Аферисты всех мастей и калибров всегда были желанным объектом кинематографа. Начиная с нашего многовариантного Остапа Бендера заканчивая виртуозным Фрэнком Эбегнейлом в исполнении Леонардо ди Каприо. Подобные герои во все времена были любы народному сердцу. Вот и фильм «Гамбит» Майкла Хоффмана делает ставку на неискушенность главного героя, до поры до времени терпящего капризы эксцентричного шефа-олигарха. Но в душе каждого офисного служащего дремлет буревестник, который вырывается на волю, грозя миру аферой века.

Режиссер Майкл Хоффман русскому зрителю знаком по странной фантазии на тему последних дней жизни нашего светлейшего графа и писателя Толстого Льва Николаевича. Фильм назывался «Последнее воскресение», был номинирован на «Оскар», но остался смутным впечатлением, похожим на то, когда мы пытаемся возродить в памяти последнее лето юности.

Хоффман странный режиссер – в кино он уже лет тридцать и все это время его страшно штормит. То он снимает легковесно-ироничный фильм «Некоторые девчонки», стилистикой напоминающий шебутные французские фильмы, то с головой погружается в драматичные «Далекие мечты». В 1996 его забрасывает в эпоху Реставрации английской монархии – фильм назывался «Королевская милость». И вот новая «проба пера». В тесном содружестве с братьями Коэн - «Гамбит», римейк одноименного фильма 1966 года с Майклом Кейном и Ширли МакЛейн. Правда, римейк, это сильно сказано, в новой вариации остались лишь пара диалогов да имена двух героев, все остальное изрядно перефантазировано, адаптировано и переосмыслено. Главный неоспоримый «плюс» фильма - наличие Колина Ферта, который обречен на народную любовь за одного только Георга VI из фильма «Король говорит», чьи мучительные попытки избавиться от заикания довели его до персонального «Оскара». В нынешней истории на пару с очаровательной ковбойшей в исполнении Камерон Диас он покушается на картину самого Клода Моне. Но как любит говорить сам Колин «не все так просто».

Колин, в 2003 году вы сыграли голландского живописца Йоханнеса Вермеера в фильме Питера Веббера «Девушка с жемчужной сережкой», и вот опять судьба сталкивает вас с темой живописи.
- Да, видимо судьба (улыбается). Но фильм Веббера и «Гамбит» совсем разные, они не имеют ничего общего, ни намека, ни отсылки. Все иначе.

Что интереснее играть художника XVII века или современника, обуреваемого знакомыми всем эмоциями, в какой-то мере страдальца?
- Некорректный вопрос. Обе истории обладают определенным шармом, но у каждой он свой. Многим кажется, что сыграть современника гораздо легче, чем исторического персонажа. Это не так. В «Гамбите» много не просто комичных, но совершенно нелепых моментов, когда мой герой теряется. Ему и так от шефа досталось, а тут еще невезение на каждом шагу.

В русской литературе есть очень выразительный герой Остап Бендер, аферист от Бога, необыкновенно живописный характер, шулер.игрок, я бы даже сказала, джокер. Ваш герой на него похож?
- Ни в коей мере. Нет. Он простой служащий, не очень счастливый, и для него однажды наступает момент, который можно сформулировать кратко: «С меня хватит». Скажу по секрету, если бы у вас был такой шеф, как у него, вы бы свихнулись через месяц (улыбается).

А вообще авантюристы вас привлекают?
- В каком смысле?

Как человеческий типаж, достойный воплощения на экране?
- Мне импонирует мысль, что есть в природе такие гениальные люди, вроде героя Леонардо ди Каприо из фильма «Поймай меня, если сможешь». Но это особые люди, одаренные свыше, они не живут, а вальсируют, претворяют в жизнь свои планы легко, изящно. И знаете, почему у них все получается? Потому что они даже не допускают мысли о крахе. Они верят в себя абсолютно. Я думаю, в какой-то мере это правильно.

А вы сами могли бы стать авантюристом?
- В жизни? Пожалуй, это слишком суровое испытание для меня (смеется). К тому же, я застенчивый, а эти люди, они с наглецой, что ли. Перед ними распахиваются двери, потому что они бесконечно обаятельны. Я не обладаю таким размахом (смеется), к тому же надо иметь хорошую нервную систему, чтобы идти «на дело». Я бы спалился сразу.

Но ваш герой, вконец измотанный эксцентричным шефом-миллионером, решается на авантюру с картиной Моне, это ли не авантюра?
- Нет, одно дело провернуть одну аферу ради наживы, и совсем другое жить этим, получать от этого удовольствие, разрабатывать гениальный план и с легкостью красиво его осуществлять. А мой герой Гарри Дин ходячее несчастье. То штаны потеряет, то на льва натолкнется. Приятного мало.

Кстати, «царь зверей» хороший партнер?
- Смеетесь? Я никогда в жизни не испытывал такого ужаса. У нас на съемках был основной лев и его дублер. На всякий случай. Я спросил режиссера Майкла Хоффмана: «Друг, а для меня случайно дублер не предусмотрен? В этом эпизоде ему самое место…». Но Майкл сказал: «Друг, есть вещи в жизни, которые мы должны делать сами. Будь мужчиной, покажи ему, на что ты способен».

Смешно.
- Да, все засмеялись. Кроме меня. Продюсеры оговорили с дрессировщиками ряд мер безопасности, но они в глаза не бросались, если вы понимаете, о чем я…(улыбается). Лев был зафиксирован мощными нитями из прочного материала за ноги и мог двигаться только в ограниченном пространстве, но я тоже делил с ним это пространство, так что…хотя, не скрою, возможность так близко видеть это величественное животное впечатляет, безусловно. Был момент, когда лев слишком сконцентрировался на мне, не обращая внимания на наживку – кусочки мяса, которые ему протягивали специальные люди. Вот это, скажу я вам, контакт максимальный, я всеми внутренностями ощутил, что зверь очень хочет познакомиться со мной поближе. И тут я понял, что мое тело отделилось от моего сознания, кто-то назовет подобное чувство драйвом, не знаю. От подобного выброса адреналина меня еще долго пробирала дрожь.

Кроме льва в фильме была еще и пикантная ситуация, когда вам пришлось с гордым видом дефилировать по холлу отеля «Савой» без брюк.
- Как смеялась съемочная группа: «стиль «ню» в фильме явно преобладал». Начиная с моего шефа, которого сыграл Алан Рикман, он любил расхаживать по офису обнаженным. А я, точнее мой герой, вынужден был покориться судьбе, и вот она распорядилась именно так (смеется). Знаете, в этом что-то есть, когда с высоко поднятой головой при полном верхе проходишь мимо онемевших сотрудников отеля и гостей в семейных трусах, а тебе в спину несется вопрос: «Сэр, вы ничего не забыли?». Это действительно забавно, но только в том случае, если ты сохраняешь лицо.

Это вообще очень полезный принцип в любой ситуации: сохранять лицо. Политики и звезды шоу-бизнеса его любят.
- О, да (смеется). Иногда ситуация такова, что ничего другого не остается. Хотя в моем случае там были дамы, а я ведь джентльмен, в такие минуты ты особенно остро это ощущаешь. К тому же далеко не все гости отеля «Савой» знали, что снимается кино и понимали, что к чему. Я утешал себя мыслью, что скоро все закончится (улыбается).

За всю свою актерскую карьеру вы, конечно, соглашались на комедии, на ту же Бриджит Джонс, но «Гамбит» что-то совсем новое?
- Все непросто, комедия комедии рознь. Мой герой большой хитрец, и в основе главной интриги фильма не столько махинация, сколько хитрость, уловка. Подобные ситуации отпугивают много людей, как в жизни, так и на экране. Это очень сложно играть. На сцене, наверное, я вообще не решился бы на подобное, в кино все иначе. Есть даже пословица: умирать легко, а играть комедию трудно. На съемочной площадке есть много плюсов и минусов: не всегда технологический процесс способствует спонтанности, когда ты несколько дней учишь текст, потом наступает период репетиций, затем работа перед камерой – и самый важный момент ты должен сыграть сцену так, будто ты слышишь это первый раз, непринужденно и естественно. Нужно уметь побеждать заштампованность реакции. И в этом актерам часто помогают сценаристы, которые присутствуют на съемках и прямо вживую иногда меняют текст под ситуацию или состояние актера.

Вам несказанно повезло, на «Гамбите» сценаристами были чудесные братья Коэн – Итан и Джоэл. Как вам работалось?
- Замечательно. Эти ребята знают свое дело. Их диалоги сложны, многозначительны, в них много текста. Много смысловых ниточек, акцентов, приходилось разбираться во всем этом. Они законодатели особого вида комедии, энергичной, немного циничной, местами специфической. Это невозможно объяснить, понимаешь только когда видишь сам. Комедия вообще жанр для сильных духом.

Уверенность, надежность, мужественность. Разум и чувство. Гордость и никаких предубеждений. Именно этот понятийный ряд приходит на ум при встрече с Колином Фертом… Но таким представлениям о себе он отнюдь не стремится соответствовать.

Cначала мне кажется, он выбрал странное место для встречи. Доки святой Екатерины. Старые доки, превращенные в элитное жилье, офисы и галереи. Узкие улицы, красный кирпич мостовых, из стен торчат древние блоки, имеющие теперь уже лишь декоративную функцию. Медная табличка на одном доме гласит, что именно здесь искал вдохновения для своих реалистических описаний лондонских низов Чарльз Диккенс и именно здесь, ну вот примерно на этом месте, располагались пристанища еврея Феджина и логово злодея Билла Сайкса. Здесь же Оливер Твист отчаянно петлял по грязным некогда проулкам в попытках уйти от своей незавидной судьбы сироты из лондонских трущоб… Здесь, в глубине квартала, я увижу… «Смешное такое место, узкая витрина, за ней три столика и прилавок». – «А название?» – «Название… «Ланч-спот», кажется. Там обедают люди из местных офисов».

На самом деле ничего странного. И решительный отказ встречаться в более патетических местах, и выбор скрытого за фасадом лондонского шика безвестного кафе на три столика с сэндвичами, и единственный официант, лет двадцати и с дредами, не делающий события из звезды-посетителя, и сам посетитель, в черном свитере и шарфе, который по привычке типичного британца положил свою куртку на высокий барный стул и сел на нее… Все это теперь мне не видится экзотикой. В Колине Ферте нет ничего от прекрасного принца. Но есть мягкость и неожиданная сердечность. Увидев меня, он встает – собственно, при его росте ему нужно было только спустить ногу с перекладины, – и мы пересаживаемся за столик. Он не дает юноше с дредами перенести его чашку какао. Не беспокойтесь, говорит. И переносит ее сам. Он объясняет, что встречался здесь с другом, тот работает в одном офисе рядом, ну и обедали здесь. Традиция, и ей уж лет тридцать – привыкли еще со студенческих времен. «Владельцы у заведения меняются, а мы по-прежнему посетители. Обычно бывает строго наоборот. Но, знаете, это Лондон. Здесь держатся за привычки», – объясняет Ферт. В его случае – случае славы, Оскара и всего, что этому сопутствует, – не совсем обычно. И я бы продолжила удивляться, если бы он не сидел сейчас передо мной – с его внимательными странно светлыми карими глазами, с его мягкими манерами, с его типично британским способом говорить, будто выдыхая слова. Просто он легок и естественен, как дыхание, этот человек, вытянувший ноги и откинувшийся на спинку не очень-то удобного стула.

* 1960 Родился в Великобритании, в семье учителей Дэвида и Ширли Ферт. * 1995 Роль Дарси в телесериале BBC «Гордость и предубеждение» принесла ему мировую известность. * 1997 Женится на итальянке Ливии Джуджиоли, у них двое сыновей – Лука (10 лет) и Маттео (8 лет). * 2001 Дебютирует как писатель с рассказом «Отдел ничего» («The Department of Nothing»). * 2007 Открывает в Лондоне магазин экологических товаров Eco Age. * 2011 Роль в триллере Томаса Альфредсона «Шпион, выйди вон!» (Tinker, Tailor, Soldier, Spy).

Psychologies: Большинство сыгранных вами персонажей – аристократы, иногда по крови, но почти всегда – духа. Роль, за которую вы получили Оскара, – и вовсе роль короля. В реальности вы ощущаете в себе подобные черты?

Колин Ферт: Я… вряд ли. Я не злой. Нервный, но сдержанный… Я всегда мечтал, чтобы обо мне сказали: «Он глуповат, но это незаметно». Потому что все мы глуповаты порой, но по некоторым так сразу и скажешь… Мне свойствен некоторый социальный аутизм… Мне не очень уютно в толпе. Я доканываю сыновей своим чадолюбием. Я маньяк пунктуальности, точности и ответственности. Жена – единственный человек, которому удается заставить меня держаться поближе к реальности, а коллега Эверетт (Руперт Эверетт – британский актер, известный не только звездными ролями в кино и театре, но и чрезвычайно ироничными, даже едкими интервью. – Прим. ред.) говорит, что я – ходячая иллюстрация жизненности пьесы Уайльда «Как важно быть серьезным». То есть как важно иногда быть несерьезным. То есть не быть мной… Я вечно попадаю в комические ситуации – то пальцы застряли в ставне собственного окна и приходится звать совершенно неизвестного соседа, который меня освобождает, но потом говорит: «А в трусах и тапочках с мордами бегемотов вы совсем не выглядите кинозвездой»… То перед спектаклем я так волнуюсь, что выхожу вдохнуть свежего воздуха через технический выход, дверь захлопывается, и я обегаю здание, это метров триста, захожу с главного входа мимо билетеров, пробираюсь через переполненное фойе, весь в поту… Как полный идиот, в костюме ХVIII века, с дурацкими «простите, извините, разрешите пройти»!.. Не думаю, что из всего этого складывается образ аристократа. Даже и духа. В лучшем случае – аристократа-британца из анекдотов или произведений Вудхауза. В лучшем случае я Берти Вустер. И то – тот весь состоит из иронии и самоиронии, а моя серьезность…

Да, но как вы сами объясняете, почему мы видим в вас это – аристократизм и благородство?

К. Ф.: Вы просто привыкли.

Разве внешность не играет никакой роли? Ведь у вас исключительные внешние данные.

К. Ф.: Вы хотите спросить, не ощущаю ли я себя красавцем? Это смешно: моя внешность абсолютно нейтральна – лицо, выдерживающее любое выражение, в зависимости от того, какого эффекта я хочу достичь. Теперь, правда, я знаю, что во мне действительно есть нечто привлекающее женщин. Но это определенно не то, что я вижу в зеркале. Все-таки я считаю, все дело в вашей привычке к этим моим «высокородным» ролям – ко всем этим мистерам Дарси, лордам Эссексам. В сериале «Гордость и предубеждение», как известно, я вышел из водоема в одежде – мужской вариант «шоу мокрых маек». Буквально на следующий день после этой серии на ТВ британские дамы массово помешались, а я начинал интервью с фразы: «Скажете, что я секс-символ, – встану и уйду». Потому что на самом деле у меня нет ничего общего с мистером Дарси. Причем как с Дарси из «Гордости и предубеждения», так и с Дарси из «Дневника Бриджит Джонс». Они – типичные, даже мифологические британцы. И страдают типичными национальными мужскими комплексами – что нельзя показывать своих чувств, нельзя откровенно проявлять себя, надо быть значительным, не говорить много, источать надежность. Блюсти так называемое достоинство. Сохранять лицо. А я устроен куда проще: нравится – улыбаюсь, не нравится – хмурюсь, расстроен – не скрываю, радуюсь – смеюсь. Совершаю глупые ошибки. Мне куда ближе Бриджит Джонс с ее постоянными «впросаками». И я говорю много – вы заметили? И все о себе – Дарси бы это прямо осудил.

Его особенные герои

МИСТЕР ДАРСИ из экранизации романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» Саймона Лэнгтона сделал Колина Ферта объектом мечтаний едва не всех женщин нашей эпохи. «Это довольно смешно – стать персонажем поп-культуры», – считает актер. Но ведь он и правда будто создан для роли того, кто, как сказано в романе, «привлекает внимание своей статной фигурой, правильными чертами лица и аристократической внешностью». Да и сам Ферт признается, что в его жизни есть «лишь три женщины – мама, жена и Джейн Остин».

ХУДОЖНИК ЙОХАННЕС ВЕРМЕЕР из фильма Питера Веббера «Девушка с жемчужной сережкой» – совершенно особенный для Ферта герой. «Ведь очень немногие актеры согласятся на роль, состоящую, в сущности, из одного взгляда», – говорит он.

КОРОЛЬ ГЕОРГ VI из «Король говорит!» Тома Хупера принес актеру не только Оскара, но и самый ценный для него комплимент. Королева Елизавета, посмотрев фильм, сказала, что узнала в герое Ферта своего отца. «Это была самая важная для меня похвала, – признался актер. – И не потому что ее произнесла королева. А потому что это сказала дочь, которая любила отца. И рано его потеряла».

ВИКОНТ ДЕ ВАЛЬМОН, архетипический соблазнитель в фильме Милоша Формана «Вальмон», экранизации «Опасных связей» Шодерло де Лакло, был первой главной ролью Ферта в кино и первой его ролью, о которой заговорили.

Есть извинение – вы отвечаете на вопросы...

К. Ф.: Да нет никаких извинений. На самом деле я не люблю говорить о себе. Тут нет ничего особенно интересного. И нет никакой особенной моей заслуги в вашем интересе ко мне. Все, что случилось со мной – от первой роли до Оскара, – чистая удача. Некоторые в этих случаях говорят про сочетание способностей и удачи. А я убежден – чистая, беспримесная удача. Я знаю актеров – мои однокурсники, просто коллеги, – которые, увы, неизвестны, но они гораздо талантливее меня и многих, кто известен. Уверяю вас, это не показная скромность. И вообще не скромность – я просто уверен, что успех – результат удачно сложившихся обстоятельств. Мне повезло и все. Это совершенно естественная для меня оценка происходящего. Я никогда не жаждал многого. Мне всегда хватает того, что есть. Теперь-то даже многовато. Не мой масштаб, мне не по размеру. Я имею в виду… объемы известности. Она вполне способна лишить разума, даже если кое-какой у тебя был. Тут, правда, спасительно, что я англичанин. Это в Америке можно вести себя как звезда, требовать особого внимания, и особого вагончика на съемках, и личного ассистента… Там, при их культе звезд, проглотят. А у нас в Британии… не то что не проглотят, а на тебя же и выплюнут!

Но ведь вы давно уже более чем известный актер – вам к этому не удается привыкнуть?

К. Ф.: Но до недавнего времени я практически не играл главных ролей. И мне это нравилось. Я играл роли по-хорошему, честно второстепенные. Первый раз я оказался единственным, кого режиссер хотел видеть в своем фильме, совсем недавно – в «Одиноком мужчине» Тома Форда. А до этого всегда пробы, утверждение, всегда был кто-то, претендовавший на роль так же, как и я. Это нормально. Так и должно быть. Но зато я всегда работал, у меня никогда не было проблемы большинства актеров – проблемы платы за квартиру. Мне говорили: у тебя одинаковые роли, эти ваши аристократы, – а я отвечал: зато мне неизвестно, что такое безработица, бич нашего цеха. Кроме того, конкуренция дисциплинирует. Бывает так: ты становишься актером и занимаешься этим в сорок, потому что неплохо выглядел в девятнадцать. Но тебе уже не девятнадцать. Мотивация должна смениться. Тебе нужно понять, зачем ты на этом месте, по делу или по инерции. Я вообще считаю, что жить – это искать мотивации к жизни. Поэтому и важна дисциплина – чтобы их найти. Дисциплина – это не внешнее насилие, а внутренняя потребность для всех, кто собрался жить в сообществе. Дисциплина и сопротивление. Без сопротивления нет развития... Кстати, это вам говорит человек, который долгие годы был воплощенным отрицанием какой-либо дисциплины и внешних воздействий. Я, кажется, даже стал актером из презрения к дисциплине.

А это возможно – выбрать профессию, которая предполагает соперничество и борьбу за успех, и при этом презирать дисциплину?

К. Ф.: Это объяснимо. Я рос в нескольких странах – мой отец преподавал в Нигерии, и мы жили там, потом была Англия, потом США, потом опять Англия. Обстоятельства менялись, и каждый раз надо было укореняться вновь. В результате я оказался непростым подростком. Ничего особенно страшного – полное отрицание химии с физикой, гитара, рок-группа, проколотые уши, травка. Я рос среди разных культур, для меня нет расовых и классовых границ между людьми. Но не было и авторитетов. Любые авторитеты вызывали у меня отвращение. Что было известной травмой для семьи: мои родители оба преподаватели, отец – историк самого классического академического склада... Свою обычную подростковую лень я определял как решимость сопротивляться Системе. Если от меня требовалось читать Шекспира, я читал Томаса Манна. Если говорилось, что надо слушать Брамса, я слушал исключительно Хендрикса. Кроме того, я учился в частной школе. Что значит – в школе для мальчиков. Только мальчиков. Девочки были чем-то прекрасным и недосягаемым. Недосягаемо-прекрасным. Теперь я думаю, что ходить в любительский театр я начал по преимуществу для того, чтобы встречаться с девочками. И чтобы создать свое пространство – собственный мир, куда уж наверняка не вторгнутся чужие – и чуждые мне – авторитеты. Я был классическим докучливым для взрослых подростком – нигилистом с гитарой, стопками книг и полным нежеланием чинно отправиться в университет. А поскольку за университет отец бой cо мной проиграл, я стал актером. Так сложилось.

Вы все свои успехи относите за счет обстоятельств?

К. Ф.: Пожалуй... от меня вы ничего другого не услышите. Я действительно верю в эту мысль из песни Леннона: жизнь – это как раз то, что происходит, пока мы строим планы. Я так и стараюсь жить – просто жизнью, не по плану. До недавнего времени не знал, что буду делать в будущем году, – а востребованные актеры обычно расписывают свою жизнь года на два вперед. А я и сейчас стараюсь ничего не расписывать. Не знаю, что будет через год, какие будут роли, какие фильмы. Не соглашаюсь, когда студии предлагают подписать контракт сразу, скажем, на три роли, так называемые пакетные договоры. Жизнь не то, что можно упаковать. Мне кажется, признание ее стихийности – признак взросления. Поэтому я легко соглашаюсь на самые ее неожиданные предложения.

А какие у жизни к вам бывают неожиданные предложения?

К. Ф.: Когда у меня были серьезные отношения с Мэг (Мэг Тилли – американская актриса и писательница. – Прим. ред.) и она решила, что актерство – бессмыслица, я с ней не спорил и даже с некоторым энтузиазмом откликнулся на идею переселиться на родину Мэг, в Канаду. Прожили четыре года в городке в лесах Британской Колумбии, я работал плотником, бог знает кем еще… Два года не был актером вообще. Но потом почувствовал, что оказался… далеко от собственной жизни. И вернулся в Лондон, расстался с Мэг. Мне это далось тяжело – у нас уже был Уилл, уйти от него было больно даже физически. Но я знал, что на самом деле мы с ним не расстанемся, а жить надо свою жизнь. И чувствовать ее вкус вот сейчас, здесь… Знаете, я часто перечитываю Фолкнера, «Свет в августе». Перечитываю из-за его описаний жары, запахов деревни, пыли на лесопилке… Помните? Фолкнеру, когда он написал это, было тридцать пять. А он уже знал, что жить надо вот этим – не мнениями, не позициями, а ощущением. Позиции – их надо иметь, а жить – чувством, что живешь. Если научиться просто быть, отступает страх небытия.

Такой страх обычно посещает нас с наступлением кризиса среднего возраста …

К. Ф.: Я его переживаю уже лет двадцать. С тридцати, с начала собственно среднего возраста. Теперь меня уже не так беспокоит собственная конечность. Но мне становится чрезвычайно тоскливо, когда я представляю, как мои дети теряют меня. На личном уровне я не боюсь смерти. Мне просто не хотелось бы при этом присутствовать. Чистый Вуди Аллен, я понимаю. Но все-таки дети – лучший способ преодолеть кризис среднего возраста. Когда появляется некто, кто для тебя важнее, чем ты сам. Когда чувствуешь ответственность, которую просто нельзя отменить – она уже родилась и растет, эта ответственность. Родители обязаны детям, а дети родителям…. по-моему, ничем. Если дети по-прежнему близки с постаревшими родителями, либо им вместе интересно, либо… дети – хорошие люди. Вся жизнь – испытание нашей доброй воли, провокация быть лучше.

О вас говорят, что вы идеальный отец...

К. Ф.: Разве это возможно – быть идеалом? По-моему, возможный максимум – быть всегда для твоих детей… доступным. Всегда быть в их «зоне доступа». В общем, я стараюсь просто присутствовать в их жизни, чтобы у них всегда было ощущение, что я рядом. И не может случиться, что у меня нет времени на них. У меня всегда есть для них время. Передо мной даже выбор никогда не встает – семья или работа. Понятно, что семья. И когда выбираешь такое положение своего тела в реальности, все складывается так, как хотелось бы, совершенно само собой. Например, мне удается проводить немало времени с Уиллом, старшим сыном – он живет в Лос-Анджелесе, – потому что теперь я много снимаюсь в Америке. Дети – это улица с двусторонним движением. Они нуждаются во мне на самом деле меньше, чем я в них. Ты вынужден постоянно тренировать мозги, чтобы отвечать на их все усложняющиеся вопросы. А в моем случае отвечать на эти вопросы нужно еще и на итальянском языке: мои младшие сыновья – билингвы. Хотя не буду утверждать, что выучил итальянский из-за них.

Тогда из-за чего же?

К. Ф.: Пожалуй, это самое романтичное, что я сделал в жизни – научился говорить на родном языке Ливии (Ливия Джуджиоли, кинопродюсер, жена Ферта. – Прим. ред.). Когда учишь язык того, кого любишь, – становишься ближе к нему. Почти физическое чувство.

К. Ф.: Не много. Ганди. И дед, отец моей матери. Ганди – из-за его готовности принести себя в жертву тому, что он считал значительнее себя. Из-за того что боролся в самых безнадежных обстоятельствах. Осознавая безнадежность, чувствовал невозможность отказаться от борьбы. Был предан справедливости, как он ее понимал. А дед… Он был врачом в Индии в 30-е. Лечил не британцев – индийцев. Этим, по-моему, все сказано.

Вам пятьдесят, и вы на вершине – личной жизни, карьеры…

К. Ф.: …но предстоит спуск. Я так вижу вершину – не как достигнутую цель, а как начало спуска. А ведь спускаться легче, чем карабкаться. Я не люблю официальной одежды, галстук для меня – целое испытание. Понимаете, возраст... это как долгожданная возможность ослабить узел на галстуке. Совершенно особое удовольствие – ослабить галстук.

Cначала мне кажется, он выбрал странное место для встречи. Доки святой Екатерины. Старые доки, превращенные в элитное жилье, офисы и галереи. Узкие улицы, красный кирпич мостовых, из стен торчат древние блоки, имеющие теперь уже лишь декоративную функцию. Медная табличка на одном доме гласит, что именно здесь искал вдохновения для своих реалистических описаний лондонских низов и именно здесь, ну вот примерно на этом месте, располагались пристанища еврея Феджина и логово злодея Билла Сайкса. Здесь же Оливер Твист отчаянно петлял по грязным некогда проулкам в попытках уйти от своей незавидной судьбы сироты из лондонских трущоб… Здесь, в глубине квартала, я увижу… «Смешное такое место, узкая витрина, за ней три столика и прилавок». - «А название?» - «Название… «Ланч-спот», кажется. Там обедают люди из местных офисов».

На самом деле ничего странного. И решительный отказ встречаться в более патетических местах, и выбор скрытого за фасадом лондонского шика безвестного кафе на три столика с , и единственный официант, лет двадцати и с дредами, не делающий события из звезды-посетителя, и сам посетитель, в черном свитере и шарфе, который по привычке типичного британца положил свою куртку на высокий барный стул и сел на нее… Все это теперь мне не видится экзотикой. В Колине Ферте нет ничего от прекрасного принца. Но есть мягкость и неожиданная сердечность. Увидев меня, он встает - собственно, при его росте ему нужно было только спустить ногу с перекладины, - и мы пересаживаемся за столик. Он не дает юноше с дредами перенести его чашку какао. Не беспокойтесь, говорит. И переносит ее сам. Он объясняет, что встречался здесь с другом, тот работает в одном офисе рядом, ну и обедали здесь. Традиция, и ей уж лет тридцать - привыкли еще со студенческих времен. «Владельцы у заведения меняются, а мы по-прежнему посетители. Обычно бывает строго наоборот. Но, знаете, это Лондон. Здесь держатся за привычки», - объясняет Ферт. В его случае - случае славы, Оскара и всего, что этому сопутствует, - не совсем обычно. И я бы продолжила удивляться, если бы он не сидел сейчас передо мной - с его внимательными странно светлыми карими глазами, с его мягкими манерами, с его типично британским способом говорить, будто выдыхая слова. Просто он легок и естественен, как дыхание, этот человек, вытянувший ноги и откинувшийся на спинку не очень-то удобного стула.

Даты

• 1960 Родился в Великобритании, в семье учителей Дэвида и Ширли Ферт.
• 1995 Роль Дарси в телесериале BBC «Гордость и предубеждение» принесла ему мировую известность.
• 1997 Женится на итальянке Ливии Джуджиоли, у них двое сыновей - Лука (10 лет) и Маттео (8 лет).
• 2001 Дебютирует как писатель с рассказом «Отдел ничего» («The Department of Nothing»).
• 2007 Открывает в Лондоне магазин экологических товаров Eco Age.
• 2011 Роль в триллере Томаса Альфредсона «Шпион, выйди вон!» (Tinker, Tailor, Soldier, Spy).

Psychologies:

Большинство сыгранных вами персонажей - аристократы, иногда по крови, но почти всегда - духа. Роль, за которую вы получили Оскара, - и вовсе

Колин Ферт:

Я… вряд ли. Я не злой. Нервный, но сдержанный… Я всегда мечтал, чтобы обо мне сказали: «Он глуповат, но это незаметно». Потому что все мы глуповаты порой, но по некоторым так сразу и скажешь… Мне свойствен некоторый социальный аутизм… Мне не очень уютно в толпе. Я доканываю сыновей своим чадолюбием. Я маньяк пунктуальности, точности и ответственности. Жена - единственный человек, которому удается заставить меня держаться поближе к реальности, а коллега Эверетт (Руперт Эверетт - британский актер, известный не только звездными ролями в кино и театре, но и чрезвычайно ироничными, даже едкими интервью. - Прим. ред.) говорит, что я - ходячая иллюстрация жизненности пьесы Уайльда «Как важно быть серьезным». То есть как важно иногда быть несерьезным. То есть не быть мной… Я вечно попадаю в комические ситуации - то пальцы застряли в ставне собственного окна и приходится звать совершенно неизвестного соседа, который меня освобождает, но потом говорит: «А в трусах и тапочках с мордами бегемотов вы совсем не выглядите кинозвездой»… То перед спектаклем я так волнуюсь, что выхожу вдохнуть свежего воздуха через технический выход, дверь захлопывается, и я обегаю здание, это метров триста, захожу с главного входа мимо билетеров, пробираюсь через переполненное фойе, весь в поту… Как полный идиот, в костюме ХVIII века, с дурацкими «простите, извините, разрешите пройти»!.. Не думаю, что из всего этого складывается образ аристократа. Даже и духа. В лучшем случае - аристократа-британца из анекдотов или произведений Вудхауза. В лучшем случае я Берти Вустер. И то - тот весь состоит из иронии и самоиронии, а моя серьезность…

Да, но как вы сами объясняете, почему мы видим в вас это - аристократизм и благородство?

К. Ф.:

Вы просто привыкли.

КОГДА ЕСТЬ ТОТ, КТО ДЛЯ ТЕБЯ ВАЖНЕЕ, ЧЕМ ТЫ САМ, ПРЕОДОЛЕТЬ КРИЗИС ЛЕГЧЕ

Разве внешность не играет никакой роли? Ведь у вас исключительные внешние данные.

К. Ф.:

Вы хотите спросить, не ощущаю ли я себя красавцем? Это смешно: моя внешность абсолютно нейтральна - лицо, выдерживающее любое выражение, в зависимости от того, какого эффекта я хочу достичь. Теперь, правда, я знаю, что во мне действительно есть нечто привлекающее женщин. Но это определенно не то, что я вижу в зеркале. Все-таки я считаю, все дело в вашей привычке к этим моим «высокородным» ролям - ко всем этим мистерам Дарси, лордам Эссексам. В сериале «Гордость и предубеждение», как известно, я вышел из водоема в одежде - мужской вариант «шоу мокрых маек». Буквально на следующий день после этой серии на ТВ британские дамы массово помешались, а я начинал интервью с фразы: «Скажете, что я секс-символ, - встану и уйду». Потому что на самом деле у меня нет ничего общего с мистером Дарси. Причем как с Дарси из «Гордости и предубеждения», так и с Дарси из «Дневника Бриджит Джонс». Они - типичные, даже мифологические британцы. И страдают типичными национальными мужскими комплексами - что нельзя показывать своих чувств, нельзя откровенно проявлять себя, надо быть значительным, не говорить много, источать надежность. Блюсти так называемое достоинство. Сохранять лицо. А я устроен куда проще: нравится - улыбаюсь, не нравится - хмурюсь, расстроен - не скрываю, радуюсь - смеюсь. Совершаю глупые ошибки. Мне куда ближе Бриджит Джонс с ее постоянными «впросаками». И я говорю много - вы заметили? И все о себе - Дарси бы это прямо осудил.

Его особенные герои

МИСТЕР ДАРСИ из экранизации романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» Саймона Лэнгтона сделал Колина Ферта объектом мечтаний едва не всех женщин нашей эпохи. «Это довольно смешно - стать персонажем поп-культуры», - считает актер. Но ведь он и правда будто создан для роли того, кто, как сказано в романе, «привлекает внимание своей статной фигурой, правильными чертами лица и аристократической внешностью». Да и сам Ферт признается, что в его жизни есть «лишь три женщины - мама, жена и Джейн Остин».

ХУДОЖНИК ЙОХАННЕС ВЕРМЕЕР из фильма Питера Веббера «Девушка с жемчужной сережкой» - совершенно особенный для Ферта герой. «Ведь очень немногие актеры согласятся на роль, состоящую, в сущности, из одного взгляда», - говорит он.

КОРОЛЬ ГЕОРГ VI из Тома Хупера принес актеру не только Оскара, но и самый ценный для него комплимент. Королева Елизавета, посмотрев фильм, сказала, что узнала в герое Ферта своего отца. «Это была самая важная для меня похвала, - признался актер. - И не потому что ее произнесла королева. А потому что это сказала дочь, которая любила отца. И рано его потеряла».

ВИКОНТ ДЕ ВАЛЬМОН, архетипический соблазнитель в фильме Милоша Формана «Вальмон», экранизации «Опасных связей» Шодерло де Лакло, был первой главной ролью Ферта в кино и первой его ролью, о которой заговорили.

Есть извинение - вы отвечаете на вопросы...

К. Ф.:

Да нет никаких извинений. На самом деле я не люблю говорить о себе. Тут нет ничего особенно интересного. И нет никакой особенной моей заслуги в вашем интересе ко мне. Все, что случилось со мной - от первой роли до Оскара, - чистая удача. Некоторые в этих случаях говорят про сочетание способностей и удачи. А я убежден - чистая, беспримесная удача. Я знаю актеров - мои однокурсники, просто коллеги, - которые, увы, неизвестны, но они гораздо талантливее меня и многих, кто известен. Уверяю вас, это не показная скромность. И вообще не скромность - я просто уверен, что успех - результат удачно сложившихся обстоятельств. Мне повезло и все. Это совершенно естественная для меня оценка происходящего. Я никогда не жаждал многого. Мне всегда хватает того, что есть. Теперь-то даже многовато. Не мой масштаб, мне не по размеру. Я имею в виду… объемы известности. Она вполне способна лишить разума, даже если кое-какой у тебя был. Тут, правда, спасительно, что я англичанин. Это в Америке можно вести себя как звезда, требовать особого внимания, и особого вагончика на съемках, и личного ассистента… Там, при их культе звезд, проглотят. А у нас в Британии… не то что не проглотят, а на тебя же и выплюнут!

Но ведь вы давно уже более чем известный актер - вам к этому не удается привыкнуть?

К. Ф.:

Но до недавнего времени я практически не играл главных ролей. И мне это нравилось. Я играл роли по-хорошему, честно второстепенные. Первый раз я оказался единственным, кого режиссер хотел видеть в своем фильме, совсем недавно - в Тома Форда. А до этого всегда пробы, утверждение, всегда был кто-то, претендовавший на роль так же, как и я. Это нормально. Так и должно быть. Но зато я всегда работал, у меня никогда не было проблемы большинства актеров - проблемы платы за квартиру. Мне говорили: у тебя одинаковые роли, эти ваши аристократы, - а я отвечал: зато мне неизвестно, что такое безработица, бич нашего цеха. Кроме того, конкуренция дисциплинирует. Бывает так: ты становишься актером и занимаешься этим в сорок, потому что неплохо выглядел в девятнадцать. Но тебе уже не девятнадцать. Мотивация должна смениться. Тебе нужно понять, зачем ты на этом месте, по делу или по инерции. Я вообще считаю, что жить - это искать мотивации к жизни. Поэтому и важна дисциплина - чтобы их найти. Дисциплина - это не внешнее насилие, а внутренняя потребность для всех, кто собрался жить в сообществе. Дисциплина и сопротивление. Без сопротивления нет развития... Кстати, это вам говорит человек, который долгие годы был воплощенным отрицанием какой-либо дисциплины и внешних воздействий. Я, кажется, даже стал актером из презрения к дисциплине.

А это возможно - выбрать профессию, которая предполагает соперничество и борьбу за успех, и при этом презирать дисциплину?

ПРИЗНАТЬСЯ, Я ВСЕГДА МЕЧТАЛ, ЧТОБЫ ОБО МНЕ СКАЗАЛИ: ОН ГЛУПОВАТ, НО ЭТО НЕЗАМЕТНО...

К. Ф.:

Это объяснимо. Я рос в нескольких странах - мой отец преподавал в Нигерии, и мы жили там, потом была Англия, потом США, потом опять Англия. Обстоятельства менялись, и каждый раз надо было укореняться вновь. В результате я оказался непростым подростком. Ничего особенно страшного - полное отрицание химии с физикой, гитара, рок-группа, проколотые уши, травка. Я рос среди разных культур, для меня нет расовых и классовых границ между людьми. Но не было и авторитетов. Любые авторитеты вызывали у меня отвращение. Что было известной травмой для семьи: мои родители оба преподаватели, отец - историк самого классического академического склада... Свою обычную подростковую лень я определял как решимость сопротивляться Системе. Если от меня требовалось читать Шекспира, я читал Томаса Манна . Если говорилось, что надо слушать Брамса, я слушал исключительно Хендрикса. Кроме того, я учился в частной школе. Что значит - в школе для мальчиков. Только мальчиков. Девочки были чем-то прекрасным и недосягаемым. Недосягаемо-прекрасным. Теперь я думаю, что ходить в любительский театр я начал по преимуществу для того, чтобы встречаться с девочками. И чтобы создать свое пространство - собственный мир, куда уж наверняка не вторгнутся чужие - и чуждые мне - авторитеты. Я был классическим докучливым для взрослых подростком - нигилистом с гитарой, стопками книг и полным нежеланием чинно отправиться в университет. А поскольку за университет отец бой cо мной проиграл, я стал актером. Так сложилось.

Вы все свои успехи относите за счет обстоятельств?

К. Ф.:

Пожалуй... от меня вы ничего другого не услышите. Я действительно верю в эту мысль из песни Леннона: жизнь - это как раз то, что происходит, пока мы строим планы. Я так и стараюсь жить - просто жизнью, не по плану. До недавнего времени не знал, что буду делать в будущем году, - а востребованные актеры обычно расписывают свою жизнь года на два вперед. А я и сейчас стараюсь ничего не расписывать. Не знаю, что будет через год, какие будут роли, какие фильмы. Не соглашаюсь, когда студии предлагают подписать контракт сразу, скажем, на три роли, так называемые пакетные договоры. Жизнь не то, что можно упаковать. Мне кажется, признание ее стихийности - признак взросления. Поэтому я легко соглашаюсь на самые ее неожиданные предложения.

А какие у жизни к вам бывают неожиданные предложения?

К. Ф.:

Когда у меня были серьезные отношения с Мэг (Мэг Тилли - американская актриса и писательница. - Прим. ред.) и она решила, что актерство - бессмыслица, я с ней не спорил и даже с некоторым энтузиазмом откликнулся на идею переселиться на родину Мэг, в Канаду. Прожили четыре года в городке в лесах Британской Колумбии, я работал плотником, бог знает кем еще… Два года не был актером вообще. Но потом почувствовал, что оказался… далеко от собственной жизни. И вернулся в Лондон, расстался с Мэг. Мне это далось тяжело - у нас уже был Уилл, уйти от него было больно даже физически. Но я знал, что на самом деле мы с ним не расстанемся, а жить надо свою жизнь. И чувствовать ее вкус вот сейчас, здесь… Знаете, я часто перечитываю Фолкнера, «Свет в августе». Перечитываю из-за его описаний жары, запахов деревни, пыли на лесопилке… Помните? Фолкнеру, когда он написал это, было тридцать пять. А он уже знал, что жить надо вот этим - не мнениями, не позициями, а ощущением. Позиции - их надо иметь, а жить - чувством, что живешь. Если научиться просто быть, отступает страх небытия.

Такой страх обычно посещает нас с наступлением кризиса среднего возраста...

К. Ф.:

Я его переживаю уже лет двадцать. С тридцати, с начала собственно среднего возраста. Теперь меня уже не так беспокоит собственная конечность. Но мне становится чрезвычайно тоскливо, когда я представляю, как мои дети теряют меня. На личном уровне я не боюсь смерти. Мне просто не хотелось бы при этом присутствовать. Чистый Вуди Аллен, я понимаю. Но все-таки дети - лучший способ преодолеть кризис среднего возраста. Когда появляется некто, кто для тебя важнее, чем ты сам. Когда чувствуешь ответственность, которую просто нельзя отменить - она уже родилась и растет, эта ответственность. Родители обязаны детям, а дети родителям…. по-моему, ничем. Если дети по-прежнему близки с постаревшими родителями, либо им вместе интересно, либо… дети - хорошие люди. Вся жизнь - испытание нашей доброй воли, провокация быть лучше.

О вас говорят, что вы идеальный отец...

Я НЕ БОЮСЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ. Я ТАК И СТАРАЮСЬ ЖИТЬ ПРОСТО ЖИЗНЬЮ, НЕ ПО ПЛАНУ

К. Ф.:

Разве это возможно - быть идеалом? По-моему, возможный максимум - быть всегда для твоих детей… доступным. Всегда быть в их «зоне доступа». В общем, я стараюсь просто присутствовать в их жизни, чтобы у них всегда было ощущение, что я рядом. И не может случиться, что у меня нет времени на них. У меня всегда есть для них время. Передо мной даже выбор никогда не встает - семья или работа. Понятно, что семья. И когда выбираешь такое положение своего тела в реальности, все складывается так, как хотелось бы, совершенно само собой. Например, мне удается проводить немало времени с Уиллом, старшим сыном - он живет в Лос-Анджелесе, - потому что теперь я много снимаюсь в Америке. Дети - это улица с двусторонним движением. Они нуждаются во мне на самом деле меньше, чем я в них. Ты вынужден постоянно тренировать мозги, чтобы отвечать на их все усложняющиеся вопросы. А в моем случае отвечать на эти вопросы нужно еще и на итальянском языке: мои младшие сыновья - билингвы. Хотя не буду утверждать, что выучил итальянский из-за них.

Вам пятьдесят, и вы на вершине - личной жизни, карьеры…

К. Ф.:

…но предстоит спуск. Я так вижу вершину - не как достигнутую цель, а как начало спуска. А ведь спускаться легче, чем карабкаться. Я не люблю официальной одежды, галстук для меня - целое испытание. Понимаете, возраст... это как долгожданная возможность ослабить узел на галстуке. Совершенно особое удовольствие - ослабить галстук.

На прошлой неделе в прокат вышел фильм Вуди Аллена «Магия лунного света», где главную мужскую роль исполнил Колин Ферт. Корреспондент Grazia Марина Штерн узнала у актера, как сложились отношения двух обладателей «Оскара» и сложно ли быть отцом трех детей.

GRAZIA: Ваша роль в фильме — разоблачитель шайки шарлатанов. Сами вы тоже не верите в сверхъестественные явления?
КОЛИН ФЕРТ: Никогда не сталкивался с настолько таинственной ситуацией, что ее нельзя было бы разумно объяснить. И не находился под воздействием потусторонних сил. Но не отрицаю вероятности божественного вмешательства в наши дела. Впрочем, мне вполне комфортно быть в неведении.

GRAZIA: Вашего персонажа сложно назвать положительным. Каково было его играть?
К.Ф.: Очень здорово! В такой роли гораздо больше свободы, чем когда надо пытаться быть хорошим. Правда, иногда я думал: «Действительно ли необходимо, чтобы мой герой изрекал столько оскорблений?»

GRAZIA: Вуди Аллен — режиссер, о котором ходит много слухов. Вы верили им, до того как начали работать вместе? Что-то подтвердилось?
К.Ф.: Говорили, что он не репетирует, не вмешивается в игру актеров — а если человек ему не нравится, просто заменяет его. Первое, что я услышал на съемках: «Мотор! Мы снимем эту сцену с первого дубля!» Конечно, я очень испугался… а потом выяснилось, что эти сырые дубли как раз и есть работа над сценой. Аллен репетирует, сразу записывая пробы на камеру! И еще как руководит актерами! Вуди — очень дотошный режиссер. Он подходит в перерыве, снимает очки и говорит: «Я бы сыграл это следующим образом». И показывает…

GRAZIA: Что было самым трудным?
К.Ф.: С текстом в руках я часто чувствовал, что обычные люди так не разговаривают. И изобразить это можно только так, как играет Вуди — с его мимикой и пластикой. Но он задавал ритм, а дальше все шло как по маслу. Аллен — легенда, но работать с ним весьма непросто. Комедия — самый трудный для меня жанр, он требует огромного напряжения, ведь там все зависит от спонтанности. А на самом деле ничего к спонтанности не располагает.

GRAZIA: У Стэнли Кроуфорда есть что-то общее с другими вашими персонажами?
К.Ф.: Да. И «Магия лунного света», и «Одинокий мужчина», и «Король говорит!» — фильмы о людях, которые составили свое мнение о жизни и о себе. И вдруг происходит нечто такое, отчего все их мировоззрение рушится. Они обнаруживают себя в необычной ситуации.

Колин Ферт на съемках фильма «Магия лунного света»

Герой Колина Ферта пытается разоблачить банду шарлатанов, а выяснив, кто это на самом деле… влюбляется!

GRAZIA: Вам нравятся странные персонажи?
К.Ф.: Да. Кто-то объяснит это скрытыми качествами во мне самом, но, думаю, все намного проще: нормальные люди не так уж интересны. К тому же мои предки были преподавателями, врачами или священниками, так что я рос с осознанием того, что жизнь сложна и может измениться в любой момент.

GRAZIA: Ваши родители — учителя. Как они отнеслись к такому выбору профессии?
К.Ф.: В университет меня бы все равно не взяли — учиться я не хотел, не при- знавал авторитеты. Мне нравились выпивка и наркотики. Я любил бренчать на гитаре, отрастил волосы и проколол нос. Читал Кафку, Достоевского и Камю. Актерство — единственное, что меня интересовало с детства! Будучи хорошими педагогами, родители не ругали меня и поддерживали в выборе — хотя никогда в жизни не были знакомы ни с одним актером!

GRAZIA: Кем бы вы стали, если бы карьера в кино не сложилась?
К.Ф.: Ну, скорее всего, каким-нибудь жуликом. (Смеется.) Священника и преподавателя из меня бы точно не вышло. Писателя тоже — хоть мне и нравится сочинять истории, мысль о необходимости сдавать текст в назначенный срок убивает весь энтузиазм!

GRAZIA: Как вы чувствуете себя в качестве отца трех детей?
К.Ф.: После рождения старшего ребенка я думал: у меня теперь есть сын, и все остальное — карьера, социальное положение — такая ерунда по сравнению с этим событием! Потом стало страшно: я осознал, как много решают мои слова и поступки. А главное, мысль о том, что все счастье и покой зависят от этого карапуза, ужасно меня пугала! Отцовство — истинное испытание для эго. По‑моему, только став родителем, можно узнать, кто ты есть на самом деле.

GRAZIA: Вам нравится быть знаменитым?
К.Ф.: Люблю, когда меня хвалят, но я не наркоман славы. Мечтать, чтобы тебе не давали проходу, как-то странно. Пусть лучше пять человек оценят мою работу, чем пять миллионов запомнят лицо, оставаясь равнодушными к моим персонажам. Я очень удивился, когда стал популярным. И до сих пор удивляюсь.

- Вас учили работать с картами в процессе подготовки к съемкам?

Колин Ферт: Да. Это было абсолютно необходимо, потому что в фильме много сцен с картами. Я подошел к этому со всей ответственностью. Дональд был крайне скрупулезен. Я слышал об этом от других мореплавателей и читал в книгах. Говорят, он был исключительно талантливым навигатором.

Еще говорят, что он начал вести ложный судовой журнал вовсе не для того, чтобы обманным путем выиграть регату.

Колин Ферт: Есть версия, что он просто хотел найти путь домой. Даже несмотря на угрозу финансового краха, он просто хотел вернуться к семье.

- Хотел ли он таким образом избежать позора?

Колин Ферт: Все гораздо сложнее. Когда он принимал это решение, его единственной целью было возвращение домой. Дело не только в том, что он хотел сохранить лицо. Над ним нависла угроза полного банкротства, и ко всему в придачу добавился страх неминуемого позора.

Кажется странным, что все это уживалось в человеке, который решился на такую огромную ложь, но я думаю, что его любовь к истине была сильнее. Он оказался в ситуации, когда уже невозможно было обойтись без лжи. Одна из его последних записей в судовом журнале звучит так: «Есть только одна истинная красота - это великая красота правды». Он не мог заставить себя лгать открыто. В своем сообщении BBC он ограничился лишь тем, что находится в сороковых широтах, хотя на самом деле был в сороковых широтах южной части Атлантики. Если бы он не чувствовал дискомфорта из-за своего обмана, он мог бы расширить границы своей лжи. Например, послать сигнал бедствия, потопить яхту вместе с судовыми журналами. Я не утверждаю, что он не был обманщиком. Для меня главное - его неприятие собственной лжи.

Как в той сцене, где Дональд разговаривает по телефону с Клэр (жена Кроухерста, ее играет Рэйчел Вайс - прим.ред.), и ему не по себе, когда она рассказывает о том, как все рады его успеху.

Колин Ферт: Он хочет поговорить с ней, спрашивает: «Ты на линии?» Мне кажется, он отчаянно хотел рассказать правду, признаться во всем жене, но у него не было возможности поговорить с ней один на один. Всякий раз, когда он говорил с ней, его голос слышал весь мир, и он стал одержим идеей переделать передатчик таким образом, чтобы можно было делать прямые вызовы.

Я никогда до этого не играл в фильме вместе с Рэйчел Вайс. Но такая у нас работа, при первой встрече мы просто сказали друг другу: «Здравствуйте. Мы с вами женаты». Мы с одинаковым трепетом отнеслись к своим персонажам, почувствовали огромную симпатию к этим людям. Я был полон энтузиазма и с восторгом обнаружил, что Рэйчел тоже работает с большой страстью. Актерская игра - это постоянный поиск, никогда не знаешь, что именно тебя ждет. Ты просто продолжаешь искать ответы на вопросы.