Вот ведь неприятность какая случилась - плохо приняли на клиросе. Косятся, шепчутся за спиной, показывают свое неудовольствие. Да и за словом могут в карман не полезть. Да иной раз и слов не нужно. Красноречивая поза может быть столь же говорящей, как статуя дедушки Ленина, посылающая куда-то в небеса... в далекое-далекое будущее. А нам так далеко не нужно, не правда ли? Мы хотим всем понравиться. Да и вообще, разве мы плохие люди? Просто, наверное, мы ошибочку сделали.

Ах уж эти ошибочки. Из них состоит жизнь, перемежаясь редкими моментами успеха. Так хочется быть принцем на белом коне, ну или чудной принцессой, перед которой оный принц припал на одно колено, протягивая заветную сафьяновую коробочку. Знамо, с чем. Но нет. Жизнь не торопится одаривать успехами, не спешит нахлобучивать на башку корону. Предпочитая играть твоей головой в футбол, как в известной песне.

Но поскольку голова это не только то, во что едят, но иногда еще и весьма сильный инструмент искривления пространственно-временного континуума и вообще мощный прибор по выносу чужих мозгов, попробуем воспользоваться этой машинкой для причесывания реальность по ТЗ, согласно инструкции и заветам партии.

Проще говоря, попробуем решить с помощью 1,5кг серого вещества одну из наших проблем. Нас на клиросе плохо принимают? Сделаем, чтобы принимали хорошо.

1. Плохо приняли.

Вы только пришли и вас плохо принимают? Значит, вы совершили некую ошибку вхождения в коллектив. Поговорим об ошибках.

Клирос зачастую женский коллектив. Причем с порядками, весьма похожими на армейские. Не в части дисциплины, а в той части, где "респект и уважуха" полагаются старожилам, а новичок должен чувствовать себя не в своей тарелке. Как и в армейке, "салагу положено строить". И вас будут строить тем агрессивнее, чем с большей претенциозностью на респектабельность вы придете.

Если только пришли, то - сделайте хотя бы видимость, как всех вокруг уважаете. Придайте взгляду оттенок восхищения. Ничто так не раздражает старожилов, как независимый, и слишком понимающий вид. Скромность новичка всегда подкупает. Скромность в поведении, но не скромность в стараниях.

Старания вы должны показать, аки бомба-шутиха, что мечется в новогоднюю ночь по снегу, разбрасывая трескучие искры и веселя детей. "Еще, еще!" - кричат дети, созерцая забавную огненную игрушку.

"Еще, еще" - веселятся и требуют хлеба и зрелищ старые клирошане, наблюдая как вы отчаянно стараетесь угадать с мелодией гласа или правильно все спеть. Чужое волнение в такие моменты приятно. Ибо выдает твой собственный статус - невозмутимый и многоопытный. Ведь превосходство даже в таком аспекте приятно. И слишком грамотный специалист, придя на клирос с невозмутимым видом, многих перепугает тем, что не прошел положенную стадию - новичка и подмастерья.

А природа не любит взломов и хаков, как и женские коллективы. Так что, будь вы даже семи пядей во лбу, вспоминайте законы армейской казармы. Хотя бы изобразите старательность и испуг. Иначе - вас дизлайкнут.

Историки и философы спорят о том, должен ли вновь пришедший специалист, если он с другого клироса, и не известен на текущем клиросе, сразу показывать свои профессиональные возможности.

Кто-то говорит, что если "покажешь слишком большой талант - посчитают конкурентом и возненавидят". Кто-то отстаивает точку зрения, что со слишком серым спецом и возиться сильно никто не захочет. В самом деле, тут важно не перестараться, но и "недостараться" опасно.

Нужно ли показывать все свои возможности сразу?

Я лично сторонник того, что вновь пришедший должен петь просто тихо. Аккуратно, чисто, всюду попадать в ноты и доли, но - тихонько. Как бы скромно и аккуратно. Регенты вообще не любят слишком самоуверенных голосов. И вот когда регент попросит прибавить звучку - тогда и подбавить дровишек в топку. Пока же - скромность, скромность, скромность. Я еще не видел, чтобы скромность вкупе с опрятностью и пунктуальностью испортила бы отношения.

Люди вообще очень любят, когда у них вырастают возможности, но так, чтобы не особо бросалось в глаза, за счет кого они выросли.

Это вообще золотой принцип хорошей и долгой жизни на клиросе - быть очень полезным, но тихим. Чтобы вы были как воздух - необходимы, но при этом незаметны. Сумеете - будете жить долго и счастливо, и вас будут ценить. Подчеркиваю особо - именно сделайте так. Не прочитайте эту статью и мысленно согласитесь, а именно постарайтесь выполнить мои рекомендации.

Будьте скромны в поведении, но активны в работе. Хотя бы попытайтесь быть чуть скромнее. Станете скромнее на 20%, отношения улучшаться на все 50%. Под "скромнее" подразумевается "меньше говорить - больше делать".

Давно работаю на клиросе и что-то не сложилось.

С этим проще. Обычно не сложилось по простой причине. Освоившийся человек становится менее покладистым, из него начинает переть натура . И чем более дерзкий и самоуверенный человек получается на выходе из этого веселого конвейера, тем быстрее начнутся проблемы в отношениях.

Эта проблема вообще похожа на семейные проблемы второго года жизни. Романтика медового месяца давно испарилась, суженый за год уже начал поднадоедать, маски постепенно отсыхают и отваливаются, обнажая эдакие рожи наших душ.

Беда в том, что мы не столько меняемся, сколько играем. Не столько хороши, сколько притворяемся таковыми. И вот пришли мы на клирос, и могучим усилием воли загнали наше нутро в подсознание к нам самим же...

Но сколько можно притворяться? Месяц, два? Рано или поздно мы покажем, кто мы есть. Конечно, я не готов нас демонизировать. Просто наши недостатки клирос обнажает очень резко. И эти недостатки в общем-то одни и те же.

Недостаток 1. Слишком активный, во все лезу. Эта бомба-шутиха перешла от шуток к действию. И бывают разные фазы - от приемлемой до злокачественной. Суть в том, что некий человек может начать очень активно начать делать замечания всем. И если он не регент (да и регенту не все простится), то - рано или поздно это всем надоест, ибо вывод о том, что данный человек считает себя опытнее других просто лежит на поверхности.

И это раздражает всех. Ибо это все равно, что зайти ночью в подворотню и сказать "а ну, кто тут прячется, выходи на бой, сейчас всех урою, всем покажу". Само собой, что будет дальше, не так уж и трудно представить.

Не является тайной и то, что произойдет на клиросе с данным человеком. Его посчитают прельщеным. Батюшки начнут шарахаться. Среди клиросов города будет распространена информация о том, что такой-то певчий - в прелести. Батюшек учит, певчих учит, всем делает замечания.

Конечно, это не является прелестью в большинстве случаев. Просто, как и в семье, какие-нибудь криво стоящие тапки или использование чужой зубной щетки - люто раздражает. И некачественное пение, плохие порядки, отсутствие дисциплины - будут раздражать. Но - все вопросы подобного плана надо решать через исповедь. В крайнем случае просто вызваться регентом, мол "могу улучшить все". И вот тогда - пожалуйста, исправляй все что хочешь. Правда, и в этом случае будут говорить "съел(а), подсидел(а), плохой человек, редиска". И это будет правдой.

Поэтому снова возвращаемся к тому, с чего начали. Клирос, храм, монастырь - схожи в том, что на нем превыше всего - послушание. Послушание хорошо не тем, что ты слушаешься дурных и добрых советов с одинаковой радостью и миришься с неправильными порядками. Послушание хорошо тем, что избавляет от иллюзий "я самый активный...это нужно только мне...все держится только на мне...без меня все это развалится". Часто послушнику дают заведомо дурные советы, вроде посадки лука вверх ногами. Это нужно не чтобы послушник ощутил себя глупо. Просто к послушнику применяют логику армии. Начальнику виднее.

Да, начальнику может и не быть виднее, но как называют воинов, павших в бою пусть даже за дурной приказ? Героями, которыми гордятся. А как называют тех, кто сбегает с поля боя, считая, что приказ дурной, а разведка даром хлеб ест?

То-то и оно, что часто христиан называют воинами, но не понимают, за что. А потому что логика армейской дисциплины и подчинения старшему по званию и логика духовного послушания часто одинаковы. Тебе дан приказ - занять такую то высоту. Что это за высота? Зачем она нужна? Да кому об этом скажут. Вперед и с песней. Так и в духовной жизни.

Есть прекрасный духовный совет - "знай СЕБЯ и будет с тебя". Казалось бы - ВСЯ мудрость христианской аскезы заложена в эти слова. Так почему, ну почему мы суем голову в узкие щели, пытаемся узнать других и переделывать их по нашему собственному представлению о правде?

А вы когда-нибудь делаете замечания другим?

Поверьте мне, мои родные. Батюшка Серафим Саровский покорил всех любовью. И даже обличал он ласково. Настолько ласково, что люди слезами заливались. И то редко это делал. Истинное христианство - это не обряды, не порядок, не выполнение неких формальных правил, это - любовь. Все пройдет - и обряды и правила. А любовь во Христе будет жить вечно.

Просто проверьте себя. Заставляйте себя делать людям комплименты. Не врите им, просто найдите у них реально сильные черты. Ведь не бывает абсолютных злодеев. Человек со вкусом одет? Скажите это. Человек сегодня неплохо пел? Подчеркните это.

Человека последнее время не было видно? Скажите, что его не хватало. И вы с удивлением заметите, что вам начинают улыбаться, когда вас видят. Людям радостно от того, что они встречают вас.

Умных хватает, начитанных хватает, правильных хватает. Добрых - критически не хватает. Да, переделаться в доброго - та еще задачка. Это сразу и не получится. Нужно просто тренироваться, как соседи по американскому городку - улыбаться, приветливо здороваться, постепенно работая и над тем, чтобы и внутри было то же самое чувство. Так уж мы устроены - если лицо улыбается, то и нутро рано или поздно ответит. А куда ему деваться. Тело и душа связаны. Тело улыбается - и душа начнет.

Возникает очевидный вопрос "мы что, тренируемся врать"? А вот как посмотреть! Правда - вещь субъективная. Представьте себе, что вы попали на суд к Господу Иисусу Христу. И Он вам - правду. Ты - не угодил(а) мне, постоянно делала то, и это. И вообще, ты - плевела. И подлежишь вечному огню. Вроде правда. Лично у меня от таких слов Господа просто разорвалось бы сердце. Правда может убить.

Правда без любви - штука опасная. А правда + любовь весьма хитрое волшебство. Ибо любовь поглощает саму правду, оставляя 10 процентов правды и 90% любви. Ну ка, кто хочет, чтобы Господь прямо сейчас же с нами и по правде? Мало кто.

Вот то-то и оно, дорогие братушки и сестренки, что мы сами не готовы к правде от Бога, но зато сами готовы по полной правде и без любви к нашим братьям и сестрам. И что удивляться, что и они нам возвращают то же самое. Вспоминается история про собаку, которую запустили в комнату с зеркалами. И она, увидев собственное отражение, зарычала, залаяла, лаяла всю ночь, а наутро ее нашли мертвой. У нее просто не выдержало сердце. А ведь достаточно было завилять хвостом и вся анфилада зеркал отобразила бы дружелюбную собачью стаю.

Недостаток 2. Слишком небрежный стиль служения. Опоздания, нежелание выполнить ту или иную просьбу регента. Устал(а), нет сил, надоело. Про возможность выпивки вообще молчу. Ну, тут мне мало что можно сказать. Потому что я не в силах привить интерес, не в силах убедить служить дивному Господу, перед которым в трепете служат ангелы и архангелы, и на Которого с восторгом взирают святые. Как убедить служить истово, если даже ТАКОЙ Господь не был достаточным стимулом?

Да, мы не видим пока этой красоты небесного клироса. Мы лишь изредка можем увидеть бледную тень небес во время пасхального богослужения, когда весь храм в едином порыве сметает ревом сотен глоток "Воистину Воскресе"!

Да, эта мощь изредка чувствуется. И все реже и реже. Но - нам не зря дано воображение. Мы можем и должны думать о нашем обетовании. Мы должны хотеть и стремиться мыслить радостно.

Вот взять сейчас да и сказать:

"Господи. Мы служили тебе на клиросе всю жизнь. Мы так к этому привыкли. Мы просто не мыслим себе жизни без клироса. Да, мы грешные, мы болезные душой и телом. Но, дорогой Господь, не посылай нас по нашим грехам куда положено, дай нам радость служить Тебе на небесном клиросе. Ведь без пения Тебе нам не жить".

Дай то Бог, чтобы наша молитва была услышана и мы бы услышали уже не от священника, но от ангела небесного в небесном храме чудный возглас "Слава Святей, Единосущной и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков".

Ради этого можно и постараться. Ради этого достойно и кровь пролить. А уж задвинуть собственное желание всех улучшать и вовсе не проблема. Было бы, как говорится, желание.

Искушения на клиросе

Совсем не новая тема. Но вечно актуальная! «Вечно» в рамках нашей земной жизни. По окончании её и если Господь спасёт и окажемся мы в Царствии Небесном, закончатся и искушения. А пока Господь попускает их для нашего же спасения в будущем.

Поскольку мы – дети отца Небесного, в своё время по причине греха, потерявшие Отчий Дом, нам свойственно и в земной жизни стремиться к идеалу, чему-то видимо подобному тому беззаботному и радостному пребыванию, которое ожидает нас на Небесах.

Так и на клиросе. Только всё начинает идти хорошо, - постоянный состав, чистое молитвенное пение, - то человек словно успокаивается и расслабляется, полагая, что вот наконец-то проблемы позади. На самом деле, именно в этот момент следует быть в особой готовности, ожидая очередных атак. Ясное дело с чьей стороны. На клиросе эти атаки особо сильны. Отчего же? Потому что на клиросе происходит непрестанная похвала Богу, которого так ненавидит враг рода человеческого, как и всех людей, от сердца восхваляющих и благодарящих Бога. Клирос – это хорошее место для спасения души, поэтому именно там враг особенно усердствует. Духовные люди, понимающие это, говорят, обращаясь к певчим: «тяжёлое служение вы себе выбрали. Помогай вам Господь!» Это особо тяжело именно духовно, музыкально тоже само собой, но в большей степени духовно». Слышите? Что труднее всего на клиросе? Нет, не в ноты попасть и не спеть красиво, не задать тон и сделать правильные взмахи, а выдержать духовные искушения: не пасть духом, не начать роптать, не начать обижаться друг на друга, не потерять любовь друг к другу, не очерстветь сердцем к богослужебным текстам, став лишь бездушным инструментом.

Есть высокодуховные люди (монахи, к примеру), которым по их святой жизни дана особая способность своими очами наблюдать, что происходит на клиросе во время богослужения. В качестве примера приведу цитату из книги «Селафиила» протоиерея Александра Торика:

«Подойдя к крылосу, схимница вновь напрягла внимание, сосредоточенно усилив действие молитвы. Духовным зрением она опять увидела крысиное мельтешение под крылосом блудных бесов, встревоженных приближением благодатной старицы и торопящихся успеть смутить хоть кого-либо из певчих страстными похотливыми образами, забросить хоть кому-нибудь в ум, словно гранату в окно, оскверняющий душу блудливый помысел.

— Господи, Милосердне! Не погнушайся недостойной молитвы моей! Господи! Пощади создание Твое! Господи, отжени от нас вся действа диавола, Господи, изгони от нас лукавых демонов, стужающих созданию Твоему! Господи! Не попусти нечистым духовом смущать пришедших во обитель святую сию, принесших души свои как жертву искренней любви своей к Тебе, Владыке и Господу нашему! Господи! Защити братию обители сея от скверного насильства дьявольского! Прогони и разори от нас все лукавые ухищрения падших демонов, направленные на погибель душ христианских! Господи! Даруй нам всесильную благодать Твою во оружие на супостатов наших!

— Брысь, мерзкие! Не трогать мальчиков моих! — сосредоточив всю силу благодатной молитвы в этот категоричный, обжигающий демонов приказ, мысленно изрекла схимница. — Именем Господа Иисуса Христа, Крестом его Честным заклинаю: вон отсюда, из места святого! Вон, нечистые духи, из храма Божьего, не сметь смущать немощную братию сию!

Палимые благодатной силой старческой молитвы бесы задвигались, заметались, словно крысы, под полом крылоса, ринулись вон, не выдерживая силы благодати, исходящей от смиренной старицы. Бессильные в своей лютой ненависти некоторые кинулись кусать её больные старые ноги. Сквозь застиранные, штопанные-перештопанные хлопчатобумажные чулки на ногах старицы проступили капли крови.

— Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Яко не отринул мя, грешную, и услышал молитву мою! Слава Тебе за всесильную благодать и помощь Твою! Не остави нас и впредь милостию Твоею, но заступи, помилуй и спаси рабов Твоих!

Бесы исчезли. Под крылосом воцарилась тишина».

Самим певчим, которые понимают виновников искушений, не нужно никаких доказательств выше описанного, это ощущается на ином уровне. То вдруг во время службы захочется смеяться, и не в силах человек сам прекратить это, то вдруг совершенно без причинно начинаешь рыдать перед самым важным песнопением или даже во время него (а ты одна на партии) или в голову лезут мысли о предстоящем после службы ужине вместо того, чтобы внимать смыслу богослужебных песнопений. Иные скажут: «ну вот, опять эти православные бесов во всем винят». Не совсем так. Виной к таким искушениям часто является сам человек, а Господь для того и попускает искушение, чтобы отрезвить нас, чтобы мы опомнились и не окунались в бесконечные разговоры на клиросе, а думали о молитве. Вот нападёт очередной приступ смеха или плач, тогда совсем не до разговоров. Встанешь на коленочки и только будешь Бога просить, чтобы всё это прекратилось, ведь надо петь дальше, не сорвать службу. Молитва сразу такой сердечной становится! Причём подобные искушения часто не касаются тех участников клироса, которые не являются воцерковлёнными людьми (не ведут церковную жизнь, не причащаются, скажем так, «светские» певчие). Потому их бесы не трогают, что они и так далеки часто от службы бывают. За них нечего беспокоиться. Но только случится, что их коснется Божия благодать, и они начнут стремиться вести церковную жизнь, тут же враг ополчится и на них и будет придумывать разного рода препятствия, чтобы не дать им приблизиться к Богу.

Хорошо, если в храме, есть молитвенник (например, монахиня как в рассказе «Селафиила»), который молитвой может помочь певчим в борьбе с искушениями. Я лично смогла убедиться в благодатной помощи и силе молитвы таких людей. В храме, где я регентую, службы, на которых присутствовала монахиня – постоянная прихожанка храма – проходили намного легче и пение было лучше, чем службы в её отсутствие. И это не совпадение!

Регенту в клиросных искушениях приходится быть вдвойне в боевой готовности. Потому что он не только собственные искушения должен побороть с Божией помощью, но и помочь певчим. Лучше пояснить на некоторых примерах.

С чего вдруг две певчие за несколько минут до начала службы приходят к выводу, что они сейчас не нужны и обращаются ко мне с вопросом: «а может мы пойдем попоём в другой храм, ведь у тебя есть кому петь?». Я, конечно, была удивлена. Да, мы обычно поём втроём. В этот день нас собралось пять человек, но это не значит, что кто-то не нужен. Прямо запрещать девочкам уходить я тоже не хотела. Я немного расстроилась, но ничего говорить не стала. Молилась, попыталась смириться. И слава Богу, разум восторжествовал, они решили остаться.

В другой раз пришлось «приводить в чувства» одну из певчих, которая почему-то решила, что она не нужна, что она плохо поёт, что мешает второй певчей, и та её не любит. Пришла в голову ей мысль, что мы её просто терпим, а петь желаем с другой. Переубедить её в обратном стоило мне немалых душевных сил. Слава Богу, что она ещё со мной делится такими мыслями. А ведь может человек носить подобное в себе и придумывать разные глупости, тем самым впадая в грех.

«Дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже воздаст тебе воздаяние твое, еже
воздала еси нам; блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень»
(Пс. 136, 8-9)

«Аргументов у меня больше нет. Тут Вы правы. Против десяти лет клиросного послушания я пас. Клирос – это в 80% случаев диагноз. Там знают все церковные сплетни, слухи, анекдоты, там знают всё про иномарки священников и их связи с теневой экономикой, про их любовниц и любовников, там вырабатывается особый вид религиозного сознания, зачастую циничного. Там могут петь абсолютно неверующие, но обладающие музыкальными способностями люди. Из-за хорошего голоса годами на клиросе может держаться и пьяница, и курильщик, и блудница. Большая часть ссор и скандалов в храме – клиросного происхождения «.
Протоиерей Георгий Бирюков http://www.rusk.ru/st.php?idar=8783&page=5#form
(сообщение 22.03.2007 22:48)Написано это было батюшкой два года назад в ходе обсуждения фильма «Остров». И хотя батюшка потом извинился за некоторую резкость, понимание глубины этих слов пришло только сейчас, когда клиросной певческой деятельностью убито еще два года жизни. Именно убито, практически вычеркнуто из духовной жизни прихожанина.

Чтобы избежать непонимания, следует оговориться, что речь пойдёт в первую очередь о клиросах Санкт-Петербурга. Потому что отдалённые от города клиросы, по-видимому, не столь заражены вирусами вседозволенности и распущенности, или же, хочется надеяться, вообще не заражены. Тема, однако, очень актуальна, и касается не только Санкт-Петербурга.

Несмотря на то, что тема озаглавлена, как «особенности клиросного послушания», речь пойдёт о явлениях, зачастую противоположных послушанию.

Клиросная вседозволенность и расхристанность

Считается нормальным на всё большем числе клиросов, среди всё большего количества певчих, что женщинам, к примеру, можно ходить в брюках, без платка; что певчим можно и посты не соблюдать, и сидеть на службе. Даже этикет особый образовался – вставать(!) во время чтения Евангелия. Да и то даётся с трудом. Не хотят некоторые певчие вставать.

Очень популярно чтение художественной литературы на службе. Тут и детективы, тут и романы, тут и сканворды. Особенно тягостно бывает некоторым певчим пересидеть (не простоять) Шестопсалмие. Идут на улицу (подышать воздухом, или до трапезной за чайком, ну или в туалет, на худой конец). Обсуждение разнообразных проблем также, зачастую, помогает скоротать оплачиваемое время Богослужения. Выручает также наличие мобильного телефона – можно поиграть, либо попереписываться смс-ками.

Особенно уверенно и по-хозяйски чувствуют себя на клиросе некоторые дамы. Благо и бразды правления хорами, чаще всего, принадлежат им.

Кто и где сказал: «женщина в храме да молчит»?

Отвечает священник Александр Ионов, клирик храма во имя св. Димитрия Солунского:
«Это выражение апостола Павла (1 Кор. 14, 34): «Жены ваши в церквах да молчат» – синодальный перевод тут допускает славянизм, по-русски точнее было бы сказать «женщины». Аналогичные мысли высказываются в Новом Завете неоднократно. Это выражение «женщины да молчат» касается не только поведения в храме, но и участия в Богослужении. В Православии никогда не было женщин-епископов и женщин-священников; церковная проповедь с амвона тоже не удел «слабого пола». Мало кто знает, что петь на клиросе женщины в России стали только в XIX веке (вот когда началось оскудение веры в народе!), и воспринималось это как рискованное новшество. У каждого человека есть свой способ послужить Богу, и надо следовать ему. Однако время и обстоятельства так же диктуют свое, и сегодня мы очень ценим наших женщин, которые преподают в воскресных школах, занимаются миссионерско-катехизаторской работой и составляют большую часть прихожан наших храмов».
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_questions&task=view_quest&q_id=737

Таким образом, мы видим, что в участии женщин в клиросном пении нет ничего плохого, хотя это и совпало, странным образом, с началом оскудения веры. Чтобы не останавливаться на поисках виновных, перейдём сразу к главному.

Главное – это господствующая и распространяющаяся всё более повсеместно мировоззренческая концепция, которую можно коротко охарактеризовать, как полное бездуховно-материалистическое клиросное равнодушие.

Повторно надо оговориться, что имеются в виду не все клиросы, и не все певчие, но очень многие. Причём становится таких певчих всё больше, что и вызывает беспокойство.

Описанное состояние наступает не сразу, оно формируется постепенно. Можно даже условно описать стадии.

1. Прихожанин, желающий петь. 2. Первые посещения клироса. Принятие им певческих «законов» и «порядков» за духовный идеал, следование этим «установлениям». Либо сразу принимает всё за чистую монету, либо поначалу относится настороженно, но постепенно «смиряется» и втягивается в процесс. 3. Желание не быть «белой вороной» и (или) извлекать какую-то выгоду из посещения храма. К этому времени остатки духовных ценностей бывших прихожан весьма и весьма оскудевают. Певчий начинает получать денежное вознаграждение за пение. Вырабатывается как бы условный рефлекс: сходил в храм – тебе заплатили, не сходил – не заплатили. 4. Приблизительные дальнейшие суждения (могут варьироваться) материализовавшегося певчего: «смысл работать за жалкие гроши?» «Хоть бы платили нормально, а то всё жмутся». «Они (священники) покупают крутые тачки, да квартиры с дачами, детей у них много, едят тоже не мало». «А мы за своё (ангельское) пение еле концы с концами сводим». 5. Постепенно решаются в свою пользу либо компромиссно вопросы о послушании регенту, послушании настоятелю. 6. Адекватная реакция регента и священнослужителей. Переход певчего на новое место. Уже в новом качестве. С каждым последующим переходом певчего новые ценности всё более устойчиво кристаллизуются в уже описанное состояние полного бездуховно-материалистического клиросного равнодушия.

У клиросных певчих формируется совершенно особая идеология, совершенно уникальная система ценностей. И самое опасное, что эта сформировавшаяся система ценностей навязывается новичкам. И, в большинстве случаев, не принудительно, а за счёт численного превосходства клиросных певчих, имеющих данную систему ценностей. В число последних входит приятное извлечение выгоды из посещения храма, элитность певческого коллектива перед обычными прихожанами; красота, сила, звучание своего собственного голоса, и прочее. Самое плачевное, что такому певчему становится сложным (или невозможным) находится в храме в качестве обычного прихожанина, даже если он заходит в другой храм. Всё перечисленное свидетельствует о том, что новые ценности не дополнили уже существующие ценности христианина, а заменили их. То есть заменили главное – личное молитвенное общение с Богом.

Какие возможны выходы из данной, усугубляющейся с течением времени, ситуации?

Вся сложность решения данной проблемы заключается в том, что формирование хора во многих случаях (или, может быть, в большинстве случаев) перешло в руки регента. Даже в тех редких случаях, когда регент ИМЕЕТ желание заботиться о духовном состоянии певчих, это у него получается настолько коряво, что результат скорее отталкивает, чем вызывает положительный отклик. Обычно же регент не занимается не своим делом, поскольку совершенно верно полагает это обязанностью священника.

Сейчас всё реже испрашивается благословение священника на участие певчего в клиросном пении. И уж, тем более, никакого значения не придаётся духовной готовности певчего к исполнению данного послушания.

Между тем, настоятель имеет всю полноту власти, хотя бы даже из-за одного того, что оплачивает пение.

Может быть, это громко прозвучит, но кандидатам на исполнение оплачиваемого клиросного послушания вполне можно было бы проходить некое испытание (экзамен), контролируемое не регентом, а настоятелем. Не только на знание вечерних и утренних молитв, обихода, гласов; не только на работу ушей и связок; но и серьёзное собеседование касательно идеологии певчих, их прошлого, как светского, так и церковного. После чего певчему целесообразно было бы исполнять клиросное послушание в течение испытательного срока, во время которого он должен был бы проявить себя как молящийся христианин, соблюдающий дисциплину и осознающий то, где он находится.

Таким образом, хотелось бы предложить устранить губительный самотёк в ситуации с набором певчих в клиросные хоры.

Ещё один аспект рассматриваемой проблемы заключается в том, что не посвящённым и не искушённым в клиросной жизни прихожанам, начавшим петь, или поющим какое-то время уже на клиросе, может, в течение какого-то периода, казаться возможным подавать положительный пример остальным певчим, как следует себя вести в храме Божием. То же самое могут возразить и певчие отдалённых клиросов, где рассматриваемые клиросные явления не успели укорениться.

Однако это не так. Можно подавать пример некоторое время (может быть, даже длительное время). Можно стоять всю службу, среди сидящих и занимающихся своими делами певчих. Можно повторять мысленно прошения ектении, стараясь не обращать внимания на коллег, общающихся с мобильными телефонами. Можно выполнять даже поклоны. Хотя, конечно, поклоны – не главное, и без них можно обойтись.

Всё это показывание примера и попытки молиться на таком клиросе – это потерянное время. Это растерянная добродетель. Это полная духовная пустота, от которой никак нельзя предохраниться. К ней можно только привыкнуть и начать воспринимать её, как должное, как норму.

Может возникнуть закономерный вопрос – зачем выносить все эти особенности на всеобщее обозрение?

Иметь в виду всё вышеописанное просто необходимо для тех прихожан, которые собираются стать певчими. И бороться с данными несоответствиями тоже нужно.

И последнее, что следует сказать, и в Санкт-Петербурге, и за его пределами, конечно же, есть очень много достойных певчих, добросовестно, с пониманием, выполняющих свой нелёгкий труд. И необходимо выразить всем таким людям глубокое уважение и попросить у них прощения за некие обобщения, сделанные в данной заметке.

Недавно мне приснился очень интересный сон. Я иду на службу в храм и вижу, как в небе из белых облаков появляется огромный такой летающий город, чем-то напоминающий древний кремль - с башенками и макушками церквей. Наверное, похожая сцена была в фильме "День независимости", где над городом навис огромный инопланетный корабль. Вот только в моем сне это был белокаменный, окрашенный в бело-золотисто-розовые тона город-церковь. Помню, я сразу во сне сделал вывод, что это - второе пришествие Христово, потому что ну...Чей же еще это мог быть город - светлый и величественный?

Во сне я побежал в храм, и захлебывающимся от восторга голосом закричал, чтобы все бежали на улицу и прямо сейчас происходит Второе Пришествие...Помню, как звал настоятеля. И проснувшись, удивился сам себе. Я удивился тому, какое ликование у меня было от того, что - свершилось. Господь Иисус Христос вернулся!

Казалось бы, что удивительного? Христианин и должен был бы радоваться!

Христианин - должен был.

Но я глубоко подсознательно считаю, что недостоин быть со Христом и Его святыми. Наверное, я создал в своем сознании слишком чудную, слишком прекрасную картину рая, чтобы в этой картине нашелся штрих, мазок кисти, капелька краски моей личности.

Я считал (и продолжаю считать) свое клиросное служение недостаточно истовым, недостойным. Я считаю, что очень мало делаю для Бога. И хотя я понимаю, что Богу от меня ничего не нужно, но ведь - святые все отдавали себя Христу целиком. И потому - обретали некую уверенность, что - доказали свою верность.

Мне по жизни не хватает уверенности, что Бог мной доволен (а у кого из нас хватило бы таковой?). И потому, пока я в сознании, я с трепетом и страхом взираю на святые иконы, с таким же страхом и почтением читаю жития святых - литературные иконы. Мое место, мой удел - быть рабом, но никак не сыном. Слишком уж высокий, благородный статус окутывает человека, названного наследником Всевышнего, чтобы я мог примерить на себя эту корону.

А вот сон - выдал мои истинные ожидания. Во сне не лжешь сам себе. И мое подсознание - ждет Христа. Со страхом, трепетом, но - ждет!

Я долго думал, почему же не смотря на массу своих грехов, я все-таки надеюсь на помилование Богом? Потому что верю, что пение на клиросе - спасительно. И у меня есть для этого самые убедительные аргументы. Аргументы, способные вышибить тараном любую дверь скептицизма.

Прежде всего, я заметил совершенно удивительную вещь. Господь ценит наш клиросный труд. Да, я об этом писал. И мое слово "ценит" звучит как проповедь, как пропаганда, как дешевая реклама, пока я не расскажу несколько историй. Которые лично меня убедили, доказали, что Господь - ценит наш труд, бережет его, считает каждую каплю нашего пота, каждую слезу, не упускает ничего.

У нас был бас. Атеист. Работал хорошо, но никаких духовных позывов. При этом бас прекрасно чувствовал благодать службы или того или иного храма. Помню, нас перевели в только что вновь открытый храм и бас (он был пожилой), сославшись на преклонный возраст, перестал ходить на клирос. А просто вновь открытый храм не был намоленным. Бас ощутил, что "чего-то важного в храме нет" - и тут же ушел. И я его понимаю. Помню, службы были как будто сквозь мутную жижу продираешься. Очень тяжелыми.

Потом приход вновь "нагрелся", появилась и благодать и радость служения. И бас - вновь вернулся. Объяснения у него были совершенно мирские, но - со стороны хорошо было видно все.

Сейчас этому человеку уже под 80 лет. Все еще поет на клиросе и каждый день благодарит Бога. Атеист! Благодарит Бога! Вот так вот. Господь считает каждую службу, даже совершенную без веры в него, и настолько ценит наш труд, что готов ждать и ждать, чтобы человек ушел в вечность с верой в душе.

Думаете, это неубедительно и ничего не доказывает? Я много раз видел, как ведущий явно разгульную, плохую в молодости жизнь певчий с годами становится хуже как певец, но лучше - как христианин. Я видел певчих, которые чуть-ли не на скамейке засыпали в пьяном виде. Я видел жестких алкоголиков. Кого я только не видел. И я видел очень явно, как Господь не оставлял этих людей, выправляя их жизнь.

Вот казалось бы. Человек после службы идет пропивать зарплату. Человек на службу приходит пьяный! Человек - атеист и поет с внутренней насмешкой над святыми текстами. А Господь - собирает и эти службы и их кладет в небесную копилку. И - человек начинает понемногу становиться лучше.

Разве это не чудо милосердия?

А теперь представьте, насколько же милостивым оком Господь взирает на тех, кто истово, чисто и опрятно служит Его Пресвятому Имени? Как Господь относится к настоящим певчим, чье служение полно внутреннего огня?

Я со слезами на глазах думаю о том, что у меня нет такого служения. Но знаю тех, у кого подобное служение есть. И - завидую им, блаженным душам, чье служение уже сейчас плетет им нетленные венцы наследников Бога.

Кстати, обещал привести сильный аргумент в пользу спасительности служения на клиросе. Это наблюдение за тем, чего от нас хочет враг. Раз враг нам чего-то желает - это наверняка погибельно. Если враг чего-то не хочет - это наверняка спасительно. Что всегда хочется сделать при любой неприятности на клиросе? Уйти с клироса, уйти и забыть его как страшный сон.

Вот и ответ. У врага все всегда сводится к тому, чтобы побудить тебя покинуть клирос. Все вокруг плохие, не ценят (это вообще коронный аргумент врага...если в сознании появилось "не ценят" - знайте, враг рядом и вы под прямой атакой).

А значит - знает нечистый, что вы - спасаетесь. Он то (в отличие от вас) видит - как растет ваш небесный капитал и злится, стремится скорее прервать спасительную деятельность. И кстати! Уйти хотят и люди с хорошими сильными голосами и мощной профессиональной базой. Уйти хотят и люди без образования со слабыми голосами. И это - великий, потрясающий аргумент. Это значит, что спасительны ВСЕ вариации служения на клиросе. А иначе бы враг изгонял только лучшие голоса. Но - он изгоняет всех. А значит - венцы готовятся всем.

Спасительный рецепт

Мне часто задают вопросы в личку, мол, "Дмитрий, как поступить в том или ином случае. Тут меня не ценят. Тут мне не удобно петь. Тут у меня голос устает".

Друзья. Братья и сестры.

Ваша задача петь Богу ДОЛГО. До смерти!

А потому - ваша боевая стратегия должна быть основана на выживании! Не столько даже на качестве, сколько на выживании. Вы должны на клиросе не столько показать чудеса вокала, сколько рассчитать все так, чтобы на клиросе вы остались - до смерти!

Вы меня спросите - "Дмитрий, сам же писал про то, что служение должно быть истовым"! Все верно. Я говорю о некой совершенно особой форме истовости. Истовости умной и грамотной. Когда вы, как воин небесный, не бросаетесь с гранатой под танк и там же вас долго и мучительно перемалывают гусеницы (а граната не взрывается!). Нет нет. Должна быть стратегия!

Я лично всегда делал одну и ту же ошибку. Я горел настолько сильно, что - утомлял себя и окружающих собственным энтузиазмом. "А давайте выучим это произведение. А давайте вот так споем. А давайте вот это сделаем". Мне так хотелось угодить Богу, что в погоне за результатом я переставал быть попросту человечным. Переутомлялся сам и переутомлял окружающих.

Я знаю одного певчего. Он - буквально ангел. Поет так себе, голос уже стерт от непосильной нагрузки, но...Он кроток как агнец. Что бы его не попросили - делает. Ни в каких дрязгах не участвует. И казалось бы, мирской аргумент - ну...он же не ценен! Он же не очень поет! А я думаю, что он ценнее многих, и уж точно ценнее меня.

Ведь надо сесть, да плотно подумать. А что, собственно, Господь ценит в нашем служении? Как мне кажется, у нас есть три сокровища, три золотых венца - Желание, Старание, Соборность.

1. Господу важно, что мы - ВООБЩЕ хотим Ему служить.
2. Господу важно, что мы - стараемся.
3. Господу важно, что мы ценим коллективные усилия ("поем единым сердцем"). То есть, не тщеславные индивидуалисты.

Заметили, что в этих трех пунктах о качестве пения - ни слова? Господь ценит сердце. Что, своим верным сыновьям в светлом Царстве он не может дать прекрасных голосов и способность петь очень чисто? Да это же полная мелочь для всемогущего Творца!!! Богу ценно направление нашей воли. Наши слезы и огорчения "от того, что не получается".

Теперь проследим за тем, что делает враг. Он внушает все с точностью до наоборот.

1. Уйди с клироса (переводим на наш, земной - "не служи больше Богу"). Причины - тут поют грязно, тут службу не ценят, тут условия работы так себе, тут репертуар не молитвенный, тут то, тут се...Не служи Богу. Уйди с клироса. Итог - похищены все три венца!
2. Тебе что-то не нравится на клиросе. Может, твой любимый репертуар не поют, не поют в любимой тобой манере. И приходит второе искушение. "Я не уйду с клироса, но и стараться больше - не буду". Ибо зачем стараться если "все равно ничего не получается". Это реализация распространенной болезни - выгорание певчего Похищен второй венец - венец старания!
3. Враг внушит, что "на этом клиросе стараюсь только я. Вообще, честно говоря, только благодаря мне результаты такие блестящие. Не будь меня - пения не было бы". Таким образом враг похищает третью ценность - третий венец, венец соборности. Причем совершенно не важно, было бы без вас пение или нет. Как раз при плохом пении в случае вашего ухода оставшиеся начинают зарабатывать небесный капитал, так как перестают получать эстетическую радость и ценность служения Богу - возрастает (меньше видимых стимулов для певчего более достоверно проверяют его верность служению).

Не дайте врагу себя облапошить!

Постоянно сверяйтесь с этим материалом. Враг проходит под фразой "слишком". Если СЛИШКОМ хочется красивого пения - это враг. Если СЛИШКОМ хочется, чтобы оценили именно вас - враг! Если слишком хочется пения определенных произведений - тоже враг!

Вот задумайтесь. Разве мы можем удивить Господа своим пением? Вот как может петь херувим? Я думаю, мы бы не выдержали и растаяли как снегурочка, если бы услышали пение херувима. Нас, грешных, пришлось бы отскребать от кафельного пола в кафедральном соборе и складывать в ведерко. Представляете, сколько работы бабушкам-свечницам?

- "Что это за нефтяные пятна на полу"? - с ужасом спросит настоятель своего старосту.
- "Аа...это певчие"....
- "Певчие???!!!"
- "Ага...у них была вчера спевка, и, говорят, они услышали пение херувимов...вот и..."

А теперь просто представьте, как может петь все пречудное воинство небесное?! Какие неземные могучие волны красоты, гармонии, мощи и могущества расходятся от престола Господа?

И мы надеемся поразить Христа хорошим исполнением Бортнянского?

Три точки выше были моим многозначительным загадочным молчанием. Я, приподняв одну бровь, с выжиданием и легкой ехидцей смотрю на моих читателей, наслаждаясь произведенным эффектом. Ну, в самом деле, милые сестрицы, дорогие братушки...Мы не удивим Господа нашим пением. Мы можем удивить Его только описанными выше певческими добродетелями - старанием, желанием, соборностью.

В сухом остатке

Наверное, с учетом вышесказанного служение идеального певчего будет отличаться некой такой покладистостью . Раньше всех приходит, позже всех уходит, делает очень много, но старается быть при этом незаметным. Если что-то не получается, никого не порицает, но готов работать сколько придется, чтобы все получилось. Но сам ничего не навязывает. Если видит что-то не по нраву, держит в себе, но не носит обиду, а находит для себя примиряющие аргументы. Никого не осуждает, но постоянно работает над собой, видя в себе недостатки - профессиональные и человеческие.

Истовость служения такого певчего проявляется в незаметных с первого взгляда вещах. В желании исполнить ЛЮБОЕ церковное произведение идеально (но именно в рамках своей партии без укора в сторону соседа). Желание быть наиболее удобным регенту, и приятным коллегам.

Дорогой Господь, дай мне дар быть таким. Хотя бы к старости.

Итак — снова регенты. Предлагаем интервью еще с тремя усердными делателями пучковского клироса.

— Как Вы стали регентом?

— В церковь пришел в 1990 году. Перед Пасхой 1991 г. начал петь на нашем клиросе. Зимой 1992 г., когда в храме появился второй священник, о. Леонид, увеличилось количество служб, и о. Владислав благословил Евгения Сергеевича Кустовского подыскать и обучить кого-нибудь из местных. Как он сумел обучить меня — не представляю. Устав я воспринимал достаточно бойко, а нотной грамотой не владел вовсе. Но за год Евгений Сергеевич сделал из меня вполне приличного «левохорного» регента.

Он говорил, что регент — это, во-первых, уставщик, который знает службу и ориентируется в ней «от и до»; во-вторых — музыкант; в-третьих — педагог. Так что доучиваться мне пришлось еще много лет.

Долгое время, около 20 лет, я был регентом «на стороне» — сначала в Красном, потом в Былово. Все мои певцы были профессиональными музыкантами, и приходилось им соответствовать. Хочу с благодарностью вспомнить ныне покойную Людмилу Петровну Дикунову (пела с нами в Красном) — за несколько уроков она преподала мне диезы, бемоли и другие основы нотной грамоты. Очень многим я обязан Илье Ильичу Вашеруку, замечательному музыканту и педагогу. Несколько лет он занимался со мной дирижированием, хором, сольфеджио, вокалом.

— Что для Вас самое трудное в регентстве?

— Я был очень нетерпим к любым погрешностям на службе. Если священник ошибался, я раздражался, спорил. Ошибки певцов меня выводили из себя — я не мог понять их проблем с воспроизведением церковнославянского текста. Сейчас уже снисходительно к этому отношусь.

— Это долго продолжалось?

— Первые лет 10. Но и сейчас, когда служба «подъезжает» к трудному тексту, у меня по привычке всё внутри сжимается.

— Певчие часто ошибаются? Ведь не все из них с музыкальным образованием…

— Тут важно не столько музыкальное образование, сколько регулярность посещения служб. Нужна практика. Тогда и гласы не будешь путать, и ударения.

— Расскажите про гласы. Откуда они взялись?

— Еще из античности. В те времена под гласами подразумевались лады. То, что мы сейчас называем гласами, — это просто восемь разных напевов, базовых мелодий, на которые ложатся церковные песнопения. (Точнее, по 8: тропарных, стихирных, ирмосных и прокимновых). В VIII в. Иоанн Дамаскин систематизировал гласы и ввел их в общецерковный обиход. Считается, что каждый глас имеет свой характер, настроение. Как молитва бывает покаянная, благодарственная, просительная, так и гласы имеют свои оттенки и нюансы. Например, первый глас — торжественный, третий — тревожный, воинственный, шестой — покаянный, седьмой глас — созерцательный и т. п.

— Вы готовитесь к службе каждый раз?

— Сейчас нет. Иногда возникает необходимость заглянуть в «Богослужебные указания». Что-то согласовываем со священником перед службой.

— Расскажите про клиросные (певческие, регентские) искушения.

— Те искушения, которые серьезно мешают жить, служить Богу, — они у нас обычные, человеческие. Специфически клиросные «весят» существенно меньше, по моему ощущению.

Одно из таких — торопливость. Может дойти до того, что знакомые наизусть тексты прихожане не узнают. Я это слышал даже в монастырях. Такое чаще случается не от спешки, а от какого-то азарта. Этот азарт иногда нас захватывает, и нужно себя сдерживать. Бывает и «обратный» азарт: слишком все растягивать, распевать «с выражением».

Еще искушение — когда регент недоволен качеством исполнения и начинает высказывать певчим претензии по ходу службы. Если певцы не взяли тон, не поняли жеста, это ошибка регента. И зачем «кулаками махать»? В следующий раз сделай так, чтобы тебя поняли. Не нужно выяснять отношения во время службы.

— Значит, Вы считаете, что все зависит от регента?

— Да. Я очень рад, что у нас возобновились спевки, где можно разобрать сложные места, что-то объяснить, попробовать новое.

— Удается ли певчим молиться? Ведь им приходится следить за текстом, за мелодией, за руками регента…

— Конечно. Это служение как раз располагает к молитве. Человек всем своим существом поет, обращается к Богу, молится. Но это достигается, когда свободно владеешь нотной грамотой, текстом, когда хорошо понимаешь регента. На клиросе не должно быть коллизии молитвы и работы, наша работа — это молитва.

Регенту сложней: нужно из тумбочки что-то достать, открыть, дать команду, скоординировать со священником. Но когда уже всё «на автомате», то можно вполне при этом молиться. По крайней мере, разумно, с участием души и сердца, произносить слова молитв.

— Что Вы скажете о взаимоотношениях между певчими на клиросе?

— Когда приходит новый человек, он сначала подпевает кому-то более опытному в своей партии. Ощущение примерно такое, что на тебе кто-то повис. Когда я был начинающим регентом и певцы мои были еще не сильны в обиходе, мне зачастую хотелось, чтобы вообще никого рядом не было, — проще самому спеть.

А еще бывают люди с обостренным слухом, для которых сдвиг даже на восьмую тона — уже нестерпимая фальшь, как железом по стеклу или ножом по сердцу.

— То есть это не из-за вредности характера, а правда очень тяжело?

— Да, это очень тяжело.

— Что же делать?

— Такой вот крест. Надо терпеть. Певчим «со стажем» надо помнить, что они сами были такими же какое-то время назад, на ком-то «висели». А регент должен наблюдать новичка: если нет динамики и нет желания серьезно учиться, лучше посоветовать человеку заняться чем-то другим.

— Клирос — особенное место, приближенное к алтарю. И вдруг певчие на службе начинают вольно себя вести — смеются, разговаривают… Понятно, что у них сильное напряжение, но ведь весь храм слушает их. Такая расслабленность очень удивляет. Не возникает ли у них ощущения, что они находятся где-то на верхней полочке по сравнению со всеми остальными, на особом каком-то месте?

— Нет, это простая человеческая усталость, немощь. Певцы здесь ничем не отличаются от обычных прихожан — те ведь тоже не молятся непрестанно. Мысли разбегаются то и дело. Все время пребывать в молитве трудно. Макарий Великий однажды попытался пять суток ни о чем не думать, как только о божественном. И, как сказано в Патерике, так раздражил демона, что в келье все стало дымиться и тлеть. Тогда он это дело бросил, чтобы не искушать Господа Бога своего и не требовать от естества вышеестественного. Невозможно, к сожалению, для человека, даже на 2-3 часа службы, полностью уйти в богомыслие.

— Были какие-то случаи, которые резко изменили Ваше отношение к регентству?

— Да. Я хочу вспомнить священника, уже почившего, с которым мне довелось восемь лет служить. Это отец Василий Фесюк, настоятель храма Архистратига Михаила в Былово. Он много лет был регентом, много ездил по России, Украине, Прибалтике. Батюшка хорошо понимал, что такое регентское служение, и пытался это до меня донести, подсказывал многое по репертуару и манере исполнения. Человек он был взрывного характера и многие понятия вколачивал в нас, как гвозди. Благодаря о. Василию я усвоил, в частности, что разнообразие церковной практики — это богатство Церкви. Что местные богослужебные традиции, уставные или певческие, ошибочно считать чем-то абсолютным. Где-то поют Бортнянского, Чайковского и Веделя, где-то — знаменный распев, где-то — простой партесный обиход — и это здорово! А настоящий регент, мастер своего дела, должен уметь и пробовать все.

— Какие у Вас есть пожелания клиросу?

— Ходите на спевки! Тогда все у нас получится.

— Как ты пришла на клирос, стала регентом?

— На клирос я попала в 12 лет. В Косинской православной школе наша учительница по математике одновременно оказалась регентом. Удивительный человек — у нее был интерес ко всему, на все хватало энергии: она организовывала разные занятия, вылазки куда-то, праздники. На нее очень хотелось быть похожей. Буквально через год она ушла в монастырь и регентом пришлось стать девочке, которая была меня на два года старше. Появился у нас и еще один преподаватель, маститый московский регент: батюшка пригласил своего однокашника по Духовной семинарии. Вскоре та девочка отказалась от регентства, так как это было для нее очень тяжело. На одной из литургий поставили регентовать меня. Я тогда училась в музыкальной школе и по сольфеджио перебивалась на жалкие «тройки». Конечно, на клиросе авторитета у меня не было. Директор и учителя пытались меня поддержать, но этого было недостаточно. Однако пройденный период оказался весьма знаменательным — я поняла, что регентство мне интересно. Устава я еще не знала и последовательность службы запоминала с большим трудом. Позже я познакомилась с известным в Москве регентом Олегом Мартыновым. Он делал новые гармонизации, очень чтил Устав, традиции Церкви. Я все впитывала как губка. Он преподавал сольфеджио на регентских курсах у Кустовского. И я уже жаждала туда пойти. Весь подростковый возраст у меня пришелся на увлечение регентством — это было что-то чудесное!

Закончив 9-й класс, я поступила в Свято-Димитриевское медицинское училище. Проучилась там год и ушла, т. к. меня интересовало именно акушерское образование, а не общее сестринское. Помню: был уже конец Поста, Страстная, я вышла из училища, довольная, что не завязана на обязательствах и могу ехать, куда хочу. В этот же день я прибилась к тем, кто уже учился у Кустовского. Вольным слушателем прошла оставшуюся часть курса, а с сентября была зачислена на следующий учебный год. Этот период вспоминаю с большой благодарностью: такого счастья и радости мне не приносила никакая другая учеба, это была школа, где мне нравились все предметы и все преподаватели.

В 2003 году в Пучково проходил очередной регентский съезд. Я жила здесь неделю. Было много ярких впечатлений. Я, московская городская девочка, попала в деревню — ночью можно просто выйти погулять, посмотреть на звезды, на пруд. Тут собралась необыкновенно интересная компания: много регентов из разных мест… Потом я стала сюда возвращаться, иногда пела, регентовала. Приезжала накануне служб и оставалась ночевать у друзей.

В 2005 году я вышла замуж в Троицке и практически сразу объявила набор детского хора. Собрались совсем маленькие дети от пяти лет (Боголюбовы, Игнатенко, Карташевы, Купцовы, Лазаревы). Одновременно поступила в акушерское училище. Потом стали рождаться дети, и учеба растянулась на восемь лет. Мне уже трудно было регентовать в храме, и я в основном занималась детским хором. Мы участвовали в праздничных концертах, пели на Пасху и на Рождество. Дважды мы выступили на фестивале детских хоров воскресных школ, проходивших в Храме Христа Спасителя.

Все чаще в мой адрес звучал вопрос: «А нет ли у Вас занятий для взрослых?» Так собрался взрослый хор, часть которого — родители учеников детского хора. Образовался хор школьного храма. Люди с энтузиазмом приходят, желая делать что-то нужное: петь, служить — у них сейчас такой правильный настрой. В этом году набрали новый детский хор, но пока он еще на стадии формирования. Я собираю его после ранней службы в воскресенье. Начинать всегда трудно, всегда какие-то новые ощущения, пока мы не научимся взаимодействовать. Сейчас все меня устраивает, только приходится задаваться вопросом: правильно ли, что муж следит за детьми, пока я на службе?

— Что ты можешь сказать про искушения на клиросе?

— Больше всего меня огорчают собственные ошибки. Ведь моя регентская деятельность не была постоянной из-за маленьких детей. И если что-то идет не так, это побуждает меня усиленно молиться.

В основном хоре для меня являются искушением споры между некоторыми певчими: кто правильней поет и кто должен срочно замолчать.

— В чем это проявляется?

— Испепеляющие взгляды во время службы, да и реплики соответствующие. Что касается моего хора, то я понимаю, что у нас еще светлый период. Я здесь преподаватель, а они — ученики. Субординация работает, и мне спокойно. Делаешь замечание — никто не возмущается. Но если приходит кто-то с основного клироса, появляются попытки указывать певчим. Я стараюсь это сразу пресекать, потому что убеждена: только регент должен делать замечания. Слава Богу, в моем хоре все как раз пытаются поддержать друг друга. Я больше всего ратую за то, что на клиросе все должны друг друга любить, и мне самой пока удается не раздражаться. Мы просто учимся и просто поем. Если кто-то ошибается, то не слышит никаких обвинений в свой адрес от других певчих.

— Когда ты находишься на основном нашем клиросе, тебе никогда не хочется сделать замечание другому?

— Иногда очень хочется что-то сказать человеку, который стоит рядом и явно не дотягивает. Но обычно пальцем покажешь и этим ограничиваешься. Либо человек исправляется, либо приходится смиряться — вероятно, он просто не может пока исправить ошибку. Но если регента все устраивает, то никаких попыток поправлять друг друга со стороны певчих быть не должно.

— Как это получается, что пока люди учатся, они такие хорошие, смиренные, а когда вырастают в профессионалов, становятся другими? Это от повышенной чувствительности к «чистоте тона», от большего профессионализма?

— Где-то это привычка, где-то — гордость. Человек может привыкнуть к почти ангельскому состоянию на клиросе: «У нас так все хорошо!» Но потом начинает видеть несовершенство в том, что раньше можно было бы пропустить. Надо сохранять любовь. Я лучше потерплю фальшь — пусть мне это будет доставлять некий дискомфорт. У каждого свои слабости. Вот меня, например, огорчают те клирошане, которые не могут жить в мире с другими певчими… Это очень болезненный момент. Сложно с этим смириться. Кажется, ничего страшного не произошло, можно было бы не заметить, а получается целая разборка. Я стараюсь это гасить, потому что у меня функция другая: обучающая, требующая большого терпения. Есть ученики, которых нужно утешать, поддерживать, говорить, что все хорошо.

Нередко слышишь: «Я люблю музыку, очень люблю петь, но у меня нет данных, чтобы петь на клиросе». На деле оказывается, что данные-то есть, просто из-за того, что человек боится, он даже не пытается услышать свой голос как инструмент, который можно направить в правильное русло. Я не считаю, что это исключительный дар. Клиросное послушание и регентство — это в какой-то степени ремесло, и оно должно стать служением. Знаю много матушек, которым приходилось уезжать с батюшками в далекие деревни и с нуля петь и регентовать, и всему этому они обучаются и создают там хоры.

— Что бы ты хотела еще сказать из того, что считаешь важным?

— Мне бы хотелось, чтобы общность на клиросе расцветала! И еще, чтобы люди с маленькими детьми тоже имели возможность петь.

— И ты готова их всех учить?

— Да. Я это все время озвучиваю, это мое кредо: учить всех желающих.

— Как Вы стали регентом?

— В храм я пришла лет в 20. Тогда начались богослужения у о. Владислава в Трехсвятительском храме, и почти весь хор вместе с Евгением Сергеевичем Кустовским переместился туда. Отец Владислав постоянно призывал прихожан на клирос. Мама, которая и привела меня в храм, неоднократно мне об этом говорила, поминая мою музыкальную школу. На тот момент я очень редко ходила в храм, не знала и не понимала богослужения, и, конечно, стеснялась идти на клирос. Однажды на будничной службе на клиросе была единственная певчая, у которой к тому же возникла проблема с голосом. Она очень просила подойти помочь тех, кто «хоть как-то может петь». И я, пересилив себя, пошла. Так я, почти одновременно с Олей Захарченко и Юлей Кирилловой, попала на клирос.

Становление певчего — это очень интересный и тяжелый процесс. Сначала ничего не понимаешь. Я даже боялась смотреть в текст, не то что пытаться его прочесть. Молитв много, а мелодий определенное количество. Тексты раскладываются на мелодии (гласы) прямо по ходу службы. Нужно по руке регента спеть. Есть гласы стихирные, тропарные, для ирмосов, есть еще прокимновые (все по восемь гласов), еще подобны. Что-то запоминается лучше, что-то хуже. Как-то, когда я еще только года два пела, приехал Евгений Сергеевич и стал уверять, что из меня может получиться регент. Он встал сзади и начал дирижировать моей рукой. Но тогда я была убеждена, что никогда не смогу стать регентом. Спустя еще несколько лет почему-то иногда не оказывалось регента и мне приходилось брать на себя его обязанности, при этом я продолжала очень стесняться. Мне казалось, что я ничего не знаю, не умею, и это вообще не мое, хотя отец Леонид предлагал мне пойти учиться к Кустовскому на курсы. Но я работала, по вечерам училась в институте и никак не успевала. Потом об учебе на курсах стала говорить и Юля Кириллова. И вот пришло время, график работы стал посвободнее, и снова о. Леонид предложил пойти учиться. Одновременно грянул кризис, пришлось уйти с работы. Как только я пошла на курсы, то уже со второго-третьего месяца стала регентовать в Пучково.

— Что это за понятие такое — клиросные искушения?

— Когда я пришла на клирос, мне очень помогли Юля Суетина (была нашим регентом в то время) и Аня Павлова. Они сразу предупредили, что бывают периоды на службе (проповедь, шестопсалмие, чтение канона, Псалтири…), когда певчие начинают разговаривать, кто-то идет чаю попить, а кто-то и покурить. Никто не говорит, конечно, что это хорошо, но не нужно этим смущаться: все мы люди. Евгений Сергеевич, когда приезжал, тоже рассказывал про церковную жизнь. Поэтому, наверное, этот период неофитства у меня прошел легче.

Мне было тяжело, когда приходили петь мамочки с маленькими детьми. Это очень отвлекает, особенно когда в хоре много новичков. Сейчас уже такого нет — теперь много певчих, да и после рождения своего ребенка лояльнее начинаешь к этому относиться. Иногда бывает, кто-то что-то перепутал и начинается истерический смех, прекрасно понимаешь, что это ужасно — идет же служба — но эмоции, психика дают сбой. А то вдруг певчие очень грустные и сосредоточенные — то ли в своих мыслях, то ли еще что-то (тогда и звук получается зажатый, как из банки), и приходится людей переключить, даже просто улыбнувшись им. Помню: поем и — то ключи кто-то достает-убирает, то очки, то сумку ставят, то что-то падает... А я думаю: когда же это закончится?! Говорю: «Что вы всё шебуршите-то?» И вдруг все как-то сами поняли всё — и наступила тишина. И непонятно, что это было. Искушения — от искусителя, он пытается все расстроить. А мы поддаемся.

— Еще какие проблемы?

На будничных службах хор маленький, а на праздничных людей много, и тогда можно переставить певчих так, чтобы минимизировать вокальные недостатки. Необходимо умение петь в большом хоре, чтобы голоса сливались. Иногда певчему кажется, что он знает, как надо спеть, а потом оказывается, что его голос слишком выделяется. Он старается всех перепеть, а нужно подстраиваться друг под друга. Регенты тоже разные, и певчим под каждого надо подстраиваться.

Когда мы были моложе, то чаще встречались, вместе отмечали дни рождения, именины и т. п. Сейчас этого нет. Может, клирошанам не хватает общения именно друг с другом и поэтому так страдает дисциплина на клиросе.

— Что еще должен уметь регент?

— Кроме музыкальных данных нужно иметь определенные свойства характера: готовность вести за собой и понимание, что у тебя самая большая ответственность, гораздо больше, чем у певчего. Если мы не так поем, то сбиваем с молитвы прихожан и алтарь. Нужно организовывать спевки, быть готовым к тому, что люди скажут: «А я не приду. А я не могу. А я заболел. А мне надоело. А у меня много дел...» Хотелось бы, чтобы певчие были добрыми и готовыми на жертву. Нужно, чтобы они понимали, что если ты певчий, ты уже не должен себе позволять каких-то поступков. Вечер субботы и утро воскресенья — главные службы, и на эти службы уж обязательно надо идти, если нет каких-то особенных препятствий-обстоятельств. Часто по своей старой памяти, доцерковной, человек воспринимает субботу и воскресенье как выходные, и хочется поспать подольше, а тут вдруг с утра служба.

Когда я пыталась в октябре 2015 г. организовать спевки, то получилось, что нет такого времени, чтобы хотя бы большая часть певчих могла прийти одновременно. Я не знала, как выйти из этого положения. Но Господь неожиданно и скоро все устроил, и время нашлось! Нужны регулярные спевки, чтобы мы успевали не только ноты «поковырять», но и голоса выстраивать, вникать в тексты.

Иногда бывает, что на спевке хорошо спели, а на службе ничего не вышло. А бывает наоборот. Сейчас я уже стараюсь не мерить всех по себе, понимаю, что люди все разные. И если мне показалось, что человек не постарался, не факт, что это действительно так. Может быть, человек плохо себя чувствует, а может быть, для него это «потолок». Есть вещи, которые я сама делаю хуже других.

— Когда перед женщиной встает выбор: семья или работа, то почти однозначно все склоняются к тому, что важнее семья. А если речь идет о служении в Церкви?

— По-разному складывается. Пока дети маленькие, такой выбор непрост. Иногда приходится искать няню на время службы. Хорошо, если муж относится с пониманием. Сложно говорить за те семьи, где много детей или нет взаимного согласия в этом вопросе. Клирос — это особый жизненный путь. Ты должен не только своей семье, ты еще себя должен отдать служению. Но все-таки и благодать тоже есть. Есть труд, и есть награда. Как говорил Евгений Сергеевич: «Регент — это тот, кто не может не служить».

Беседовала Вера Данилина