это, я хотел бы представить здесь доводы, которые свидетельствовали бы, что первоначала, какие я предлагаю в этой книге, суть те самые истинные первоначала, с помощью которых можно достичь высшей ступени мудрости (а в ней и состоит высшее благо человеческой жизни). Всего двух оснований достаточно для подтверждения этого: первое – что первоначала эти весьма ясны, и второе – что из них можно вывести все остальное; кроме этих двух условий, никакие иные для первоначал и не требуются. А что они вполне ясны, я легко показываю, во-первых, из того способа, каким отыскал эти первоначала, а именно отбросив все то, в чем мне мог бы представиться случай хоть сколько-нибудь усомниться; ибо достоверно, что все, чего нельзя подобным образом отбросить после достаточного рассмотрения, и есть яснейшее и очевиднейшее из всего, что доступно человеческому познанию. Итак, для того, кто стал бы сомневаться во всем, невозможно, однако, усомниться, что он сам существует в то время, как сомневается; кто так рассуждает и не может сомневаться в самом себе, хотя сомневается во всем остальном, не представляет собой того, что мы называем нашим телом, а есть то, что мы именуем нашей душой или способностью мыслить. Существование этой способности я принял за первое основоположение, из которого вывел наиболее ясное следствие, именно что существует Бог – творец всего существующего в мире; а так как он есть источник всех истин, то он не создал нашего разума по природе таким, чтобы последний мог обманываться в суждениях о вещах, воспринятых им яснейшим и отчетливейшим образом. В этом все мои первоначала, которыми я пользуюсь по отношению к нематериальным, т.е. метафизическим, вещам. Из этих принципов я вывожу самым ясным образом начала вещей телесных, т.е. физических: именно что существуют тела, протяженные в длину, ширину и глубину, имеющие различные фигуры и различным образом движущиеся. Таковы в общем и целом все те первоначала, из которых я вывожу истину о прочих вещах. Второе основание, свидетельствующее об очевидности основоположений, таково: они были известны во все времена и даже считались всеми людьми за истинные и несомненные, исключая лишь существование Бога, которое некоторыми ставилось под сомнение, так как слишком большое значение придавалось чувственным восприятиям, а Бога нельзя ни видеть, ни осязать. Хотя все эти истины, принятые мною за начала, всегда были всем известны, однако, насколько я знаю, до сих пор не было никого, кто принял бы их за первоначала философии, т.е. кто понял бы, что из них можно вывести знание обо всем существующем в мире. Поэтому мне остается доказать здесь, что эти первоначала именно таковы; мне кажется, что невозможно представить это лучше, чем показав на опыте, именно призвав читателей к прочтению этой книги. Ведь хотя я и не веду в ней речи обо всем (да это и невозможно), однако же, как мне кажется, вопросы, которые мне довелось обсуждать, изложены здесь так, что лица, прочитавшие со вниманием эту книгу, смогут убедиться, что нет нужды искать иных начал, помимо изложенных мною, для того чтобы достичь наивысших знаний, какие доступны человеческому уму. Особенно если, прочтя написанное мною, они примут во внимание, сколько различных вопросов здесь выяснено, а просмотрев писания других авторов, заметят, сколь мало правдоподобны решения тех же вопросов исходя из начал, отличных от моих. А чтобы им легче было это сделать, я мог бы им сказать, что тот, кто стал держаться моих взглядов, гораздо легче поймет писания других и установит их истинную цену, нежели тот, кто не проникся моими взглядами; обратно, как я сказал выше, если случится прочесть книгу тем, кто начал с древней философии, то, чем больше трудились они над последней, тем обыкновенно оказываются менее способными постичь философию истинную.

1. Проблема метода в философии нового времени: эмпиризм Ф.Бэкона.

2. Рационализм Р.Декарта.

3. Механистический материализм эпохи Просвещения

4. Человек и общество в работах Ф.Вольтера и Ж.-Ж. Руссо.

Литература

1. Бэкон Ф. Новый Органон. //Соч. Т.2. М., 1972. С.7-36, 83-91.

2. Вольтер Ф. Философские сочинения. М., 1988.

3. Гольбах П. Избр. Филос. произв. В 2 т. М., 1963.

5. Кузнецов В.Н., Мееровский Б.В., Грязнов А.Ф. Западно-европейская философия XVIII века. М., 1986.

6. Нарский И.С. Западноевропейская философия XVII века. М., 1984.

7. Руссо Ж.-Ж.. Трактаты. М., 1969.

8. Соколов В.В. Европейская философия XV –XVII вв. М., 1984.

Философия Нового времени XVI-XVIII веков – это период становления и оформления многих естественных наук (физики, химии, математики, механики и др.). Потому центральное место в проблематике этого периода занял вопрос о выработке общенаучных методов познания, а ведущим разделом философии становится гносеология.

Просвещение занимает особое место в философии нового времени, а его значение выходит далеко за рамки эпохи, когда жили и творили его представители. Почти весь XIX век прошел под знаком торжества идей Просвещения. Одним из центральных в философии Просвещения было учение о природе, которое имело материалистическую окрашенность и антиметафизическую направленность. По мнению просветителей в основание учения о природе должны быть положены опыты и эксперименты. Обратите внимание, что на этих воззрениях лежит печать механицизма: в XVIII веке химия, биология находились в зачаточном состоянии, поэтому основой общего мировоззрения оставалась механика. Законы механики в этом период считались всеобщими и применялись как к биологическим, так и к социальным явлениям. В рамках второго вопроса предполагается ознакомиться с идеями П.Гольбаха (работа «Система природы») и наиболее ярким примером механицизма – взглядами Ж.О. Ламетри (сочинение «Человек-машина»).

Просветители видели радикальное средство совершенствования человека и общества в распространении знания, науки, в просвещении и правильном воспитании человека. В основе их мировоззрения и философии лежала убежденность в разумности мироздания, а значит – в возможности построения общества в соответствие с разумными принципами воспитания «разумного» человека. Именно исходя из этих посылок следует раскрыть третий вопрос семинара. Каковы взгляды Ф.Вольтера и Ж.-Ж. Руссов на человека и общество? В чем их сходство и отличие? Что портит человеческую природу и как ее исправить? Какие варианты предлагали эти философы?

Задание 1.

«Различие наших мнений происходит не от того, что одни люди разумнее других, но только от того, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не те же самые вещи. Ибо мало иметь хороший ум, главное - хорошо его применять». (Р.Декарт. Изб. произв. М., 1960. С.260).

Вопросы:

а) Почему, начиная с XVII в., стали подчеркивать методологический, познавательный аспект фи­лософии?

б) Можно ли поставить знак равенства между философией и гносеологией? Если нельзя, то почему?

в) Какая современное направление в философии сво­дит философию только к проблемам научного знания?

Задание 2.

«Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням - от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отличаются от голого опыта. Высшие же и самые общие (какие у нас имеются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы - не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами. Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его прыжок и полет…»

Вопросы:

а) О каком методе познания идет речь?

б) Какие ступени должен пройти человек в процессе познания?

Задание 3.

Французский философ XVII в. К. Гельвеций сравнивал процесс познания с судебным процессом: пять органов чувств - это пять свидетелей, только они могут дать истину. Его оппоненты, однако, возражали ему, заявляя, что он забыл судью.

Вопросы:

а) Что имели в виду оппоненты под судьей?

б) На какой гносеологической позиции стоит Гельвеций?

в) В чем достоинство такой позиции? В чем ее односторонность?

Задание 4.

"Обратив, таким образом, все то, в чем, так или иначе, мы можем сомневаться, и даже предполагая все это ложным, мы легко допустим, что нет ни Бога, ни Неба, ни Земли и что даже у нас самих нет тела, - но мы все-таки не можем предположить, что мы не существуем, в то время как сомневаемся в исключительности всех этих вещей. Столь нелепо полагать несуществующим то, что мыслит, в то время, пока оно мыслит, что, невзирая на самые крайние предположения, мы не можем не верить, что заключение, "я мыслю, следовательно, я существую", истинно".

Вопросы:

а) Кому из философов Нового времени принадлежит высказанная идея?

б) Какой исходный основной принцип познания заложен в ней?

в) Какой метод (сформулируйте его) обеспечит возможность пройти этот путь познания, постичь истину?

Задание 5. Ф.Бэкон (1561-1626)

1.Что есть истина, по мнению философа?

2.Каких четырех идолов, уводящих человеческое познание на ложный путь, выделяет Ф.Бэкон?

3.За что Ф.Бэкон критикует античных философов?

Есть четыре вида идолов , которые осаждают умы людей. Для того чтобы изучать их, дадим им имена. Назовем первый вид идолами рода, второй - идолами пещеры, третий - идолами площади и четвертый - идолами театра...

Идолы рода находят основание в самой природе человека ... ибо ложно утверждать, что чувства человека есть мера вещей. Наоборот, все восприятия как чувства, так и ума покоятся на аналогии человека, а не на аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.

Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека . Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед c другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предвзятые и предрасположенные или же души хладнокровные и спокойные, или по другим причинам... Вот почему Гераклит правильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом, или общем, мире.

Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и охранять себя ученые люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.

Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем идолами театра, ибо мы считаем, что, сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры... При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности...

Бэкон Ф. Новый Органон // Сочинения. В 2 т. М., 1978. Т 2. С. 18 - 20, 22 - 23, 24, 25 - 26, 27, 28 - 30, 33

Задание 6. Р.Декарт (1596-1650)

1. Раскройте содержание выражения «мыслю, следовательно, существую». Почему этим выражением были заложены основы рационализма как самого влиятельного направления в философии Нового времени?

2. На каком основании Р. Декарт рациональное познание считает более точным, нежели чувственное?

3. Какие следующие после обоснования первоначал познавательные шаги следует предпринять, согласно Р. Декарту?

4. Перечислите основные правила дедуктивного метода по Р. Декарту. Можно ли считать этот метод строго научным?

5. Какова конечная цель познания в соответствии с рационалистическим картезианским методом?

[РАЦИОНАЛИЗМ]

Я есмь, я существую – это достоверно. На сколько времени? На столько, сколько я мыслю, ибо возможно и то, что я совсем перестал бы существовать, если бы перестал мыслить. Следовательно, я, строго говоря, – только мыслящая вещь, то есть дух, или душа, или разум, или ум <…>. А что такое мыслящая вещь? Это вещь, которая сомневается, понимает, утверждает, желает, не желает, представляет и чувствует <…>.

[ОСНОВНЫЕ ПРАВИЛА МЕТОДА]

И подобно тому, как обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков и государство лучше управляется, если законов немного, но они строго соблюдаются, так и вместо большого числа правил, составляющих логику, я заключил, что было бы достаточно четырех следующих, лишь бы только я принял твердое решение постоянно соблюдать их без единого отступления.

Первое – никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, т.е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.

Второе – делить каждое из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.

Третье – располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее – делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.

…Таким образом, если воздерживаться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, чтобы они были непостижимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их раскрыть… И при этом я, быть может, не покажусь вам слишком тщеславным, если вы примете во внимание, что существует лишь одна истина касательно каждой вещи и кто нашел ее, знает о ней все, что может знать. Так, например, ребенок, учившийся арифметике, сделав правильное сложение, может быть уверен, что нашел касательно искомой суммы все, что может найти человеческий ум.

Декарт Р. Рассуждение о методе…// Соч.: В 2 т. – М., 1989. – Т. 1. – С. 260 – 262.

1. ФРЭНСИС БЭКОН (1561-1626)

[ЭМПИРИЧЕСКИЙ МЕТОД И ТЕОРИЯ ИНДУКЦИИ]

Наконец, мы хотим предостеречь всех вообще, чтобы они помнили об истинных целях науки и устремлялись к ней не для развлечения и не из соревнования, не для того, чтобы высоко­мерно смотреть на других, не ради выгод, не ради славы или могущества или тому подобных низших целей, но ради пользы для жизни и практики и чтобы они совершенствовали и на­правляли ее во взаимной любви. Ибо от стремления к могуще­ству пали ангелы, в любви же нет избытка, и никогда через нее ни ангел, ни человек не были в опасности (3.1.67).

Индукцию мы считаем той формой доказательства, которая считается с данными чувств и настигает природу и устремляет­ся к практике, почти смешиваясь с нею.

Итак, и самый порядок доказательства оказывается прямо обратным. До сих пор обычно дело велось таким образом, что от чувств и частного сразу воспаряли к наиболее общему, слов­но от твердой оси, вокруг которой должны вращаться рассуж­дения, а оттуда выводилось все остальное через средние пред­ложения: путь, конечно, скорый, но крутой и не ведущий к природе, а предрасположенный к спорам и приспособленный для них. У нас же непрерывно и постепенно устанавливаются аксиомы, чтобы только в последнюю очередь прийти к наибо­лее общему; и само это наиболее общее получается не в виде бессодержательного понятия, а оказывается хорошо определен­ным и таким, что природа признает в нем нечто подлинно ей известное и укорененное в самом сердце вещей (3.1.71-72).

Но и в самой форме индукции, и в получаемом через нее суждении мы замышляем великие перемены. Ибо та индукция, о которой говорят диалектики и которая происходит посредст­вом простого перечисления, есть нечто детское, так как дает шаткие заключения, подвержена опасности от противоречаще­го примера, взирает только на привычное, и не приводит к ре­зультату.

Между тем, для наук нужна такая форма индукции, которая производила бы в опыте разделение и отбор и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы. Но если тот обычный способ суждения диалектиков был так хлопотлив и утомлял такие умы, то насколько больше придется трудиться при этом другом способе, который извлекается из глубин духа, но также и из недр природы?

Но и здесь еще не конец. Ибо и основания наук мы полага­ем глубже и укрепляем, и начала исследования берем от боль­ших глубин, чем это делали люди до сих пор, так как мы под­вергаем проверке то, что обычная логика принимает как бы по чужому поручательству (3.1.72).

Ведь человеческий ум, если он направлен на изучение мате­рии (путем созерцания природы вещей и творений бога), дей­ствует применительно к этой материи и ею определяется; если же он направлен на самого себя (подобно пауку, плетущему паутину), то он остается неопределенным и хотя и создает ка­кую-то ткань науки, удивительную по тонкости нити и громад­ности затраченного труда, но ткань эта абсолютно ненужная и бесполезная.

Эта бесполезная утонченность или пытливость бывает двоя­кого рода - она может относиться либо к самому предмету (таким и являются пустое умозрение или пустые споры, приме­ров которых можно немало найти и в теологии, и в филосо­фии), либо к способу и методу исследования. Метод же схола­стов приблизительно таков: сначала по поводу любого положе­ния они выдвигали возражения, а затем отыскивали результаты этих возражений, эти же результаты по большей части пред­ставляли собой только расчленение предмета, тогда как древо науки, подобно связке прутьев у известного старика, не состав­ила ляется из отдельных прутьев, а представляет собой их тесную взаимосвязь. Ведь стройность здания науки, когда отдельные ее части взаимно поддерживают друг друга, является и должна яв­ляться истинным и эффективным методом опровержения всех частных возражений (3.1.107).

[О ДОСТОИНСТВЕ И ПРЕУМНОЖЕНИИ НАУК]

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или дог­матиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и до­вольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, произ­водят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ:

она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но распо­лагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в созна­ние нетронутым материал, извлекаемый из естественной ис­тории и из механических опытов, но изменяет его и перераба­тывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей - опыта и рассудка (3.11.56-57).

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим и сред­ним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая совер­шается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решение большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и при­том только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграниче­ний и исключений. И затем после достаточного количества от­рицательных суждений она должна заключать о положитель­ном. Это до сих пор не совершено, и даже не сделана попытка, если не считать Платона, который отчасти пользовался этой формой индукции для того, чтобы извлекать определения и идеи. Но чтобы хорошо и правильно строить эту индукцию или дока­зательство, нужно применить много такого, что до сих пор не приходило на ум ни одному из смертных, и затратить больше работы, чем до сих пор было затрачено на силлогизм. Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для от­крытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда (3.П.61-62).

Самих же наук, опирающихся скорее на фантазию и веру, чем на разум и доказательства, насчитывается три: это - астро­логия, естественная магия и алхимия. Причем цели этих наук отнюдь не являются неблагородными. Ведь астрология стре­мится раскрыть тайны влияния высших сфер на низшие и господства первых над вторыми. Магия ставит своей целью направить естественную философию от созерцания различных объектов к великим свершениям. Алхимия пытается отделить и извлечь инородные части вещей, скрывающиеся в естествен­ных телах; сами же тела, загрязненные этими примесями, очи­стить; освободить то, что оказывается связанным, довести до совершенства то, что еще не созрело. Но пути и способы, кото­рые, по их мнению, ведут к этим целям, как в теории этих наук, так и на практике, изобилуют ошибками и всякой чепухой (3.1.110).

Но наиболее серьезная из всех ошибок состоит в отклоне­нии от конечной цели науки. Ведь одни люди стремятся к зна­нию в силу врожденного и беспредельного любопытства, дру­гие - ради удовольствия, третьи - чтобы приобрести автори­тет, четвертые - чтобы одержать верх в состязании и споре, большинство - ради материальной выгоды и лишь очень не­многие - для того, чтобы данный от бога дар разума направить на пользу человеческому роду (3.1.115-116).

Моя цель заключается в том, чтобы без прикрас и преувели­чений показать истинный вес науки среди других вещей и, опи­раясь на свидетельства божественные и человеческие, выяснить ее подлинное значение и ценность (3.1.117).

Действительно, образование освобождает человека от дико­сти и варварства. Но следует сделать ударение на этом слове «правильное». Ведь беспорядочное образование действует ско­рее в противоположном направлении. Я повторяю, образова­ние уничтожает легкомыслие, несерьезность и высокомерие, за­ставляя помнить наряду с самим делом и о всех опасностях и сложностях, которые могут возникнуть, взвешивать все доводы и доказательства, как «за», так и «против», не доверять тому, что первым обращает на себя внимание и кажется привлекательным, и вступать на всякий путь, только предварительно ис­следовав его. В то же время образование уничтожает пустое и чрезмерное удивление перед вещами, главный источник всяко­го неосновательного решения, ибо удивляются вещам или новым, или великим. Что касается новизны, то нет такого человека, который, глубоко познакомившись с наукой и наблюдая мир, не проникся бы твердой мыслью: «Нет ничего нового на земле» (3.1.132-133).

Поэтому я хочу заключить следующей мыслью, которая, как мне кажется, выражает смысл всего рассуждения: наука настра­ивает и направляет ум на то, чтобы он отныне никогда не оста­вался в покое и, так сказать, не застывал в своих недостатках, а, наоборот, постоянно побуждал себя к действию и стремился к совершенствованию. Ведь необразованный человек не знает, что значит погружаться в самого себя, оценивать самого себя, и не знает, как радостна жизнь, когда замечаешь, что с каждым днем она становится лучше; если же такой человек случайно обладает каким-то достоинством, то он им хвастается и повсю­ду выставляет его напоказ и использует его, может быть даже выгодно, но, однако же, не обращает внимания на то, чтобы развить его и приумножить. Наоборот, если он страдает от ка­кого-нибудь недостатка, то он приложит все свое искусство и старание, чтобы скрыть и спрятать его, но ни в коем случае не исправить, подобно плохому жнецу, который не перестает жать, но никогда не точит свой серп. Образованный же человек, нао­борот, не только использует ум и все свои достоинства, но постоянно исправляет свои ошибки и совершенствуется в доб­родетели. Более того, вообще можно считать твердо установ­ленным, что истина и благость отличаются друг от друга только как печать и отпечаток, ибо благость отмечена печатью истины, и, наоборот, бури и ливни пороков и волнений обрушиваются лишь из туч заблуждения и лжи (3.1.134).

Поскольку же наставники колледжей «насаждают», а про­фессора «орошают», мне теперь следует сказать о недостатках в общественном образовании.Я, безусловно, самым резким об­разом осуждаю скудность оплаты (особенно у нас) преподава­телей как общих, так и специальных дисциплин. Ведь прогресс науки требует прежде всего, чтобы преподаватели каждой дис­циплины выбирались из самых лучших и образованных специ­алистов в этой области, поскольку их труд не предназначен для удовлетворения преходящих нужд, но должен обеспечить раз­витие науки в веках. Но это можно осуществить только в том случае, если будут обеспечены такое вознаграждение и такие условия, которыми может быть вполне удовлетворен любой, самый выдающийся в своей области специалист, так что ему будет нетрудно постоянно заниматься преподаванием и неза­чем будет думать о практической деятельности. Для того, чтобы процветали науки, нужно придерживаться военного закона Давида: «Чтобы доставалась равная часть идущему в битву и остающемуся в обозе», ибо иначе обоз будет плохо охраняться. Так и преподаватели для науки оказываются, так сказать, хра­нителями и стражами всех ее достижений, дающих возможность вести бой на поле науки и знания. А поэтому вполне справед­ливо требование, чтобы их оплата равнялась заработку тех же специалистов, занимающихся практической деятельностью. Если же пастырям наук не установить достаточно крупного и щедро­го вознаграждения, то произойдет то, о чем можно сказать сло­вами Вергилия:

И чтобы голод отцов не сказался на хилом потомстве (3.1.142- 143).

Наиболее правильным разделением человеческого знания яв­ляется то, которое исходит из трех способностей разумной ду­ши, сосредоточивающей в себе знание. История соответствует памяти, поэзия - воображению, философия - рассудку. Под поэзией мы понимаем здесь своего рода вымышленную исто­рию, или вымыслы, ибо стихотворная форма является в сущно­сти элементом стиля и относится тем самым к искусству речи, о чем мы будем говорить в другом месте. История, собственно говоря, имеет дело с индивидуумами, которые рассматривают­ся в определенных условиях места и времени. Ибо, хотя естест­венная история на первый взгляд занимается видами, это про­исходит лишь благодаря существующему во многих отношени­ях сходству между всеми предметами, входящими в один вид, так что если известен один, то известны и все. Если же где-нибудь встречаются предметы, являющиеся единственными в своем роде, например солнце или луна, или значительно откло­няющиеся от вида, например чудовища (монстры), то мы име­ем такое же право рассказывать о них в естественной истории, с каким мы повествуем в гражданской истории о выдающихся личностях. Все это имеет отношение к памяти.

Поэзия - в том смысле, как было сказано выше, - тоже говорит об единичных предметах, но созданных с помощью во­ображения, похожих на те, которые являются предметами под­линной истории; однако при этом довольно часто возможны преувеличение и произвольное изображение того, что никогда бы не могло произойти в действительности. Точно так же об­стоит дело и в живописи. Ибо все это дело воображения.

Философия имеет дело не с индивидуумами и не с чувствен­ными впечатлениями от предметов, но с абстрактными понятия­ми, выведенными из них, соединением и разделением которых на основе законов природы и фактов самой действительности занимается эта наука. Это полностью относится к области рас­судка (3.1.148-149).

Знание по его происхождению можно уподобить воде: во­ды либо падают с неба, либо возникают из земли. Точно так же и первоначальное деление знания должно исходить из его источников. Одни из этих источников находятся на не­бесах, другие - здесь, на земле. Всякая наука дает нам дво­якого рода знание. Одно есть результат божественного вдох­новения, второе - чувственного восприятия. Что же касает­ся того знания, которое является результатом обучения, то оно не первоначально, а основывается на ранее полученном знании, подобно тому, как это происходит с водными пото­ками, которые питаются не только из самих источников, но и принимают в себя воды других ручейков. Таким образом, мы разделим науку на теологию и философию. Мы имеем здесь в виду боговдохновенную, т.е. священную, теологию, а не естественную теологию, о которой мы будем говорить не­сколько позже. А эту первую, т.е. боговдохновенную, мы от­несем в конец сочинения, чтобы ею завершить наши рас­суждения, ибо она является гаванью и субботой для всех че­ловеческих размышлений.

У философии троякий предмет - Бог, природа, человек и сообразно этому троякий путь воздействия. Природа воздейст­вует на интеллект непосредственно, т.е. как бы прямыми луча­ми; Бог же воздействует на него через неадекватную среду (т.е. через творения) преломленными лучами; человек же, становясь сам объектом собственного познания, воздействует на свой ин­теллект отраженными лучами. Следовательно, выходит, что фи­лософия делится на три учения: учение о божестве, учение о природе, учение о человеке. Атак как различные отрасли науки нельзя уподобить нескольким линиям, расходящимся из одной точки, а скорее их можно сравнить с ветвями дерева, выраста­ющими из одного ствола, который до того, как разделиться на ветви, остается на некотором участке цельным и единым, то, прежде чем перейти к рассмотрению частей первого деления, необходимо допустить одну всеобщую науку, которая была бы как бы матерью остальных наук и в развитии их занимала такое же место, как тот общий участок пути, за которым дороги начи­нают расходиться в разные стороны. Эту науку мы назовем «пер­вая философия», или же «мудрость» (когда-то она называлась знанием вещей божественных и человеческих). Этой науке мы не можем противопоставить никакой другой, ибо она отличает­ся от остальных наук скорее своими границами, чем содержа­нием и предметом, рассматривая вещи лишь в самой общей форме (3.1.199-200).

Мы можем сказать, что следует разделить учение о природе на исследование причин и получение результатов: на части - теоретическую и практическую. Первая исследует недра приро­ды, вторая переделывает природу, как железо на наковальне. Мне прекрасно известно, как тесно связаны между собой при­чина и следствие, так что иной раз приходится при изложении этого вопроса говорить одновременно и о том и о другом. Но поскольку всякая основательная и плодотворная естественная философия использует два противоположных метода: один - восходящий от опыта к общим аксиомам, другой - ведущий от общих аксиом к новым открытиям, я считаю самым разумным отделить эти две части - теоретическую и практическую - друг от друга и в намерении автора трактата, и в самом его содержа­нии (3.1.207).

И конечно, без большого ущерба для истины можно было бы и теперь, следуя древним, сказать, что физика изучает то, что материально и изменчиво, метафизика же - главным обра­зом то, что абстрактно и неизменно. С другой стороны, физика видит в природе только внешнее существование, движение и естественную необходимость, метафизика же еще и ум, и идею. [...] Мы разделили естественную философию на исследование причин и получение результатов. Исследование причин мы от­несли к теоретической философии. Последнюю мы разделили на физику и метафизику. Следовательно, истинный принцип разделения этих дисциплин неизбежно должен вытекать из при­роды причин, являющихся объектом исследования. Поэтому без всяких неясностей и околичностей мы можем сказать, что фи­зика - это наука, исследующая действующую причину и мате­рию, метафизика - это наука о форме и конечной причине (3.1.209-210).

Мы считаем, что самым правильным делением абстрактной физики является ее деление на два раздела: учение о состояниях материи и учение о стремлениях (арреtitus) и движениях (3.1.220).

Перейдем теперь к метафизике. Мы отнесли к ней исследо­вание формальных и конечных причин. Это могло бы показать­ся бесполезным в той мере, в какой это относится к формам, поскольку уже давно укрепилось твердое мнение, что никакие человеческие усилия не в состоянии раскрыть сущностные фор­мы вещей или их истинные отличительные признаки (3.1.225).