М. Уоллес

Со вступлением на престол Екатерины II, гордившей­ся дружбою с философами, для раскола настала новая эра. Императрица, проникнутая теми понятиями о веро­терпимости, которые тогда были в ходу в Западной Ев­ропе, отменила различные ограничения прав, существо­вавшие для раскольников, и пригласила тех из них, ко­торые бежали за границу, возвратиться на родину. Ты­сячи раскольников последовали этому призыву, и многие из них, скрывавшиеся до сих пор от глаз администра­ции, сделались богатыми и именитыми купцами. Те сво­еобразные религиозные общины с полумонашеским ус­тройством, которые до сих пор существовали в лесах северных и западных областей, начали возникать в Мо­скве и были официально признаны администрацией. В начале эти общины возникали в виде богаделен и при­ютов для больных, престарелых и убогих, но вскоре они превратились в настоящие монастыри, настоятели кото­рых пользовались неопределенною духовною властью не только над лицами, жившими в стенах этих учреждений, но и над остальными членами секты, рассеянными по всему пространству империи.

С этого времени и вплоть до настоящего царствова­ния правительство придерживалось относительно раско­ла изменчивой политики, которая колебалась между пол­ною терпимостью и строгими преследованиями. Надо, впрочем, сказать, что преследования никогда не отлича­лись особенной выдержанностью и систематичностью. Главное внимание было обращено на внешность. Духов­ные власти не доискивались той ереси, которая могла скрываться в тайниках душевного убеждения, и снисхо­дительно принимали за православного всякого, кто еже­годно являлся к исповеди и причастию и воздерживался от поступков, явно враждебных официальной церкви. Те из раскольников, которые соглашались на уступки этого рода, фактически были свободны от всяких преследова­ний; для тех же, совесть которых не шла на подобные сделки, существовал другой, столь же удобный способ избегнуть преследований. Приходское духовенство, издавно привыкшее равнодушно относиться к духовным вопросам и смотреть на свои обязанности преимущест­венно с экономической точки зрения, относилось враж­дебно к расколу преимущественно потому, что он, уменьшая число прихожан, обращающихся за требами к духовенству, уменьшает и доходы последнего. Этот повод к враждебности раскольникам не трудно было ус­транить посредством небольшого денежного пожертво­вания, и таким образом между ними и приходским свя­щенником обыкновенно устанавливалось молчаливое со­глашение, которым обе стороны оставались довольны. Священник получал свою плату совершенно так же, как если бы все его прихожане исповедовали православную веру, а прихожане пользовались свободой веровать и молиться по-своему. Этим грубым, но удобным способом на практике обеспечивалась значительная доля веротерпимости. Насколько подобные сделки имели благотвор­ное нравственное влияние на приходское духовенство, это, конечно, другой вопрос.

По удовлетворении приходского священника остава­лось еще удовлетворить полицию, которая равным об­разом взимала поборы с раскола; но тут переговоры обыкновенно не представляли никаких затруднений, так как обе стороны были заинтересованы в том, чтобы прийти к соглашению и жить в ладу друг с другом. Таким образом, положение раскольников фактически оставалось то же, как и при Петре: они платили изве­стную подать, и за это их оставляли в покое, только деньги, уплачиваемые ими, шли не в государственное казначейство.

Старообрядческая_книга_2_В.Я. Железников и Д.С. Рукавишников
В контексте государственной политики в отношении церкви «старая вера» была непризнанной, более того - преследуемой. На протяжении веков существенно изменялся характер государственно-церковных отношений к старообрядцам: гонения сменялись попытками компромисса.

Старообрядцы, не принявшие реформ патриарха Никона, вплоть до конца XVII века были убеждены, что сумеют одолеть «еретиков-никониан» и старая вера восторжествует. Но правительство не только не вернулось к старой вере, но и стало жестоко преследовать старообрядцев, навязывая им нововведения.

На жизнь и развитие старообрядчества в XVII-XIX столетиях повлияли три важнейших обстоятельства:

Государственная политика в отношении сторонников старой веры;
- общественное и экономическое развитие России;
- духовные искания самих старообрядцев.

Вопрос о положении старообрядчества был одним из самых главных во внутренней политике России, начиная со второй половины XVII века. Государство и церковь пытались решить проблему взаимоотношений со староверами различными способами. Запреты, налоги, насилие - всё это оказалось несостоятельным по отношению к расколу.

Жестокие репрессии конца семнадцатого века уступили место чисто практическому подходу Петра, весьма далекого от богословских споров и устроившего очередную радикальную церковную реформу, упразднившую патриаршество. Как и к другим проблемам, к старообрядчеству Пётр подошел прежде всего с позиции казны.

Император повелел переписать «всех раскольников мужского и женского пола, где бы они не проживали, и обложить их двойной податью». Тех же, кто укрывался от переписи, если находили, то предавали суду. Взыскивали с них за прошедшее время двойной налог или ссылали на каторгу. Тем не менее, согласно указу, теперь старообрядцы могли жить открыто. Им строго воспрещалось обращать в раскол своих домашних и других людей. Кроме того, раскольники не допускались к общественным должностям, и их свидетельства против придерживавшихся официального православия не принимались. Все старообрядцы должны были носить особое платье, по которому они тот час могли быть узнаваемы, за право носить бороду также была введена особая подать, распространявшаяся впрочем не только на них, но и на всё население империи. Платили подать и те, кто венчался не у церковных пастырей. Раскольники могли вступать в брак с придерживающимися официального православия не иначе как по отречению от старой веры, однако это требование распространялось и на инославных вообще. Таким образом, при Петре староверов, как и представителей иных конфессий, вынудили платить своеобразную дань за право на собственное вероисповедание.

Раскольникам не позволялось строить скиты, их монахов и монахинь рассылали по монастырям под строгий надзор, а иногда осуждали на каторжные работы. Уличенные в намеренном и упорном укрывательстве старообрядцев наказывались как противники власти.

После смерти Петра, а особенно при Анне Ивановне, преследование староверов возобновились. Своего рода «золотой век» старообрядчество пережило в 60-90ые годы XVIII века. Очевидна тенденция к либерализации законов в отношении старообрядцев. С воцарением Екатерины Второй, меры против старообрядцев становились более снисходительными. Отправной точкой в решении проблемных отношений со старой церковью стали просветительские установки, теоретические обоснования основ разумного и справедливого строя.

Беглым раскольникам было объявлено полное прощение, если они возвратятся в Отечество: они смогут селиться в любой местности, выбирать род деятельности, какой пожелают, также им дарованы разные льготы: разрешено носить бороды и ходить не в указном платье.

Следствием этого стали мощные старообрядческие общины в Москве, Санкт-Петербурге, Поволжье и других местах. В правление Екатерины староверов можно было встретить в любом уголке страны: они покидали окраинные земли, где ранее скрывались от преследований, возвращались из-за границы (прежде всего из Польши).

Постепенно раскольников стали допускать к присяге и свидетельству, если они были освобождены от двойной подати, то их даже разрешено было выбирать. Также оставили применение строгих мер собственно против тайных и упорных староверов, которые увлекали других к безрассудному самосожжению.

Тем не менее, несовершенство законодательной системы создавало массу возможностей для ущемления прав старообрядцев. Раскольничество не получило признания наряду с официальным православием и продолжало считаться заблуждением. Следовательно, к «заблудшим» при прочих равных условиях относились с особым пристрастием, считая серьезным преступлением пропаганду раскола и обращение людей в старую веру.

По сути, веротерпимость по отношению к староверам была больше парадным фасадом, нежели реально предоставленной свободой. Государство преследовало свои интересы, видя экономические и политические выгоды от некоторых «послаблений». Многие старообрядческие общины приобрели авторитет в торговом и промышленном деле. Старообрядческое купечество богатело и даже отчасти стало основной опорой предпринимательства в XIX веке. Социально-экономический расцвет был следствием изменения государственной политики в отношении староверов.

До 80-ых годов XVIII века ни законодательством, ни практикой не был решен вопрос о праве старообрядцев на публичное оправление своих обрядов. Первые прецеденты строительства церквей были предприняты в Твери и Нижнем Новгороде и других городах, что давало юридическую возможность воспользоваться подобной милостью во всех епархиях, но каждый случай рассматривался отдельно

Также в указанный период не последнее место в духовных ведомствах занимал надзор за распространением книжной грамоты. На протяжении почти всего XVIII века действовало законодательство Петра об изъятии старинных печатных и рукописных книг и икон старого письма и отсылке их в Святейший Синод. Первая собственно старообрядческая типография возникла в посаде Клинцы Суражского уезда, Черниговской губернии в середине 1780-х.

Центром сосредоточения запрещенных книг стала Ростовская ярмарка, одна из крупнейших в стране. Обнаруженные «вредные» книги и целые библиотеки могли беспрепятственно уничтожаться. В идеологической войне церковь, поддерживаемая государством, изо всех сил пыталась установить единые понятия о благочестии и православии. Не без основания полагая, что единство веры может установить «единомыслие» в народе.

Съезд старообрядцев в Нижнем Новгороде. Начало XX века.
Екатерина Вторая сделала попытку вписать «религиозных диссидентов» в общую государственную структуру. Абсолютистское начало религиозной терпимости проявлялось в том, что законодательные инициативы исходили от светских властей и тем самым, неизбежно заставляли меняться господствующую церковь.

Очевидное «послабление», данное старообрядцам в последней четверти XVIII века, закрепилось в указе Синода от 22 марта 1800 г., который предписывал каким образом следует поступать с людьми, отклоняющимися в старообрядчество. Причиной его принятия стали жалобы староверов к правительству на притеснения со стороны приходских священников. В предотвращение каких-либо нареканий в дальнейшем, приходские священники обязывались терпеливо и гуманно относиться к старообрядцам. Однако этот указ оставался красивой декларацией и не имел реального практического применения, поскольку невозможно было контролировать, насколько тот или иной священник следовал христианским принципам в отношении раскольников.

Опасаясь усиления оппозиции, которое могло последовать в результате «половинчатых» уступок, правительство, начиная с 1810 г., предпочло сделать шаг назад и вернуться к мерам репрессивно-охранительного характера.

Основные итоги развития старообрядчества:

Во-первых, несмотря на жестокие преследования со стороны властей и официальной церкви, раскольники выстояли и сохранили свою веру. Мужество и непреклонность старообрядцев в борьбе за свои убеждения - одна из замечательных страниц духовной истории русского народа.

Во-вторых, старообрядческие общины продемонстрировали удивительную способность приспосабливаться к самым тяжелым условиям. Несмотря на приверженность старине, они сыграли значительную роль в развитии и укреплении экономических отношений в России, проявив себя на редкость трудолюбивыми и предприимчивыми людьми.

В третьих, неоценимы заслуги старообрядцев в деле сохранения памятников средневековой русской культуры. В общинах бережно хранились древние рукописи и старопечатные книги, старинные иконы и церковная утварь. Но главное, они создали новую культуру, в рамках которой вся жизнь человека подчинялась общинным, соборным решениям. Эти решения, в свою очередь, основывались на постоянном обсуждении и размышлении над христианскими догмами, обрядами и Священным писанием.

Обстановка непрерывных споров и обсуждений, столь характерная для старообрядчества, не имела ничего общего с той «казенщиной», которая сложилась после реформы Петра в официальной церкви.

Преосвященные архипастыри и гг. сенаторы!

В русской империи, Промыслом нашему управлению вверенной, издавна продолжается раздор и раскол между архипастырями и народом. Я, насколько могла, старалась понять суть раздора и, надеюсь, поняла удовлетворительно. Эта суть знакома их преосвященствам, а вам, гг. сенаторы, мы постараемся ее объяснить. Не сейчас и не вчера, а как только я, по внушению неба, почувствовала себя родною великому русскому народу и его скорби, и его радости, до глубины души огорчилась раздором между архипастырями и народом, и положила на своем сердце - истощить все средства ко уврачеванию этой язвы, разъедающей государственный организм. Каждаго из архипастырей и ученых и духовных разспрашивала я: из-за чего именно и как явилась и продолжается толико упорная с обеих сторон вражда, разспрашивала каждаго и здесь присутствующих архипастырей. От всех их я выслушала следующее: “Русская церковь от недостаточнаго общения с восточными патриархами в продолжении нескольких веков утратила правильность и чистоту своей обрядности; о падении нашем не сами мы, русские, догадались, а надумали нас греческие и киевские отцы, примерно с 1649 года начавшие наезжать на Москву. Первое из погрешностей, на которую они указывали с наибольшим рвением со многими “зазираниями и осуждениями”, было сложение двух перстов для крестнаго знамения. Знакомясь далее с нашими якобы падениями, греческие и киевские отцы нашли еще несколько обрядовых разностей. Прибавление слова “истиннаго” к слову “Господа” в символе веры, произношения “Исус” вместо “Иисус”, двойное аллилуйя вместо троения, хождение по солнцу вместо хождения против солнца, употребление на проскомидии семи просфор вместо пяти, печатание просфор круглою печатью вместо квадратной, именование в одной из молитвенных пресловий Сыном Божиим, а не Богом”.

Гг. сенаторы! Вы сейчас встречаете великую скорбь, яко бы к небу вопиющия преступности нашей церкви против восточных патриархов были причиною раскола. Что до нас, то нам припомнилось путешествие Гуливера, попавшагося после крушения его корабля в одну страну, так называемую “лиллипуты”, в которой существуют люди величиною в 3 или 4 вершка. “Народ этой страны, - разсказывает Гуливер, - уже целые века подвергается страшному истязанию и смертельным казням за то, что он ослушивается определения верховной власти, чтобы разбить яйцо непременно с остраго конца; если же кто разобьет с тупого конца, тот безпощадно попадется на кол или костер”.

Итак, все эти зазирания и осуждения греческими и киевскими отцами нашей отечественной обрядности, гг. сенаторы, и затем внутренние запреты и проклятия, истязания и казни не похожи ли на лиллипутские споры и междоусобия из-за того, с котораго конца разбивать яйцо, и не суть ли они внушения суетности, тщеславия и склонности греческих и киевских отцов учить и драть за ухо нашу отечественную церковь, а при этом обирать наших царей и народ, дескать, за науку, за яко бы спасительную для нас проповедь, словом - показать нам свое пред нами яко бы превосходство и нашу в них яко бы необходимость. По моему, господа сенаторы, государю Алексию Михайловичу следовало бы всех этих греческих отцов выгнать из Москвы и навсегда запретить въезд в Россию, чтобы они не имели возможности затеивать у нас смуты, а киевских отцов просто разсылать по крепостям и монастырям на смирение. До сих пор, господа сенаторы, все это, признаюсь, сначала возбуждало во мне веселость. Но никак не допуская, чтобы человечество, нет - не только человечество, а христианство, и сие в высших нарочитых его носителях и представителях, могло дозволить себе унизиться до таких безразсудных размеров, мы потребовали подлинныя деяния собора 1667 года, и нам показали его соборный акт от 13 мая, коим, как нам объяснили, этот собор увенчал все прежния с 1649 года начавшияся зазирания, осуждения, запреты и проклятия поименованных обрядностей. Прочитывая этот злополучный акт, мы натолкнулись на новую характерность, про которую отцы нам не говорили. Вы уже знаете, что отцы с проклятиями, запретами произносят Сыне Божий на так называемой молитве ко Иисусу. Надеюсь, вы поняли безсмысленность и преступность клятвы. Но это не все, а вот что мы еще вычитали в этом акте. Отцы с проклятиями запретили говорить “Сыне Божий” только на соборе, т.е. на церковных, общественных священнослужениях, а во всех остальных случаях предоставили свободе каждаго говорить: и “Боже наш”, и “Сыне Божий”. Стало быть, во всех этих остальных случаях и “Сыне Божий” здесь в этой молитве находили Богу угодным и спасительным. Что же это такое? Признаюсь, господа, этот момент и этот акт, и этот май, и это 13 число, и эти отцы в представлении моем приняли образ чудовища, зверя, адом, изрыгнутым на посрамление веры христианской, на посрамление человечества!

Затем, гг. сенаторы, допрашивали мы преосвященных архипастырей. Во всех осужденных 13 мая обрядовых действиях и чтениях есть ли какая противность или вере христианской, или канонам церкви, или интересам государства? От всех мы получили полное отрицание. Зачем же, допрашивала я отцов, зачем вы за эти клятвенные запреты стоите так упорно и азартно, что, например, 15 мая 1722 года определили лишить церкви и таинств каждаго из православных за то только, что он крестится двумя перстами? Вот, отвечают, что это делают они по должному послушанию великому и святому собору 1667 года, положившему клятвенныя запрещения на двуперстие и крестящихся двуперстно с таким подтверждением, что скорее весь чин природы разрушится, а клятвы эти пребудут неразрешены во веки веков, аминь!

Да, да, господа, я уже сказала, что читала этот злополучный акт и подтверждаю, что ссылка на него отцов безупречна. Но что же в этом, ежели и клятвы неправедны и запреты безразсудны? Неправедная клятва не обращается ли на самих проклинателей? Все эти клятвенные запреты ничтожнее для нас комара: этот, по крайней мере, ужалить может, а безразсудныя клятвы? Что это, как не перебранка между собой базарных торговцев, что это, как не лай собак на толпу проходящих! Да, гг. сенаторы, да, преосвященные отцы! Ежели есть в Церкви Божией праведная клятва, то по истине стоит ея акт 13 мая и составители его... Да, да, преосвященные отцы, в этом вашем акте мы вот еще что вычитали во удостоверение праведности и непреложности своих заклятий, именно: “аще же кто и умрет во упрямстве своем, да будет и по смерти не прощен и не разрешен, и часть его и душа его с Иудою предателем и со Арием, и с прочими безбожниками и еретиками. Камение и древеса да разрушатся и растлятся, а той и по смерти пребудет не прощен и не разрешен, яко тимпан во веки веков, аминь!” Это, господа, значит, что тела умерших в непокорстве отцам 13 мая до Страшнаго Суда не предадутся разложению, что их, как говорится, не будет принимать земля. Это отцы обещают нам во имя Великаго Бога. Так ли, преосвященные отцы, поняли мы ваш соборный акт 13 мая? (Молчание). Отчего же Бог не послушал и не слушает вас, отчего не видали мы ни одного такого знамения? Господа, слышали ли вы когда-нибудь, чтобы какого-нибудь старообрядца не приняла земля?

Преосвященные отцы! Давайте же нам такое знамение, покажите нам такия телеса, или хотя одно такое тело покажите, или же откажитесь, от своих клятв и запретов. Клятвы и запреты! - против чего? Против предметов не только безвинных, не только честных, богоугодных и спасительных, но даже более осмысленных и более продуманных, чем указано соборне. Телесныя озлобления и смертельныя казнения, кнут, плети, резания языков, дыбы, виски, встряски, виселицы, топоры, костры, срубы - и все это против кого? Против людей, которые желают одного: остаться верными вере и обряду отцов! Преосвященные отцы! За что вам на них так звериться и сатаниться? Есть ли у вас хотя искра, хотя призрак человеческаго чувства, совести, смысла, страха Божия и страха людского? Святителей ли я вижу? Христиане ли предо мной зверятся и беснуются? Человеки или звери устремляются пред моими глазами на растерзание Христова стада и на колебание основ Провидением нам вверенной матери?!

На дальнейшие наши разспросы: в праве ли и не обязаны ли св. синод и архипастыри исправить ошибки своих предшественников, нам отвечали приблизительно следующее: Собор есть голос церкви, есть сама церковь, а церковь непогрешима. Узнает народ, что собор 1667 года погрешил, у него поколеблется вера в свою церковь.

Ясно, господа сенаторы, что преосвященные отцы указывают нам церковь не истинную, а ложную и лживую. Не ту Церковь, которая истинность своих соборов доказывает согласием их с учением Христа и апостолов, а ту, которая на слепой вере народа в собор мнит строить неправедность безразсудств, никому не дозволяя сомневаться в достоинстве ея определений. Скажу яснее и прямее: не ту церковь, которая имеет право исправлять ошибки своих первосвятителей, а ту, в которой эти первосвятители не только не дозволяют никому обличать их ошибки, но и принуждают веровать в эти ошибки, как во внушения Бога. Но ни престол, ни государство не могут быть крепки, стоя на лжи и обмане. Гг. сенаторы, преосвященные отцы! Я с помощию Бога на всяком их слове опровергала и стыдила. За всем тем, на все наши предложения исправить давнейшия погрешности, они в этом нам отказывали и отказывают. Вот, гг. правительствующий сенат, цель сегодняшней вашей конференции с св. синодом. Сегодня, при содействии вашем, мы надеемся сломить его упрямство, а вы, гг. сенаторы, будете свидетелями пред отечеством, что меры, кои мы на случай дальнейшаго упорства имеем принять, вынуждены у нас преосвященными отцами. К вам обращаюсь, св. синод, и вместе с сим возвращаюсь к вашему определению от 15 мая 1722 года. Спрашиваю: о мудрости ли, о просвещенности ли, о пастырности ли свидетельствует этот акт? Удивляюсь вашему ослеплению: народ валит в церковь и, конечно, со своим от отцов унаследованным двуперстием, а архипастыри будто как злодеев встречают его проклятиями и угрозами истязаний и казней. Кто же из вас раскольники, кто злодеи? Можем ли мы терпеть это пятно, эту нечисть, этот позор на нашей императорской порфире, на отечественной церкви, на ея иерархии и, наконец, на вас самих, преосвященные отцы? Хотя знаю, самая мысль разстаться с этой нечистотою приводит вас в ужас и негодование! Не трогаю ваших ни запретов, ни проклятий: пусть они последуют за вами и туда, где раздают их по достоинству. Отвечайте, преосвященные отцы, согласны ли вы уступить русскому православному народу, уступить нам только любезное двуперстие? Согласны ли вы ваш акт от 15 мая открыто и явно заменить актом, ему противоположным?

Самодержавная государыня, великая мать отечества! - в один голос отвечают члены синода. - Святая церковь непогрешима, а собор - ея голос. Великий святый собор изрек клятвенное запрещение на двуперстие, это изрекла сама церковь; веруем во Христа, веруем и в Его Церковь. Твоя власть, великая государыня, над нашей жизнью, но жизнь наша - Христос и Его Церковь, за Христа и Его Церковь мы умереть готовы. Искоренение двуперстия есть задача нашей жизни и нашего святительства. Делай, государыня, что тебе угодно, но без нас.

Слышите, гг. сенаторы? - продолжает мудрая Екатерина. - Слышите, какую хулу возводят архипастыри на Христа и Его Церковь, какою грязью бросают они им прямо в лицо, называя Телом Христа и Его Церкви блевотины своего изуверства? Знаю, преосвященные отцы, что Церковь святая непогрешима, а соборы суть ея голос. Но не могут же быть святыми соборы разбойнические? Таков по содержанию и последствиям собор 1667 года. Не произношу суда над ним: суд над соборами принадлежит Церкви и ея соборам. И собор 1667 года пусть будет свят и непогрешим во всем остальном; но что касается до акта его от 13 мая, то это ничто иное, как извержение невежества, гордости, злобы, насильства и изуверства. Гг. сенаторы! Сам св. синод, здесь, в присутствии вашем, признался, что его собственный акт от 15 мая 1722 года есть родное детище соборнаго акта 13 мая, есть точное отражение, отпечаток этого акта, а вы видели уже достоинство их обоих. Пусть для членов синода, пусть для всех архипастырей и российских и греческих собор тот будет и велик и свят. Но нам-то, императрице русскаго народа, какое дело до святости и великости собора, если постановления его безумны? И не будем ли мы отвечать перед историей и потомством, и куда скроемся мы от собственной нашей совести, если, противопоставив с одной стороны несправедливость и безумство соборных запретов и проклятий, а с другой - справедливость, громадность и энергию протеста, - останемся среди них безучастными и бездеятельными? Акт “великаго и святого” собора с проклятиями и угрозами истязаний повелевает мне креститься непременно тремя перстами. Но что если двуперстно слагать знамение креста научила меня дорогая мне мать, поясняя, что это слагание есть завет Церкви и предков, что, храня этот обряд, я чту их память и, сохраняя уважение к Церкви, привлекаю на себя благословение неба? Недаром, ведь, Бог еще в ветхом завете проглаголал: “Чти отца твоего и матерь”. Но можно ли чтить отца и мать, и плевать на бабку и деда, на ближних и отдаленнейших предков, если учение их не отступало от учения Церкви. Это я говорю, входя в чувство каждой гражданки, дочери и матери. Теперь скажу, как императрица. Основание государственности есть семья, крепость семьи, почтительная преданность родителям, крепость всей совокупности семьи, крепость государства, благоговейное отношение к памяти предков. Дозволим же ли мы кому-то ни было разрушить сию важнейшую из основ государственности, бросая грязью и огненныя стрелы в верования, обычаи и в справедливый обряд предков? Преосвященные отцы! Вот вам мои два перста. Гг. сенаторы! Вот вам наше исповедание Распятаго! Вот, я при всех вас этим двуперстием полагаю на себя знамение креста, полагаю твердо и истово, как крестились предки, как крестится теперь народный протест. Видели? Св. синод осмелится ли сказать, что я - еретичка, что я - раскольница, что я - противница Распятому и Его Церкви? Да, я противница, я презрительница, но только не Христа и Его Церкви, а ваших, св. синод, безразсудств и вашего, отцы архипастыри, достойнаго проклятий собора 13 мая. А будучи сама исповедницею Распятаго, но презрительницею ваших и соборных, и синодских бредней, могу ли осуждать русский православный народ, осуждать старообрядчество, народный протест, который вы называете расколом? Гг. правительствующий сенат! Вот я во второй раз крещусь двуперстно и с сим после знамением веры в Бога-Человека, с этим символом любви к Распятому, свидетельствую вам пред Господом-сердцеведцем, что не допущу, чтобы в империи, Всевышним Промыслом нам вверенной, продолжать невежество, чтобы наше. царствование и наше имя в истории загрязнили безобразничества их преосвященств. Крещусь в третий раз, в третий раз подтверждаю, что сие наше намерение будет нами исполнено, что не далее, как сегодня, и не позже, как в это заседание, русский православный народ получит полную свободу креста и обряда. Еще раз обращаюсь к вам, св. синод, уступите нам, уступите доброму, любезно верному нам русскому народу его родное, отечественное и любезное им двуперстие.

Всемилостивейшая государыня! - отвечает синод. - С благоговением выслушали мы твое исповедание, со смирением обличения в глубине своих совестей мы признаем и без колебаний исповедуем святость двуперстия. Но здесь, в общем собрании, с сенатом мы обязаны разсуждать не только как пастыри, но как государственные деятели и администраторы. Прими во внимание, государыня, невежество и грубость русскаго народа. Ежели и может что его обуздывать, то это одна сила и страх. Какую же силу и какой страх может чувствовать народ к правительству, которое именем Бога и Его Церкви изреченные повеления обращает в ничто, повеления, которыя честно и грозно содержал целый ряд правительств? Твоя воля и твоя власть. Но, великая государыня, мы, всероссийский синод, за себя и за всех архипастырей российской церкви, и настоящих и будущих, дерзаем тебе сказать, что не примем участия в разрушении тобою православной церкви и собственнаго твоего престола.

Слышите, гг. сенаторы! - к сенату обращает речь императрица. - По окончательному приговору архипастырей и церковь, и престол рушатся, если мы окажем справедливость нашему верному народу, окажем уважение к тому, что для него и есть, и искони было священно; ежели мы, даровав ему свободу креститься двумя перстами, почтим его предков, а почтив предков, удесятерим силу и крепость государства. По словам св. синода, и церкви и престолу грозит разрушение, если мы будем управлять разумно, просвещенно, справедливо к человечеству. По св. синоду, и церковь и престол крепки только насилием, проклятиями и смертельными казнями за слагание двух перстов и за молитву, и за именование в молитве Спасителя “Сыном Божиим” и т.д. Я могла бы продолжать безконечно, но и наш язык и ваш слух для нынешняго дня уже довольно натерпелись, теперь, гг. правительствующий сенат, извольте сказать нам ваше мнение.

Всемилостивейшая государыня! - отвечает сенат. - Сии три часа, в которые слух наш преисполнился слышанием твоих поистине боговдохновенных речей, и сей день 15 сентября впишутся и на небесах и в книгу жизни, и здесь, и на земле в сердцах твоего народа и его истории. А в объяснениях и воззрениях св. синода не находим ничего твердаго и основательнаго. А потому ты поступишь как истинная мать отечества, если всемилостивейшим манифестом, помимо св. синода, объявишь российскому народу свободу креста и обряда, что ты уже обещала.

Благодарю вас, правительствующий сенат, - отвечает государыня. - Благодарю за ваше решение: в нем выразилась и мудрость и попечительность о благе народа, всегда вам свойственная. Но мы не принимаем вашего решения. Правда, как императрица, как прирожденная самодержавная представительница русскаго народа в делах его церкви и государства, как сам народ, мы и Богом и народом облечены правом и властию установлять все для него полезное и освобождать его от всего ему несвойственнаго, и, прибавляю, принятием предлагаемой вами меры мы придали бы необычайный блеск и нашему царствованию и, что важнее, самому императорскому престолу. Но мы не желаем в глазах народа унизить св. синод, это - за неимением лучшаго, - высшее церковное учреждение, приняв не только помимо его, но и прямо вопреки ему, меру неизмеримо великой важности. Не желаем также положить на св. синод неизгладимаго пятна в истории и, что считаем и того важнее, обнаружить пред очами иноземцев внутреннюю нашу неприглядность. У нас есть мера, которая не касается ни прав, ни убеждений св. синода, а между тем дает нам возможность исполнить сейчас данное нами обещание, - сегодня же дать верному нам русскому народу крестное слагание для крестнаго знамения, - обещание, которое мы торжественно и трикратно подтвердили знамением креста, и, как вы видели, не синодское слагание перстов, слагание, навязанное некогда русскому народу насилием, невежеством и изуверством, слагание, которое введено с проклятиями из проклятий, истязаниями и смертельными казнями. Народу, любезному нам русскому народу, не как невежественному и грубому, как думают о нем преосвященные отцы, дадим свободу обряда, в котором так сердечно и глубоко, как ни в одном из народов мира, развита вера во Христа и к престолу. Мера эта, гг. сенаторы, - отмена государственной религии и полная свобода вероисповеданий. Секретарь, садитесь и пишите в этом смысле наш всемилостивейший манифест.

Всемилостивейшая государыня! - бросившись на колена, возопили члены синода. - Что вы делаете? Вы разрушаете и церковь и престол!

Что это за церковь? - возражает государыня. - Что это за церковь, которая только в покровительстве, только в мече императоров знает свое спасение и свою неделимость? Так вот, отцы, какова ваша церковь, а мы этого еще не знали! Не хочу быть в вашей церкви. Я знаю Церковь единую, соборную, апостольскую; знаю Церковь, в которой Господь Духом Своим Святым пребывает со Отцем и во веки пребудет, и которую не император мечем своим, а Господь Духом Своим сохраняет и во веки сохранит неодолимою от врат адовых. Да, сегодня я в отечественную церковь уверовала; уверовала, что Господь и ее, как члена церкви вселенской, охраняет, а теперь меня св. синод ставит на месте Христа и Святаго Духа, от меня, от нашего императорскаго меча, как папства, надеется неодолимости своей церкви? Я сохраняю неодолимость церкви. Стало быть, я более, я выше, я сильнее церкви! Нашему сердцу чужда эта преступная суетность. Разве не довольно нам великой империи, чтобы благотворить человечеству. Зачем посягать нам на Церковь, на достояние Христово? Мало нам нашей империи? Христос даст нам Константинополь, быть может, и весь Восток, если мы сохраним верность Ему. Я сильнее церкви; но если так, то, стало быть, сама я вне этой церкви. Вам, преосвященные отцы, с вашей церковью хорошо за мной, за нашей спиной, за нашим императорским мечем, а нам-то каково? Как я-то, бедная, останусь без Церкви? Гг. сенаторы, в какой церкви вы быть полагаете? В той ли, неодолимость которой охраняю я, или в той, которую охраняет Христос? Если в последней, то приглашаю вас вместе искать, где она. Мы имеем Церковь вселенскую, но непосредственно в ней быть нельзя, непременно должна быть посредствующая, каковою до сего дня была наша поместная, отечественная русская церковь! Но русская церковь разделяется на две церкви: старую и новую. Новая церковь, старая церковь, а между тем обе российския? Как эти слова странны ушам, разительны для сердца! О, Провидение! Озари ты наши умы и сердца в сей священный для нас час! О, Провидение! Благодарю Тебя! Гг. сенаторы! Я всегда всем сердцем веровала Провидению, и Провидение сейчас не оставило нас: оно показало нам церковь и церковь ни как не новую, а, несомненно, старую и притом отечественную, хотя и не синодскую. Вы сейчас слышали от представителей отечественной церкви, что неодолимость ея охраняют государи своим императорским мечем. Но такою ли она была до учреждения синода? Такая ли вера принята была нами, русскими, сначала? Никак! Стало быть, теперешняя наша государственная церковь есть новая. Когда же, с какого момента она стала такою? Какая катастрофа и когда могла обрушиться на нашу древнюю церковь? Ужели такая громадная реформа могла совершиться без протеста, без борьбы, не оставив в истории после себя ни памяти, ни следа? Куда девалась древняя наша церковь, - церковь, которую мы получили из рук просветителя земли русской, которая не впадала в Христоборство, ставя у себя царей вместо Христа, которая веровала во Христа, как в своего Главу и Охранителя, которая поэтому была истинным членом вселенской Церкви и, как член последней, и сама была причастницей неодолимости, обещанной Господом? Где же ныне, где ныне наша древняя святая Мать? О, Провидение! Благодарю Тебя, сугубо благодарю, нет, благодарю стократно, нет - тысячекратно, нет - до конца дней моих не перестану благодарить Тебя и помнить, что Ты в сей день и час ярким светом просветило меня! Гг. сенаторы! Постараемся припомнить, не найдем ли мы в прошедшем чего-нибудь похожаго на искомую катастрофу, а по ней какого-нибудь следа или слуха о древней нашей Матери. Господа, внимание! Что такое наш раскол? Что такое старообрядчество? Припоминаю события и их последовательность. Русский православный народ искони крестился двуперстно. Не перечисляю других обрядов. Все это было прекрасно, все превосходно, богоугодно и спасительно. Нам не было надобности до обрядности греков, а равно и грекам до нашей. Обе церкви, - и греческая и наша, - жили в мире и общении. Восточные отцы, епископы, митрополиты, патриархи, бывая у нас на Москве, прославляли благочестие Руси, сравнивая с солнцем, освещающим вселенную. Но вот, с восшествия на патриарший престол Никона, начинают наезжать на Русь греческие и киевские отцы. Посыпались сначала “зазирания” и “осуждения” нашего до этого года для самих греков честнаго и святого двуперстия. За Никоном последовал собинный друг его, государь Алексей Михайлович. “Зазирания и осуждения” превратились в прямыя запрещения. Затем последовали анафема и проклятия; за ними - “телесныя озлобления” или истязания и наконец, гражданския казнения, т.е. смертельныя казни. Что же это значит? Значит, что эти “зазирания” встретили в русском народе возражения и негодования, коими правительство и церковное, и - увы! - светское пренебрегло. Этого мало. Правительство перешло на сторону чужеземных агитаторов и авантюристов, правительство стало против своего народа и потребовало от него отречения от двуперстия и стараго обряда, отречения от свободы, от своего достоинства, от предков, от благочестия и народности. Правительство в полном составе изменило отечеству и этой измены потребовало от народа. Народ, разумеется, воспротивился, а правительство и при этом не усмиренномудрилось и свои требования поддержало церковными анафемами и проклятиями, на кои народный протест отвечал тем же, и справедливо. Ежели церковныя анафемы и проклятия расточаются безразсудно, то оне перестают быть святыми и церковными, а превращаются в ругательства. Если просвещенные и преосвященные архипастыри первые обратились к народу с ругательствами, то можно ли винить народ, если он отвечал тем же? Да и не обязаны ли были архипастыри за свое безразсудство получить должный урок? Правительству еще не поздно было одуматься, усмиренномудриться, воротиться назад, примириться с народным двуперстием и т.п. обрядами. Но не таковы были тогдашния времена: вместо исправления собственных ошибок, власть разсвирепела против протеста. От Никона и ждать иного было нельзя.

“Когда я ехал в Москву, - пишет в прощальном письме к царю Алексею Паисий Лигарид, митрополит газский, - то заранее восхищался тем, что увижу великаго Никона, но, приехавши в первый раз и увидев его, то почел счастливыми тех, которые, родившись слепыми, не испытали несчастия видеть толикаго зверообразнаго человека”. Таков был Никон. Но не могу надивиться на царя Алексея Михайловича, надивиться его тупости, его бездушности и безсердечности. Никон и Алексей обрушились на народный протест истязаниями и смертельными казнями. Застонала русская земля от двух тиранов: “святейшаго” и “тишайшаго”. И этот-то порядок, такия-то отношения обоих правительств к народу застаем мы по восшествии на всероссийский престол; на наших глазах преосвященные архипастыри продолжают свирепствовать, а раскол крепнет, несмотря на тирания и ожесточения.

Отцы архипастыри! Куда вы завели, до чего вы довели и куда ведете вы свою отечественную церковь, российский православный народ и нас?

Как? - возражает императрица. - А акт 15 мая 1722 г., разве, не ваше дело? А телесныя озлобления и гражданския казнения, разве, не вы освящали соборными определениями, и государи, разве, не по вашим внушениям и не по вашим усиленнейшим настояниям ополчались против своего народа истязаниями и казнями? О, государи и прежние и будущие! Вот вам аттестат за ваше сообщничество с изуверами, палачами и злодеями! Но, гг, сенаторы, вот вопрос: благодать и истина Господня могут ли быть там, быть в той церкви, в которой стоят на месте святителей палачи и кровопийцы. Может ли быть Христос там, где свирепствуют толикия злодейства? Остановимся на минуту. И “зазирания и осуждения” и запрещения, и проклятия, все это было - и немыслимо, и безразсудно, и преступно; но все же еще борьба не выходила из пределов церковных. Но когда власти, и церковная и светская, взялись за истязания и казни, тогда, очевидно, борьба вышла из пределов церковных, тогда власти стали вне церкви. Правда, за властями и собором волей-неволей пошло и большинство народа, все же прочь от церкви пошли; и это большинство - архипастыри и государи. Но куда мы денем протест, который не трогался с места и по этому одному заслуживает внимание и уважение. Истязаний и казней нет у Христа, не должно быть их и в Его Церкви. Христос на это не уполномочил апостолов и их. преемников. Стало быть, за истязаниями и казнями архипастыри обратились не ко Христу, а к царю Алексею, приглашая его охранять впредь, на место Христа, неодолимость российской церкви, а Алексей имел слабость и безразсудство согласиться на это. И куда, куда уйдем мы от вопроса: где же, на которой из этих двух сторон остался Христос? На обеих он, разумеется, быть не может. Очевидно, на стороне протеста; как и зачем остался бы он в государственной церкви, когда и царь, и архипастыри с безчестием вон из нея его выпроводили! Надеюсь, господа, что теперь вы ясно поняли, куда, почему и для чего мы намерены и сами идти, и вас приглашаем.

Но, гг. сенаторы! Догадываюсь о вашем смущении. Вам кажется, что, приглашая вас воротиться к старой Церкви, мы совращаем вас в раскол. Обязана объясниться. Всего, сейчас сказаннаго нами о церкви не следует понимать буквально; церковью, в которой быть не хочу, называю я то представление, какое составили о церкви архипастыри. Мы же желаем той Церкви, какою она быть должна и какою быть ей требует народный протест; прямее и яснее, мы желали бы в нашей господственной церкви возстановить все то, без чего Церковь не может быть истинно Христовой, не может быть созидательницею государства и хранительницею престола; возстановить то, что у ней когда-то непременно было, то что утрачено ею в несчастныя для нея времена по безразсудству архипастырей и по зверонравности Никона, и по легковерности и безсердечности Алексея Михайловича; но в обязанность вменяем себе ничего не скрывать от вас, гг. сенаторы, следовательно, не скрываю и других государей. Попробую разрешить эту, признаюсь, не малую для вас задачу. Мы в этом вопросе, так сказать, пойдем ощупью. Если бы нам, господа, нужно было возстановить какой-нибудь древний храм, лежащий в развалинах, засыпанный до половины мусором и густо заросший дикими растениями, то прежде всего нам следовало бы расчистить вход в этот храм, а затем, по мере расчистки от наростов, распознавать внутреннее устройство храма, назначение и размеры каждой его части и т.д. Мы так и сделали. Здание наше великой церкви (ибо о ней речь) мы освободили от векового мусора и от безобразивших ее пристроек и наростов, в виде обрядовых запретов и клятв соборных, в Алексеевы годы произносимых, и далее в виде определений синода 15 мая 1722 года и целаго ряда в этом направлении совершенных фактов и актов. Теперь, когда обозначился пред нами фасад этого здания, заглянем в его внутренность и постараемся по разным признакам догадаться, какова была у нас церковь до перестройщиков ея - Никона и Алексея, - носительница благодати и истины, народу учительница, государству собирательница, созидательница и объединительница, престолу крепость и слава. Сущность идей этой церкви было: сущная союзность и единность живая, деятельная и твердая. Чем этот сердечный союз был крепок? Правильностью отношений к народу государей и архипастырей, справедливостью, сердечной участностью к его нуждам, уважением к его народности и свободе, к свободе в церковном отношении, всей сполна и без уреза в государственном; по мере возможности, в частности, народ требовал от архипастырей благочестия и святости, от государей внимательнаго блюдения, чтобы гармония взаимно-свободных отношений в церкви между народом и архипастырями не нарушались.

Но вот настал Никон; признаюсь, личность возбуждающая во мне отвращение. Счастливее бы была, если бы не слыхала о имени его. Он начал реформировать свою церковь, перестраивать ее по своему. Какия же начала вложил он в основу своих перестроек? Безусловное подчинение народа духовенству, духовенства - архипастырям, архипастырей - патриархам. Подчинить себе пытался Никон и государя: он хотел сделаться папой. Порабощение народа ясно сказывается в насильственном отнятии у него обряда его предков, поддержанном клятвами, истязаниями и казнями; порабощение архипастырей - в беззаконном единоличном низложении епископа коломенскаго Павла и глубочайшей тайной прикрытаго умерщвления его; порабощение государей - внедрением в них убеждения, яко бы они обязаны мечем своим служить всевластительскому папе-патриарху, мечем смирять непокорение папе-патриарху народа и епископов. Что же вышло? Народ возстал за древнюю, под видом обряда Никоном окончательно разрушенную, апостольскую церковность, и за древнюю сердечную взаимно единость, основанную на вере, благочестии, любви и свободе. Возстал против соединения в лице патриарха обеих властей и епископа и царя. Никон внес смуту и разделения в отечественную мирную до него и целостно единую церковь. На одной стороне стали архипастыри со своими реформами и насилием, с своими триперстием и проклятиями, а с другой - народ с обычною всем народам инстинктивною наклонностью охранять все унаследованное от предков, а прежде и паче всего свободу. Известный обряд, как и всякий предмет, даже обряд православный, богоугодный и спасительный, но в руках насильных и жестоких властей ставший поводом и орудием порабощения народа, становится ему ненавистным, как знамя и символ его порабощения. Входим в чувства народа, таковым для последняго должно быть и триперстие, навязанное нам греками при помощи проклятий, истязаний и смертельных казней. Для народа оно стало символом порабощения, для архипастырей - знаком его победы и торжества над народом. Ежели перенесемся на тот момент, когда совершались реформы и заглянем в совесть каждаго из тех, кому пришлось отечественное двуперстие менять на указанное триперстие, то в большинстве увидим невежество, которое прямодушно поверило реформаторам, будто двуперстие есть обряд погрешительный, неправославный, небогоугодный и неспасительный, и благодушно последовало за правительством, затем - покорность из страха истязаний; то не похвально, а это уже совсем предосудительно. Теперь разберем, к которому из этих разрядов принадлежит предок каждаго из нас, господа. Переменившим двуперстие на триперстие, во всяком случае не думаю, чтобы можно было каждому из нас гордиться его доблестью, и если при этом припомним, какая идея была соединяема со введением триперстия, то поймем и смысл, и правость, и неодолимость, поймем родной протест и предупреждения против триперстия и неприязни его к тем, кого зовут “щепотниками”. Наконец, Никон внес разлад и разделение между народом и престолом; до него государи были отцами своего народа, самодержавными охранителями православных на любви и свободе, на единости престола с народом в верности веры отцов, в верности обрядов и обычаев предков, основателей отношений государей к их народу. Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа. И какого народа? Подобно которому по преданности к царю своему нет другого в мире. Что Алексей сделал из своего народа? Народ стал видеть в своих царях антихристов, и мы его не виним: народ подлинно испытал на себе руку последних. И для чего все это? Для чего Алексей изменил своему народу, изменил еще недавнему, еще памятному избранию народом отца его в царя Российской земли, изменил общим обязанностям всех царей? Чтобы угодить другу своему Никону, чтобы покорить под ноги его и иерархов и духовенство и народ, и затем чтобы из него и будущих патриархов создать врагов престолу и самодержавию. Удивляюсь царю Алексею, его недальновидности: идет за Никоном, как провинившийся мальчишка за готовящимся его высечь учителем! Вот заслуга никоновской реформы пред престолом и самодержавием! Государство не могло и не должно терпеть над собой в пастырях второго великаго государя, и первый, кто об этом догадался, был сын этого Алексея. Петр Великий заменил патриарха синодом. Может быть мы этого не сделали бы, прямо говорю, ибо патриархи могли существовать; но государственная власть им не надлежит. Я бы этого не сделала. Но вот пред нами св. синод. Что же это за институт. Мы слышали сейчас, как он нас, императрицу, ставит в своей церкви на место Христа, в нас, в нашем императорском мече уповая найти обещанную Христом неодолимость.

Поймите, св. синод еще не знает нас, не знает, в чем мы видим крепость и силу нашего царствования; еще не знает, как мы относимся к притязаниям некоторых государей, их императорским мечам. Св. синод еще не знает, как мы относимся к этому громаднаго значения деянию, образцоваго между царями, Алексея и к деланию вливающаго в народной организм превратностей бездушнаго и безсердечнаго института. Св. синод еще не знает, как несвойственно нашему уму и сердцу, как мерзит нашей душе убивать в народе дух и жизнь, совесть, смысл и свободу. И вот он, синод, при первой встрече с нами уже спешит предложить нам быть его провидением и сохранять неодолимость. Чью неодолимость? Да старинных “зазираний”, осуждений, истязаний и смертельных казней, и все это против двуперстия и тому подобных староотечественных обрядов, словом охранять неодолимость и старых и нынешних нелепостей. Синод возводит нас в свое провидение, в провидение своей церкви! Так вот для каких услуг приглашает нас этот коллегиум. Но кто решится принять такой сюрприз? Чего же ждать церкви от этого лишеннаго жизни и мертвящаго института, которому вручена вся власть царя; но об этом не сегодня.

“Вы, - говорит нам св. синод, - разрушаете церковь!” Гг. сенаторы! Мы только частию обозрели здание церкви, только частию уразумели, что такое церковь и что такое требуется от церкви великаго народа, чтобы она подлинно была Церковью. Но вы уже догадываетесь, что наша отечественная церковь лежит в развалинах, если в церкви нашей что еще и осталось живого и берегущаго ея жизнь, то это чуть ли не один народный протест. Ясно, что архипастыри сбивают нас с толку, стращая разрушением церкви, самими ими давно разрушенной.

“Вы, - говорит нам святейший синод, - разрушаете престол!” Но, господа, мы уже видели, какия услуги престолу оказало российское архипастырство со времени Никона, какую пропасть изрыло оно между престолом и народом. Все то, что в те времена было в русском народе лучшаго, великодушнаго, живого, энергичнаго, все стало на сторону протеста. А последовавшие за Никоном государи обременили себя легковерием, а народ заставили видеть в них тиранов и, как сказали мы, - антихристов.

Господа! Для вас ясна правость протеста. Совесть сама говорит вам, что не новая, не синодская церковь, а народный протест остался на месте, что не протестующий народ, а архипастыри, пренебрегшие народным протестом, лишившие последняго своего общения, сами стали раскольниками, и что, наконец, все обвинения возводимыя на старообрядчество, все ложь, клевета, внушаемыя злобою оскорбленной гордости архипастырей. Но вас, быть может, смущает мысль: если народный протест прав, то как же Христос покинул его, оставив без единаго епископа и, следовательно, вне церкви, тогда как сторона смутников и раздорников, оставаясь с иерархией, имеют права носить имя церкви? Каким образом Господь, вопреки обещанию пребывать с верными ему, покинул подлинных носителей церковности и, следовательно, верных ему, истинных стоятелей за самую Церковь, и таким образом, как бы допустил вратам ада одолеть? О, Провидение! Благодарю, благодарю, благодарю Тебя! Смущение ваше, гг. сенаторы, надеюсь разъяснить краткими словами. Оставив свой протест без епископа, Господь не покинул его. Во-первых, протесту он предоставил честь сохранить неодолимость своей невесты, российской церкви, нашей святой Матери. Не будь протеста, церковность русской церкви навсегда представила бы миру зрелище совершенных развалин, в которых ее ныне видим. Хотя церковность ея и распадалась, хотя и лежит в развалинах, но пока не убит, пока жив народный протест, никто не имеет права сказать, что церковь российская совершенно пала, совершенно перестала жить. Погрешила не она, не российская церковь, которая есть член святой апостольской Церкви, а согрешила одна ея иерархия. Во-вторых, вся иерархия пала, практически верным церковности остался один народ и даже только часть народа. Поняли ли вы, господа, все значение, все достоинство, всю святость великаго народнаго старостояния, громадность его заслуги перед нашей отечественною церковью и Церковью вселенскою? Да, народ простой, необразованный народ дает величайший урок в церковности своему архипастырству: последнее оказывается упрямым и злым; на протест сыплются проклятия, истязания и казни; а он, народ, - подивитесь, господа сенаторы, - стоит твердо, непоколебимо целые века! Зрелище, поражающее своим величием, зрелище, достойное не земли, а неба. Ад и Христос в нашей отечественной русской церкви стоят в открытой борьбе: за первым вся мощь, вся злоба, все козни мира в лице духовных правительств, в лице обманутых царей и архипастырей; за вторым - безмолвное терпение и терпеливое безсловие. Кто в этой борьбе одолеет? Я не была бы искренно верующею дочерью Церкви, я была бы недостойна великаго народа русскаго, носящаго имя святой Руси, если бы на минуту усумнилась в победе Христа, в победе народа, в победе протеста, в победе старообрядчества. О, Провидение! Пусть обманутые архипастырями цари с самими архипастырями удесятеряют злобу и козни свои, пусть эта борьба, борьба между исконным злом и вечным добром, между адом и небом, продолжится еще на сто, еще на двести лет. Чем тягчая испытания, чем продолжительнее страдания, тем внушительнее победа, тем памятнее и поучительнее урок, тем блистательнее слова Христа, Церкви и протеста... Но только, гг. сенаторы, мы за себя ручаемся, что не будем орудием ада против любезно-вернаго нам народа, против голоса великой российской церкви, против Христа.

Поняли вы, наконец, гг. сенаторы, что значит решительность уйти из синодской исповедуемой казенной церкви и искать старую, что все вам показалось приглашением идти за нами в раскол? Это значит присоединиться к протесту, разумеется, присоединиться к протесту против разрушения задуманной союзности между народом, между престолом и архипастырями. Мы возстановим в нашей великой церкви все, что разрушено в ней в варварския, несправедливыя насильственныя времена, все, что разумеем мы в истинно древней Христовой и апостольской, православной кафолической церковности. Мы безвозвратно на все времена утверждаем право каждому верноподданному слагать персты для крестнаго знамения, как ему угодно, а каждой православной приходской общине употреблять в ея приходском храме тот из обрядов, который ей любезен. За каждой приходской общиной и епархией мы утверждаем право выбрать по сердцу пастыря, полагать на него обязанность наблюдать за исполнением требований, ответы за каждый его шаг, а в случае упорнаго уклонения от обязанностей, удалять или смещать по своим приговорам. Только таких пастырей мы будем знать, как истинных пастырей и подлинных представителей их общин и епархий.

Тогда-то, гг. сенаторы, нам можно будет управлять народом, Провидением вверенным нам. Народная жизнь в начальных, элементарных ея проявлениях будет расти, цвести и приносить плоды сторицею под святым и животворящим пестунством Самого Христа и Его Церкви, которая тогда будет матерью, и кормилицею и нянькой народа, а пастыри ея - и попечителями, и учителями, и судьями, и отцами. Тогда-то сердечный союз между народом и престолом, союз, указуемый самой натурой вещей, союз между Церковью и государством, Самим Господом заповеданный и благословляемый только в Российской империи, только между русским православным народом и его царями возможно осуществиться на радость небесам, на удивление миру и на страх нашим врагам!

Великая государыня! - отвечают члены синода. - Сам Бог говорит твоими устами, преклоняемся пред верховностью твоих уроков. Содрагаемся последствий, но уступаем двуперстие твоей непреклонной воле. Твоя непреклонная решимость на крайния меры будет нам оправданием пред нашей совестью и церковью, и потомством. Но, государыня! Забудь, забудь о свободе исповеданий, забудь обо всем, что мы сегодня от тебя выслушали, дозволь и нам забыть все это.

Благодарю вас, преосвященные отцы! Со временем поймете, какую услугу церкви, государству и престолу оказали вы вашим согласием. На этот раз принимаю от вас для нашего народа одно двуперстие. Все остальное до времени оставляю на успех ваших совестей. Высоко держите свое знамя, свое дорогое 13 мая 1667 года. Мы желали бы, чтобы подвиги ваши в этом направлении, хотя по временам, делались нам известными; особенно занимает нас определение вашего собора о Исусовой молитве. Уверяем вас, что каждый раз, как только будем слышать о подвигах ваших, веселость будет облетать до нас от кабинета и гостиной до самых прачечных. Но забыть сказаннаго нами не дозволяем. Напротив, гг. сенаторы! Прошу каждаго из вас сохранить память о сегодняшней нашей конференции, чтобы нам самим напомнить о ней, если бы нам когда-нибудь, паче чаяния, изменила память. Секретарь, пишите:

“На общей конференции сената и синода 15-го сентября 1763 года определено (есть): тех, кои церкви Божией во всем повинуются (есть), в церковь Божию ходят (есть), отца духовнаго имеют (есть) и все обязанности христианския исполняют, а только двуперстным сложением крестятся (есть), таинства ея не лишать (есть), за раскольников не признавать (есть) и от двойного подушнаго оклада освобождать” (есть).

От издателей

15-го мая 1722 г. русский правительствующий синод издал следующий указ: “Которые хотя святей церкви повинуются и вся церковныя таинства приемлют, а крест на себе изображают двумя персты, а не треперстным сложением: тех, кои с противным мудрованием, и которые хотя и по невежеству и от упорства то творят, обеих писать в раскол не взирая ни на что” (Собрание постановлений по части раскола, кн. I, стр. 35). В этом указе откровенно выражен взгляд высшей церковной власти господствующей церкви на двоеперстное сложение. Оно считалось столь опасным, в такой степени еретичным, что даже ни повиновение церкви, ни принятие всех церковных таинств не спасало двоеперстников от позорнаго клейма раскольников. “Ни на что не взирая”, синод приказал записывать их в раскол. Это был приговор почти смертный, так как “запись в раскол” ставила двоеперстников в ужасающия условия жизни, обрекала их на постоянныя преследования, тяжкия наказания и даже на медленную смерть в тюрьме, ссылке, или просто на виселице и плахе. Синод в своем походе против старообрядцев и вообще двоеперстников до того забывал страх Божий и превосходил всякую меру строгости, что иногда государственная власть вынуждалась останавливать синод в его антихристианском рвении. К таким воздействиям светской власти на духовную относится и знаменитая речь императрицы Екатерины Великой, сказанныя ею на общей конференции (совещании) синода и сената 15 сентября 1763 г. Мудрая правительница России заставила синод тогда же издать другой указ о двоеперстниках, совершенно противоположный вышеприведенному, изданному синодом 15-го мая 1722 г. С новым своим указом синод, разумеется, не был согласен, но у него не хватило смелости пойти против велений Великой повелительницы. Мудрая императрица по многим церковным делам и вопросам заставляла синод, вопреки его желаний, идти за собой. “Власть синода, - говорится в “Богословской энциклопедии”, - была сильно ограничена Екатериной. Под давлением светской власти синод часто бывал вынужден изменять и уничтожать свои определения” (т. V, стол. 339). Императрица Екатерина II любила проучить духовную власть, она говорила речи в самом синоде и в лицо обвиняла духовенство в “хищничестве” (там же, стол. 341). В своих выступлениях против духовной власти и ея беззаконий Екатерина была прямолинейна, откровенна и даже резка. Эти качества ея особенно ярко сказались в знаменитой речи ея, сказанной на конференции синода и сената 15-го сентября 1763 г. Печатаем эту речь полностью, как она воспроизведена по архивным документам известным единоверческим священником Иоанном Верховским. Впервые речь Екатерины была напечатана в III т. “Исторических изследований, служащих к оправданию старообрядцев” В.М. Карловича. Отсюда мы ее и заимствуем.

Путешествия Екатерины II отражают проблему конфессиональной терпимости как фактора формирования имперской политики, как элемента скрепления империи. В ходе поездок по стране взор императрицы был обращен на те вероисповедания, которые в царствование Елизаветы Петровны испытали гонения, притеснения и преследования. Среди них обращает на себя внимание старообрядческое население империи.

Во взглядах Екатерины относительно религиозных конфессий, безусловно, отразилась идеология Просвещения: политику веротерпимости, религиозной толерантности разделяли и другие европейские просвещенные монархи: Фридрих II – король в Пруссии и Иосиф II – в империи Габсбургов1. Екатерина выразила свое отношение к этой проблеме в «Наказе» – инструкции депутатам Уложенной комиссии, где подчеркнула необходимость «благоразумной» религиозной толерантности в интересах общественной безопасности многонациональной империи. В статье 494 «Наказа» отмечается: «В толь великом государстве, распространяющем свое владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок – запрещение или недозволение их различных вер. И нет подлинно иного средства, кроме разумного иных законов дозволения, православною нашею верою и политикою не отвергаемого, которым бы можно всех заблудших овец паки привести к истинному верных стаду. Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца» 2. Толерантность была знамением времени. Эта политика во многом была обусловлена утилитарными целями государства, прагматическими соображениями правителей. В этом смысле Екатерина не была исключением. Она понимала, что сторонники раскола составляют значительную часть населения, а, следовательно, необходимо сотрудничать и с этой частью населения империи. Раскольники, в том числе и живущие за рубежом, могли, например, с успехом участвовать в колонизации российской империи.

Эта мысль не ей первой пришла в голову.Как известно, указом Петра III от 29 января 1762 г. старообрядцам, бежавшим за границу, разрешалось возвращаться в Россию «без всякой боязни и страха» – «живут же в ней магометане и идолопоклонники» 3. Указ предписывал, чтобы «им в содержании закона по обыкновению и по старопечатным книгам ни от кого возбранения не было». 1 февраля 1762 г. последовал указ о прекращении всех следственных и судебных дел о старообрядцах, «и содержащихся под караулом тотчас в домы отпустить и вновь никого не забирать» 4. Все вышеозначенные указы были скреплены манифестом 28 февраля 1762 г., в котором бежавшим за рубеж «великороссийским и малороссийским разного звания людям, также раскольникам, купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям и воинским дезертирам» разрешалось возвращаться до 1 января 1763 г. без всяких опасений 5.

Екатерина продолжила политику Петра III по отношению к раскольникам. Она подтвердила эти указы и даже предоставила старообрядцам ряд новых уступок. Местным властям было предписано, чтобы вышедшим из-за рубежа староверам они оказывали покровительство, защищали их и не «чинили принуждения в ношении их платья и бритья бороды». В 1762 г. старообрядцам, вышедшим из Польши, она разрешила поселиться в

Саратовском Заволжье по р. Иргиз, где им было отведено 70 тыс.десятин земли. В 1763 г. была упразднена Раскольническая контора, учрежденная в 1725 г. для сбора двойной подушной подати с раскольников и налога с бород. В 1764 г. от двойной подушной подати освобождались те раскольники, которые не отказывались от принятия «таинств церковных от православных священников»6. Указом от 16 октября 1764 г. разрешалось выходцев из Польши, раскольников, принимать и записывать в купечество «по выбору достойных и зажиточных людей»7. В декабре этого же года вышел указ о позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах, означенных в прилагаемом реестре 8.

Политика Екатерины в отношении раскольников имела «свои плоды»: как будет показано ниже на примере Нижегородской губернии, число их начнет увеличиваться. Это не могло не обеспокоить правительство. Заявленная Екатериной религиозная терпимость вовсе не означала полного попустительства старообрядческому населению. Православие продолжало являться фундаментом российской государственности. Власть начинает собирать сведения относительно их деятельности и активности. Одним из источников информации о них является переписка с губернаторами. Как видно из рапорта казанского губернатора А.Н. Квашнина-Самарина Екатерине II, он получил именной указ от 30 июля 1765 г. В нем императрица повелела подробно разведать «о раскольнических богомерзких и добронравию противных мерзостях …и нет ли от них соблазнов». Если же найдется что-нибудь «подобное сему», то, «не входя ни в какие следствия», губернатор должен был сделать представление Ее Императорскому Величеству 9. Для выполнения указа Квашнин послал разведать в среду старообрядцев «надежных» людей. Последние под видом желающих вступить в их «закон» должны были вызвать на разговор предводителей раскольников, что им и удалось. Посланные Квашниным люди убедились, что старообрядцы не знают точно, в чем их «закон» заключается: те ничего иного не сказали, как только ставили «вверх в кресте сложения трех перстов». Помимо этого они порочили церковные обряды, хождение в церкви с дарами против солнца, которое следовало производить, по их мнению, «по солнцу». При этом раскольники аппелировали к книгам патриарха Иосифа и опровергали книги, исправленные патриархом Никоном10.

Никаких речей или дел, носящих антигосударственный характер, в этой ситуации Квашнин не увидел. Поэтому он докладывает государыне, что «противных дел между ими не слышно». Впрочем, губернатор обещал «употребить все свои силы к изысканию подобных дел, пока не найдет в них самой справедливости»11.

Важное значение в формировании политики по отношению к раскольникам сыграло предпринятое Екатериной путешествие по Волге в 1767 г. Поездка российской государыни по Волге высветила незащищенность положения раскольников, которое она все же желала отрегулировать и в определенной мере улучшить, понимая, что и эта большая часть населения могла участвовать в созидательных усилиях империи. В этом 1767 году становятся известными факты грубого, невежественного отношения православного духовенства к раскольникам.

В июне 1767 г. московская духовная консистория доносила правительствующему Синоду о причиняемых священниками обид раскольникам Тверской, Ямской слободы. Так 12 мая 1767 г., в консисторию карабинером Филатом Козминым с «товарищи» был приведен дьячок церкви великомученицы Екатерины села Покровского Козьма Васильев. Козмин дал показания о том, что К. Васильев со священником той же церкви Иоанном Васильевым пришел со «святой водой» в дом записного

раскольника Еремея Тарасова. Хождение со святой водой в храмовые праздники было довольно типичным для приходского духовенства, которое пыталось тем самым увеличить доходы прихода. Тарасов, сам не посещая церковь, все же дал им 10 копеек, поскольку двор «состоит в том приходе». Этих денег показалось мало служителям культа и, не удовлетворясь ими, они с «великим азартом» стали требовать еще. Причем представители церковного причта вели себя крайне неподобающе: не получив денег более, чем 10 копеек, они избили живших в том доме крестьянских «женок» Февронью Иванову и Федосью Иванову 12.

«Боевые знаки», полученные женщинами, оказались красноречивыми: у Февронии левая нога в колене «весма спухла», у Федосьи же был подбит левый глаз. Последняя впоследствии от побоев слегла. На крик женщин и прибежал вышеозначенный карабинер, который и стал разнимать дерущихся священнослужителей. Дьячок был представлен в часть, а священник Васильев был отпущен. В поданном Еремеем Тарасовым в консисторию прошении отмечалось, что священник бил жену его Федосью Иванову «животворящим крестом господним» за то, что не дал более 10 копеек. Глава семьи просил, чтобы с ними поступили « зато по законам». Священник и дьяк были взяты в консисторию 13.

Данный факт был не единственным. Вымогательство денег со стороны ряда священников Тверской ямской слободы было явлением систематическим. Причем священники не делали различий: приходили бесчинствовать не только в крестьянские дома, но и в более состоятельные – купеческие. Так, 23 мая 1767 г. в консисторию было подано доношение, подписанное московскими купцами первой гильдии Григорием Заплатиным, купцом второй гильдии Ильей Васильевым и др. на священников Василия Федорова, Василия Иванова и диакона Кирилу Иванова церкви Василия Неокесарийского Тверской ямской слободы. В нем говорилось о приходе в декабре 1766 г. после вечерни «гораздо поздо» священника Федорова ко двору Заплатина, «сказывая, якобы со крестом, и ломясь на дворе силою». Купец также сообщал и другой факт, «о битии и брани» его приказчика московского купца Ильи Васильева во время его отлучки (Заплатина) в Санкт-Петербург14.

Помимо купцов, доношение было подписано и крестьянами. Там же они живописали об озорстве и хулиганствах священников:

Об избиении и брани священником Федоровым крестьянина Андрея Евдокимова. О прошении у него денег.

О брани им священником и дьяконом Кириллом Ивановым крестьянина Егора Михайлова и его домашних.

О метании тем же дьяконом в окошко дома Михайлова грязью. О просьбе «пить вина и пива». Об унесении ими,«священником и дьяконом, по подчивании стакана, которой у них отнят».

О разбитии ими окон у крестьянина Павла Анофриева (пришел ко двору Анофриева со святой водой) и разломе дверей бревном. Об избиении и брани Анофриева священником.

О приходе ими, священником Федоровым и дьяконом Ивановым, 1767 года в пяток святой пасхи в дом отставного солдата Познякова и разбитии окон, и брани Познякова и его домашних.

Об унесении образа Казанской пресвятой богородицы 15.

Как видно, «озорничества» священнослужителей были весьма разнообразными и никак не соответствовали статусу духовенства, призванного быть пастырями и наставлять на путь истинный.

Раскольники просили рассмотреть это дело и запретить священнику и дьякону «в силу указов… таковых

чинить озорничеств». Причем они просили, чтобы тем не делали скидку на то, что они священнослужители («…и что и священника и дьяконa не ведать, ежели же они священник») 16.

Данная ситуация разворачивалась тогда, когда Екатерина, путешествуя по Волге в 1767 г., имела возможность ознакомиться с положением раскольников на местах. Таково было положение в центральных районах. Не лучше оно было и в глубинке. Это дело будет рассматриваться в Синоде, когда императрица вернется из своего путешествия. Его решение будет и следствием того опыта, который приобретет государыня в своем путешествии. Чуть позже мы вернемся к этому делу.

Именно в ходе путешествия по Волге определяется позиция Екатерины II в отношении раскольников и представителей других конфессий, в которой проявляются элементы веротерпимости. Большое влияние на Екатерину оказало ее пребывание в Нижнем Новгороде и знакомство с состоянием дел Нижегородской епархии.

Среди российских губерний Нижегородская губерния была известна сосредоточением здесь значительной части старообрядческого населения. Как пишет исследователь раскола Е.Лебедев, Нижегородская губерния уже по уже по своему географическому положению, при реках Оке и Волге, покрытая густыми и темными, почти непроходимыми лесами, представляла удобное место для распространения раскола. Поэтому в «пределах нижегородских» раскол распространился едва ли не ранее, чем где-либо 17. Очевидно, что сторонники раскола с приходом к власти Екатерины II почувствовали и быстро узнали о политике либерализации, проводимой ею, в отношении староверов. Информация, идущая от правительства, обусловила ответную реакцию со стороны старообрядческого сообщества. Раскольники устремились в большие города и вообще в те места, которые были выгодны в торговом и промышленном отношении. Таким местом была Нижегородская губерния и особенно Нижний Новгород, как транзитный пункт сношений с Москвой, Санкт-Петербургом, Сибирью и низовыми городами. Устремившиеся сюда раскольники заняли лучшие торговые пути по берегам Оки и Волги. Они удерживали в своих руках местную торговлю и издельную (кустарную) промышленность: судостроение, делание посуды и проч. В их руках сосредоточилась торговля изделий из льна, валенками, гвоздями, дегтем смолой, лесом, рогожами. Важнейшими пунктами нижегородской торговли, где заселились торговцы из раскольников, были Городец Балахнинского уезда, Избылец, Павлово, Лысково 18.

Доношение нижегородского епископа Феофана, представленное в Синод, свидетельствует о динамике перехода населения в раскол. Так в 1765 г. во вверенной ему епархии находилось 10697 душ только записавшихся в двойной раскольнический оклад, из которых 470 человек к 1767 г. обратилось вновь в православие 19. Оставшаяся цифра не учитывает тайных приверженцев староверов. В начале царствования Екатерины начинается массовая запись в раскол (в двойной раскольнический оклад). По сообщению священнослужителей села Скоробогатова Нижегородского уезда, «выборной раскольщик» деревни Семина Артемий Быков дал им тетрадь с названием «тетрадь записная вновь положенного двойного оклада на 1764 год кто будет записан добровольным похотением из церковников в раскол». Записанных было 212 человек20. О записи в двойной раскольнический оклад в 1764 г. сообщают и священники Балахонского уезда21. Именно в этом уезде было много раскольников.

Среди тех, кто начинает записываться в раскол, были ранее принужденные к исповеданию православия. Так, например, в доношении иерея села Копосова Подгорного стана Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Алексея Федорова сообщалось: в 1748 г. крестьянин этого

села Степан Красильников по своему желанию обратился от раскола, после чего ежегодно исповедовался и приобщался святых тайн и «ни малейшего не имел потаенного к расколу вида». В 1764 же году он записался в раскол и склонил к тому 14 человек того же прихода «мужеска и женска пола» 22. Очевидно, что эти события связаны с изменениями в законодательстве, проведенными Екатериной II. Элемент доверия этой части населения к государыне присутствует. Так, крестьянин села Василькова Балахонского уезда Федосей Федоров, отказавшись поклоняться образу Димитрия митрополита Ростовского, обосновывал это тем, что « ея императорское величество к тому их не неволит»23. Не случайно, что староверы видят в Екатерине свою заступницу, благодетельницу.

Во время пребывания императрицы в Нижегородской губернии она встречается и с раскольниками. 17 мая 1767 г. в Балахне при встрече монаршьей особы купцом Осокиным (раскольником) были поднесены хлеб и соль, различные фрукты и две чернильницы с медным прибором. Камер-фурьерским журналом зафиксировано, что жена Осокина еще два раза – 21 и 22 мая – подойдет к руке императрицы. 22 мая государыня жалует к руке старообрядцев наряду с дворянством, купечеством, духовенством. Они, как и другие сословия, подносят ей хлеб и соль с серебряной «солоницей»24. Во всех остальных путешествиях Екатерины II (в Белоруссию и Крым) раскольники также участвуют в церемониале встреч Екатерины II и подносят ей хлеб-соль.

Именно к императрице они обращаются со своими проблемами. Дело в том, что раскольники дворцового села Городца встретились с Иваном Перфильевичем Елагиным 25, состоявшим в императорской свите, и пожаловались ему, что священники с ними обходятся как с басурманами. Если у кого родится младенец и пошлют за священником, то он, «гнушаясь их, не хочет ни молитвы давать, ни крестить младенца», т.е. отказывает им в отправлении обрядов. Эта была та часть раскольнического населения, которая не отказывалась от «таинств церковных и от православных священников». Елагин дал указание нижегородскому епископу, чтобы тот послал приказ священникам о молитвах и крещении младенцев в семьях раскольников. Об этом становится известным императрице. Она, рассматривая данную ситуацию, делает вывод, что подобные отношения не способствуют гражданскому миру и спокойствию, в то время как кротость пастыря может прекратить существующие религиозные трения. Екатерина с осуждением отмечает дух гонения, который присутствует среди нижегородского духовенства в отношении иноверцев и раскольников26. Об этом она пишет в письме к новгородскому митрополиту Дмитрию Сеченову.

Новгородский митрополит традиционно рассматривался как второе лицо в церковной иерархии. С другой стороны, Сеченов являлся ее приверженцем в политике по отношению к церкви и был одним из тех, кто поддержал Екатерину в проведении секуляризационной реформы27. Новгородский митрополит пользовался особенным благоволением Екатерины28. В письме к Сеченову Екатерина отмечает, что число правоверных в этой епархии меньше числа иноверцев, поэтому здесь необходимо иметь духовенство «просвещенное, нрава кроткого и доброго жития, кои тихостью, проповедью и беспорочностью добронравного учения подкрепляли во всяком случае Евангельское слово»29. Здесь уже веротерпимость сосуществует с желанием утверждения истинно православной веры.

Состояние дел в епархии во многом зависит от личности, ее возглавляющей. Совершенно очевидно, что нижегородский епископ Феофан Чарнуцкий не показался Екатерине достойным занимать этот пост: неудовольствие

в отношении него было выражено в том же письме к Сеченову. Екатерина назвала его человеком слабым, который подбирает себе людей таких же слабых или таких, которые мало его слушают, «а по большей части все простяки»30. Вероятно, этому выводу немало способствовало знакомство императрицы с духовенством Нижегородского края. Так, известно, что Екатерина была на освящении церкви в Федоровском монастыре (неподалеку от Городца). Игумен монастыря был так стар, что еле мог вести службу. Монахи с бранью его наставляли, как нужно служить, что, как отмечает императрица, и «действительно он худо знал» 31. В конце письма ею выражается пожелание, чтобы при случае освободившейся вакансии на место главы нижегородской епархии32 «осторожно поступить в выборе кандидатуры, поскольку один человек своей небрежностью может испортить то, что насилу и в 20 лет исправить возможно».33

К Екатерине приходит понимание, что раскол – это реальность, которая уже 100 лет как существует, а потому необходимо его признать. От духовенства же требуется большая гибкость, понимание требований времени. Духовенство тоже должно быть просвещенным. По сути, государыня поднимает вопрос о культуре духовного сословия.

Для Екатерины было важно, чтобы терпимость исходила не только от нее лично, но чтобы она культивировалась и в среде православного духовенства. Уже в начале своего царствования, во время пребывания государыни в Остзейском крае в Риге в 1764 г. (в протестанском пространстве) в ее свите появляется православный епископ Пскова и Риги Иннокентий (Нечаев), который общался с протестанским духовенством Риги: он был хорошо ими принят. В подарок Иннокентий передает им издание проповедей Платона Левшина 1764 г.34 Главный протестанский священник Эссен пригласил русского епископа посетить собор (Dom) и городскую библиотеку. Протестантское духовенство подарило ему 7 томов «Bibliotheca Graeca» И.А. Фабрициуса (1668-1736) и «Символические книги» в издании Rechenberg 35. Подобное общение задавало модель поведения представителям духовенства различных конфессий.

Линия императрицы на либерализацию поддерживалась, очевидно, далеко не всеми представителями православного духовенства. Однако в центре у нее были единомышленники в Синоде. Здесь следует назвать обер-прокурора синода И.И. Мелиссино, который понимал потребности времени и поддерживал императрицу в этом вопросе. Характерно, что в 1766 г. по благословению священного Синода было издано «Увещание старообрядцам», составленное иеромонахом Платоном Левшиным, – будущим московским митрополитом. Эта книга проводила линию более мягких мер по обращению раскольников в лоно православной церкви. В ней двухперстное сложение, восьмиконечный крест и другие старинные обряды признаются не разрушающими ни слова Божия, ни догматов, ни правил церковных, и старообрядцы приглашаются за «решением своих недоумений» обращаться к пастырям православной церкви. «Ежели вы о некоторых церкви обычаях сумнитесь и соблажняетесь, – то без всякой опасности требуйте от духовного церкви правительства или от других каких хотите пастырей, чтоб ваши сумнения они разрешили и утешили бы беспокойство вашего соблазна. Уверяем вас самой истиною, что назначатся вам искусные мужи, или каких вы захотите, которые с вами со всякой тихостью поступать имеют»36, – говорилось в книге. Однако усилий Синода явно было недостаточно, поскольку большей части местного духовенства были чужды просвещенческие взгляды Екатерины и ее политика в отношении раскола.

Настроенной на волну толерантности Екатерине была неприятна ситуация в Нижнем Новгороде. Неблагоприятное впечатление о нижегородском духовенстве было усилено челобитной, поданной в Городце от священнослужителей нижегородской епархии. Сам текст челобитной, к сожалению, не сохранился. Однако, возможна его реконструкция на основе рескрипта Екатерины к Сеченову и доношения Феофана в Синод от 7 декабря 1767 г. Данные документы свидетельствуют, что в переданной через городецкого троицкого протоиерея Ивана Алексеева челобитной священники жаловались на то, что им жить нечем, поскольку нет прихожан - все записались в раскольники. Священники просили государыню, чтобы было сделано рассмотрение об их «пропитании»37. Для того, чтобы церкви окончательно не пришли в запустение, духовенство нижегородской епархии просило «о пресечении таковых богопротивных суеверий», их запрещения 38.

Когда навели справки, Екатерина действительно убедилась, что в этой местности, где наблюдается «дух гонения», число раскольников по последней ревизии значительно увеличилось39.

Очевидно, что императрицу заботило духовно-нравственное состояние народа. Ее, несомненно, беспокоило все возраставшее число сторонников раскола. При всей ее религиозной терпимости, следует признать, что православие, как одна из краеугольных религий, являлось для императрицы скрепляющим звеном империи и государственности. В силу этого понятна ее негативная реакция в отношении невежественного нижегородского архиепископа. Видимо, Екатерина убедилась, что и Синод, и духовенство на местах, охраняя единство церкви, весьма мало заботились о духовном состоянии народа, что способствовало развитию раскола. Об этом красноречиво свидетельствовал подарок некоего купца в Казани: он преподнес ей икону с необычным изображением Святой Троицы – «с тремя ликами и четырьмя глазами». Купца велено было арестовать и вместе с иконой отправить в Петербург к обер-прокурору Синода. Причем Екатерина просила сообщить ей, «позволено ли такие образа писать», опасаясь, «чтоб сие не подавало поводу несмысленным иконописцам прибавить к тому еще по нескольку рук и ног, что весьма соблазнительно и похоже на китайские изображения».40 Данная ситуация позволила Екатерине заметить, что «нечему удивляться распространению раскола, когда народ находится в такой темноте христианского учения»41.

Этот случай свидетельствует также о том, что толерантность Екатерины II имела определенные границы. Какие-либо «нестандартные» отступления от православия для нее были неприемлемы и наказывались так же строго, как и предшествующими правителями. Императрица думала и заботилась о чистоте православной веры.

Уже 29 мая (т.е. через пять дней, как было отправлено письмо Н.И. Панину) в Синоде началось слушание дела о Троице. По выпискам из прежних указов оказалось, что «не токмо таковые непристойныя изображения живописцам писать не велено, но и еще и накрепко оное чинить запрещено». Синод явно пытается оправдаться: так, в документации отмечается, что неоднократно в разные годы посылались указы епархиальным архиереям об их обязанности наблюдать за выполнением данных указов. Поэтому в отношении «немыслимой иконы» было высказано сожаление, что «такие наподобие еллинских богов изображения между правоверными обращаются» 42. В силу этого высшее духовное учреждение приняло решение: во-первых, послать ко всем преосвященным архиереям подтвердительные указы, что «таковые …иконные изображения, странные и нелепые непристойности как

наиудобнее искоренены и пресечены быть могли»; во-вторых, дать задание «апробованным живописцам» – Алексею Антропову и Мине Колокольникову, состоящим в ведомстве Синода, сочинить инструкции на том основании, что без «апробации нигде живописцы святых икон не писали и в народ в продажу не употребляли» 43. Апробацию, очевидно, должны были производить данные «апробованные живописцы».

Екатерина, получив рапорт И.И.Мелиссино о решении Синода относительного дела о Троице, не совсем согласилась с его решением. Пункт об апробации живописцев вызвал у нее сомнение: «В рассуждении пространства империи», пишет она, «зделать того не можно». По ее мнению, будет достаточно, «если Синод подтвердят всем архиереям, дабы они в епархиях своих прилежнее наблюдали, чтоб впредь нигде таковых неприличных изображений не было»44.

Слушая указ Екатерины 8 июня 1767 г., Синод принял решение в соответствии с данной поправкой: послать указы, в подтверждение прежних, синодальным членам, преосвященным архиереям, которым повелевалось «иметь наиприлежнейшее смотрение, дабы нигде святых образов непристойными изображениями писано не было, чего в Епархиях Преосвященным Архиереям велеть наикрепчайше наблюдать, и ежели где что окажется, оное пресекать… и поступать в том по прежним указам без упущения…» 45.

Вторая половина 1767 г. знаменательна тем, что начала свою работу Уложенная Комиссия. Однако для нас интересно проследить – имело ли какой-нибудь резонанс увиденное государыней в путешествии по Волге в политике по отношению к раскольникам? В этом отношении особый интерес представляет слушаемое в августе 1767 г. в святейшем Синоде известное нам дело о причиняемых священниками обидах раскольникам Тверской ямской слободы Московской губернии. Синод, определяя, что упомянутые священники «в домы показанных раскольников хождении виновны», осудил их приход, в результате которого «к соблазну народному…и вящему разврату продерзости произошли». Синод вынес свой вердикт: выслать на один месяцсвященников Яриминского и Крестовоздвиженского в Васильевской, Василия Федорова в Богоявленской, Василия Иванова в Сретенской монастыри и подобрать им там соответствующее «пристойное послушание». После исполнения данного наказания следовало взять у них подписку с обещанием не ходить без приглашения не только в раскольнические, но и в дома православных прихожан 46.

Вместе с тем заметно, что члены Синода пытаются облегчить положение вышеупомянутых священников. Они отмечали, что, несмотря на обвинения в «обидах», эти священники не обличены в данном проступке. К тому же разбирательство происшедшего должно быть в судебном порядке. Подчеркивая, что священники признались в своей вине, Синод выдвигает еще один аргумент в пользу провинившихся духовных лиц, смягчающий их вину: «в домы их со святынею приходили и о раждающихся от них детях, ко внесению в исповедныя ведомости, известия требовали; то и потому и не без сумнения в том находятся» 47. Таким образом, Синод показывает, что в своей деятельности они руководствовались существующими инструкциями Синода. Духовное ведомство представило императрице свое определение на подтверждение.

При вынесении вердикта императрица апеллировала к уже существующему законодательству. Она высказалась в духе указов от 14 декабря 1762 г. и от 13 марта 1764 г., которыми повелевалось обид и притеснений раскольникам не чинить, по всем раскольническим делам самостоятельно ничего не

предпринимать, а сообщать в Сенат. В случае же необходимости Сенат и Синод будет иметь общие конференции (т.е. общие собрания). Императрица пошла на смягчение наказания, как об этом ходатайствовал Синод. Священник и дьякон не были посланы в монастырь. В указе было подтверждено и другое предложение Синода: означенных духовных лиц обязать подпиской, чтобы они к записавшимся в двойной оклад раскольникам в «домы» не ходили. Императрица обратила внимание и на форму взаимодействия духовных властей и старообрядческого сообщества: при необходимости получить сведения о раскольниках следует сделать представления в консисторию и осуществить это посредством светских команд 48.

Императрица также распорядилась доложить ей, какую, согласно прежним указам, приходским священникам велено получать от находящихся в приходах раскольников плату за требы. Данный пункт должен был насторожить священников и ограничить их «аппетиты». Несмотря на смягчение приговора, можно отметить уверенность, определенную настойчивость государыни в проведении своей линии. Позиция императрицы, во многом была определена увиденным во время пребывания в Нижнем Новгороде. С одной стороны, необходимо было оградить старообрядцев от гонений, притеснений со стороны духовенства. С другой стороны, разрастающееся количество раскольников не могло не обеспокоить верховную власть – требовались более гибкие методы обращения с этой частью населения, что предполагало повышение культуры духовенства.

Очевидно, что путешествие Екатерины II по Волге имело определенное воздействие и на старообрядческое население. После ее возвращения из путешествия по Волге часть нижегородских раскольников Балахонского уезда, села Городца (к ним присоединились и крестьяне Юрьевца Повольского Суздальской епархии), вероятно, воодушевленная присутствием императрицы в Нижнем Новгороде и ее милостивым поведением, решилась подать через своего поверенного крестьянина Матвея Федотова правительствующему Синоду прошение. В нем содержалась жалоба раскольников на священно- и церковнослужителей нижегородской епархии. Старообрядцы жаловались, что последние, несмотря на всемилостивейший манифест 1764 г. о дозволении вступать в двойной оклад, «чинят разные приметкам притеснения о якобы противностях церкви святой, а особливо оных священно- и церковнослужителей вымышленныя…» 49 Т.е. местные священники по каким-либо только им понятным соображениям (премущественно вымышленным) примечают и притесняют местное старообрядческое население. Некоторых из раскольников, которых примечает местное духовенство, забирают светские и духовные команды и содержат их под караулом 50.

Интересна система аргументации старообрядцев: просители апеллируют к фискальному (государст-венному) интересу. «Все ныне состоят в опасности», пишут они, поскольку «чрез таковые частовременные к ним приметки и представления» многие разоряются. Часть населения (до несколько тысяч), ожидая притеснений, была вынуждена разойтись по разным местам. Оставшиеся несут за них подати, в силу чего их материальное благополучие может ухудшиться. По мнению челобитчиков, такая ситуация приведет «только к ущербу казенного интереса», а также к нарушению законов монарха. Поэтому они просят прислать распоряжение, которым бы подтверждалось, чтобы те священнослужители раскольников не притесняли и в отношении старообрядцев руководствовались монаршими узаконениями 51. Таким образом, раскольники требовали в отношении их неукоснительного исполнения российского законодательства.

К этому времени становится известным, что раскольников задерживают и в других епархиях. Так, 19 декабря 1767 г. вышел указ о предписании Дамаскину, епископу Костромскому, освободить двух раскольников, содержащихся под стражей за неприглашение священника для крещения младенца. Ему предписывалось впредь записным раскольникам никаких обид не чинить 52.

Поэтому по жалобе нижегородских раскольников разворачивается целое дело: Феофан призывается в Москву для слушания дела в Синоде. Вынужденный защищаться, он составляет доношение, в котором расписываются «богопротивные поступки» раскольников. Чтобы быть убедительным, Феофан приложил к доношению выписку из донесений священно- и церковнослужителей Нижегородской губернии (за 1764, 1765, 1767, гг.) о «противностях записных раскольников», под которыми преосвященный понимал отправление обрядов раскольников и их неуважение к православному духовенству. Что вызывало особое негодование нижегородского епископа? Прежде всего, та свобода, с которой раскольники исповедовали свою веру. С негодованием он отмечал, что «раскольнические ересеначальники» безбоязненно ходят по домам. Выезжая из лесов и из скитов, «лжестарцы и лжестарицы» отвращают правоверных от православной церкви и научают их «раскольнической прелести». Они собирают народ и «в дома свои многочисленные молбища чинят». Для того, чтобы быть убедительным, Феофан особо обращал внимание на риторику раскольнических учителей: «свои скиты и дома называют святыми монастырями, а себя проповедниками; церкви же святые простыми хлевами, а священнослужителей скотами…». Нижегородский владыка возмущен и отправлением ими обрядов, которые в его понимании являются прерогативой православной церкви: постригают в монахи и монахини, «молитвословят» и крестят новорожденных младенцев («коих младенцов от святого крещения померло»), венчают, исповедуют больных. Остановился он и на недопустимых для христианина действиях: на погребении умерших в лесах и полях, отказе от церковных таинств, на поношении и битии священнослужителей. В результате всех вышеописанных причин, заключает архиепископ, святые церкви приходят в запустение 53.

Безусловно, ряд обрядов староверов имел некоторый сомнительный антигосударственный оттенок. В частности, следует отметить погребение, когда о смерти человека и месте его погребения не сообщалось. Погребают людей в лесах, «сами собой», как писал протопоп троицкой церкви села Городца Балахонского уезда Иван Алсуфьев 54. Все же Синод и Екатерина могли вычитать из этих документов и другие моменты: в доношении Чарнуцкого отразилось нетерпимое, крайне негативное отношение духовенства к старообрядческому населению. Духовенство, считая это своей обязанностью, настойчиво обращалось к пастве относительно соблюдения определенных православных обрядов и наталкивалось на резкие, временами издевательские ответы раскольников, не желавших принимать обряды и таинства русской православной церкви. Так, иерей села Ступина Балахонского уезда Федор Сергеев сообщает в марте 1765 г., что он спрашивал у Григория Григорьева деревни Дроздово: «Дана ли молитва [новорожденному] младенцу»? На что тот ответил: «Молитву де очистительную читал и крестил того младенца Бог, а поп де надобен ли для прочитания той молитвы …де Бог знает»55. В некоторых случаях священнослужители принуждали родителей к крещению детей. У раскольников, не желающих крестить младенцев, священники спрашивали «кто крестил их?» и получали ругательный ответ: «У нас де свои попы есть лутче вас, да и впредь вам до нас дела нет» 56.

Данные факты не способствовали утверждению авторитета православной церкви и снижали значимость православной веры как таковой. Эта ситуация высвечивает слабую сторону законодательства о расколе 60-х г. XVIII в. Как отмечал профессор Санкт-Петербургской духовной академии Б.В.Титлинов, с одной стороны, указы говорили о свободном исповедании своей веры, о беспрепятственной записи в раскол потаенным раскольникам. Гражданские власти запрещали духовенству касаться раскольников. В то же время «оставались неотмененными прежние узаконения о совратительстве в поимке раскольничьих учителей, уничтожении раскольничьих часовен, обязательном крещении детей раскольников в церкви и т.п. Епархиальные начальства не сразу привыкли к новому порядку и все сбивались на старую систему. Они часто недоумевали и заваливали Синод жалобами на положение вещей» 57. Правительство сознательно допустило такую неопределенность. Оно не решалось дать раскольникам свободу распространения своего учения, не решалось прямо отменить прежние указы. Императрица, с приездом в Россию поменявшая свою религиозную идентичность, понимала важность православия для российской государственности, для населения империи.

С другой стороны, в рассматриваемом нами случае Екатерина не могла не отметить закоснелость нижегородского духовенства, не усваивавшего ее либеральное законодательство. Поэтому правительство сделало невозможным применение старых законов, запретив духовной власти вмешиваться в раскольничьи дела без сношения с Сенатом.

В указе от 19 января 1768 г. (в собрании постановлений он значится от 16 января 1768 г.) , в его начале, говорилось о вышеописанном недовольстве духовенства Нижегородской епархии поведением раскольников. Затем в тексте был сделан переход: раскольники той епархии приносят жалобу о притеснении их священнослужителями. И далее говорилось о содержании этого прошения. Императрица, ссылаясь на свои указы от 14 декабря 1762 и 13 марта 1764 г., повелела: как с прежними, так и с ныне записавшимися в раскол, поступать одинаково, как с раскольниками, приехавшими из-за границы, т.е. не чинить им с детьми никаких притеснений. Еще в 1765 г. Сенатом было определено, что духовным командам Синода по раскольническим делам ничего не предпринимать, а информировать о возникающих проблемах Сенат. В случае же необходимости Сенату и Синоду полагалось решать спорные вопросы совместно. Поэтому Екатерина определила: со скитскими, записными и келейными раскольниками Балахонского уезда и Юрьевца повольского поступать, как повелевалось вышепрописанными указами. В силу этих указов «обид и притеснений им не чинить и в домы к ним священникам без требования не ходить». Об этом повелевалось послать указы епископам – Феофану Нижегородскому и Геннадию Суздальскому58.

По заведенному порядку епископы шлют «репорты» о получении указа, свидетельствующие о выполнении указов правительства 29 января 1768 г. В рапорте Феофана сообщалось, что в консистории «де по справке», что раскольников в задержании и под следствиями не имеется, что данный указ рассылается во все духовные правления, подлежащие его епархии, «исполнению за подпискою». Ознакомление нижегородского духовенства с указом императрицы является важным фактом, поскольку священство могло увидеть, какие коррективы вносит власть в их взаимоотношения с раскольниками.59. Ему вторил и Геннадий Суздальский60.

Данная ситуация, когда проявляется нетерпимость православного духовенства к представителям раскола, не

проходит бесследно. Не случайно, что именно после вышеизложенных событий по всем епархиям в 1769 г. было разослано «Увещание Платона» 61.

Ознакомление Екатерины II с положением старообрядческого населения Нижегородского края имело немаловажное значение. Императрица составила себе представление о трудности положения этой части населения. Ею были сделаны определенные выводы относительно культуры местного духовенства. В целом, императрица могла убедиться, насколько действенно ее законодательство относительно раскольников на местах. Очевидно, выводы эти были неутешительны, о чем свидетельствуют ее письмо к Дмитрию Сеченову и ее рассуждения относительно Ф. Чарнуцкого. Видимо, этим обусловливается ее твердая позиция в Синоде при решении вышеописанных дел относительно старообрядцев. По сути, императрица добивается исполнения своего законодательства.

В свою очередь пребывание императрицы в Нижегородском крае имело определенное следствие: оно активизировало раскольников. Убедившись в ее милостивом поведении по отношению к раскольникам Городца, старообрядческое население вступает в диалог с верховной властью. Очень важным является то, что, апеллируя к законности и государственному интересу, они добиваются исполнения местным духовенством распоряжений центральной власти относительно положения раскольников.

Исследование выполнено при финансовой поддержке фонда Герды Хенкель (Sonderprogramm Osteuropa, grant 09/SR/04, Gerda Henkel Stiftung).

Примечания

1 Позднее, когда Иосиф II начал проводить политику, ограничивающую влияние католического духовенства (обнародовал закон о веротерпимости, сократил число монастырей), императрица одобрила эти действия. Мало того, она находила, что он действует еще слишком умеренно. В марте 1782 г. она писала Иосифу: «Как скоро образ мыслей вашего величества в отношении к терпимости сделается всем известен, вы можете рассчитывать на благословение всех исповеданий. На этом пути вы не встретите столь сильного противоречия, как можно полагать. Я сужу по собственному опыту: как скоро я объявила, что не терплю преследований, оказалось, что все стали склонными к терпимости». Цит. по: А.Г. Брикнер. История Екатерины II. М., 1998. С. 647.

2 Наказ императрицы Екатерины II данной комиссии по сочинению проекта нового уложения. М., 1907.

3 О сочинении особого положения для раскольников, которые, удаляясь за границу, пожелают возвратиться в Отечество, с тем, чтобы им в отправлении закона по их обыкновению и старопечатным книгам возбранения не было. Именной. 29 января 1762 г. // ПСЗ. СПб., 1830. Т.15. № 11420. С.984-985.

4 О прекращении исследований о самосожигателях. Сенатский. 1 февраля 1762 г. // Там же. № 11434. С.907-908.

5 Манифест. О продолжении срока для возвращения в Россию бежавших в Польшу, Литву, и Курляндию разного звания людей. 28 февраля 1762 г. // Там же. № 11456. С.926.

6 Федоров В.А. Русская православная церковь и государство: синодальный период (1700-1917). М., 2003. С. 170.

7 О разрешении выходящим из Польши раскольников принимать и записывать по выбору достойных и зажиточных людей // ПСЗ. СПб., 1830. Т.16. № 11683. С.79-80.

8 О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах, означенных в прилагаемом у сего реестре, 14 декабря. 1764 г. Сенатский. // ПСЗ. СПб., 1830. Т.16. № 11718. C.129.

10 Там же. Л.10 об.

12 По донесению Московской духовной консистории о причиняемых раскольникам, жителям Тверской ямской слободы, священниками обид. 17 июня - 28 августа 1767 г.// РГИА. Ф. 796. Оп. 48. Д. 397. Л.1.

13 Там же. Л. 1. об.

14 Там же. Л. 2-2 об.

17 Лебедев Е. Начало и распространение раскола в пределах нижегородских // Нижегородские епархиальные ведомости. 1865. № 14. С.19.

18 Ильминский Н. Исторические очерки о жизни раскольников в нижегородских пределах // Нижегородские епархиальные ведомости. 1867. № 5. С. 128.

19 Доношение нижегородского епископа Феофана декабря 7 дня // РГИА. Ф. 796. Оп. 48. Д. 706. Л. 3. Л. 1-2 об.

20 Экстракт учинен в духовной преосвященного Феофана, епископа Нижегородского и Алатырского консистории, из поданных Нижегородской епархии разных мест от священно- и церковнослужителей доношений и

объявлений в разные, а именно 1764, 1765, 1767 годах о чинимых церкви святой и благочестию вновь записными раскольниками противностях // РГИА. Ф.796.Оп.48. Д.706. Л.3 об.

21 Там же. Л. 4 об.

22 Там же. Л. 4.

23 Там же. Л. 5 об.- 6.

24 Камер-фурьерский журнал. СПб., 1767. С.157-167.

25 И.П. Елагин являлся членом дворцовой канцелярии и, следовательно – их непосредственным начальником.

26 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

27 Беликов В. Отношение государственной власти к церкви и духовенству в царствование Екатерины II (1762-1796). // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1874. № 8. С. С.159.

28 Екатерина писала Вольтеру: «Дмитрий Сеченов митрополит…новгородский не есть ни гонитель, ни фанатик. …Он не хочет и слышать предложения двух властей … Недавно духовная сия особа подтвердила новым о том известное Вам расположение его мыслей. Некто переведши книгу, представил сему архиерею; он, прочитав, сказал переводчику: советую Вам не выпускать ее в свет; ибо она содержит в себе такие правила, какbt основывают (утверждают) две власти». Цит. по Беликов. Указ.соч.. С. 159.

29 Рескрипт…Дмитрию Сеченову. С.199.

31 Там же. С.200

32 Лишь в 1773 г. Феофан Чарнуцкий был уволен на покой в Киево-Печерскую лавру с пенсией, где и умер в 1780 г. Преемником его стал Антоний Забелин // РА. 1866. Кн.3. С. 56.

33 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

34 Платон [Петр Егорович Левшин] Поучительныя слова при высочайшем дворе е.и.в. (...) государыни Екатерины Алексеевны (...) сказыванныя его имп. высочества учителем иеромонахом Платоном. СПб., 1764.

35 Fabricius J.A. Bibliotheca Graeca Sive Notitia scriptorum Veterum Graecorum (...). Hamburg, 1705-1728; zweite Ausgabe Hamburg, 1790-1812; Rechenberg A. Concordia. Pia et Unanimi Consensu Repetita Confessio Fidei et Doctrinae Electorum, Principum et Ordinum Imperii atque eorundem Theologorum, qui Augustanan Confessionem Amplectuntur (...), Lipsia (Leipzig) 1692. Об этом см.: Julius Eckardt: Livland im achtzehnten Jahrhundert. Umrisse zu einer livlаndischen Geschichte. Bd. 1: Bis zum Jahre 1766. Leipzig 1876. S. 352-354.

36 Петров Н.И. Раскол и единоверие с царствования Екатерины II до царствования Николая I //Труды Киевской Академии. 1881. Август. С.370.

37 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

38 Доношение Феофана декабря 7 дня 1767// По донесению нижегородского епископа Феофана о происходящих в его епархии от записных раскольников притеснениях церкви и ее служителей и непокорствах (19 декабря - 5 февраля 1768 г.) 1767. //РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л.2 об.

39 См. Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову... С. 200.

40 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277. Л.1.

41См. Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову... С. 200.

42 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277.

43 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277. Л.4.

44 Там же. Л.9.

45 О наблюдении, чтоб на иконах не было неприличных изображений, 4 июля 1767 г. //ПСЗ. 12928. С.163 –164.

46 РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.397. Л.5 об.

47 Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св.Синода. СПб., 1860. Кн.1. С. 637.

48 О воспрещении причтам села Васильевского и села Покровского Московской епархии ходить без приглашений в раскольнические дома, а необходимые о них сведения получать из консистории, которой поручается все сведения требовать от светских команд, 17 августа 1767 г. //Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. С. 409-410.

49 РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 21 -21об.

50 Там же. Л.21 об.

51 Святейшему правительствующему Синоду покорнейшее прошение // РГИА. Ф.796.Оп.48. Д.706. Л.22-22 об.

52 О предписании Пр.Дамаскину, Еп.Костромскому, содержащихся за неприглашение священника для окрещения младенца и впредь записным раскольникам никаких обид не чинить, 19 декабря 1767 г. // Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. № 401. С. 460-461.

53 По донесению нижегородского епископа Феофана, и происходящих в его епархии от записных раскольников притеснениях церкви и ее служителей и непокорствах (19 декабря - 5 февраля 1768 г.) 1767 // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 1-2.

54 Экстракт учинен в духовной преосвященного Феофана, епископа Нижегородского и Алатырского, консистории, из поданных Нижегородской епархии разных мест от священно- и церковнослужителей доношений и объявлений в разные, а именно 1764, 1765, 1767 годах о чинимых церкви святой и благочестию вновь записными раскольниками противностях //РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 18.

55 Там же. Л. 9-9 об.

56 Там же. Л.18-18 об.

57 Титлинов Б.В. Гавриил Петров: митрополит Новгородский и Санкт-петербургский. Его жизнь и деятельность в связи с церковными делами того времени. Пг., 1916. С. 119-120.

58 О представлении раскольникам Нижегородской епархии полной свободы в отправлении своих обрядов и о воспрещении православному духовенству ходить в раскольнические дома без зову, 16 января 1768 г. //Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. № 410. С. 466-467.

59 Там же. Л.31.

60 Там же. Л.33-33 об.

61 Лысогорский Н.В. Московский митрополит Платон как противораскольнический деятель. Ростов-на-Дону, 1905. С. 50-123.

Вторая половина XVIII в. - особый период в истории старообрядчества. К концу царствования Елизаветы Петровны отношение к держателям старой веры начало меняться. Первопричиной стала забота о заселении южных степей. В 1761 г. появился указ, приглашающий и разрешающий тем старообрядцам, которые покинули Россию в годы гонений, вернуться в Отечество. Конечно, добровольное переселение старообрядцев было возможно только после предоставления им льгот. Петр III дал ста-рообрядцам обещание, что в "содержании закона по их обыкновению и старопечатным книгам ни от кого возбранения не будет". Екатерининский указ 1762 г. подтверждал права переселяющихся в Россию старообрядцев и гарантировал, что "как в бритье бород, так и в ношении указного платья никаких притеснений не будет". Позднейшие указы уравняли старообрядцев в правах с остальным населением, предоставив им право свидетельствования в суде (1769 г.), освободив от двойного подушного оклада (1782 г.), разрешив занимать общественные должности (1785 г.).

Образ Екатерины II, мудрой покровительницы старообрядцев, надолго запечатлелся в их памяти. В начале XX в. старообрядческая типография в Москве тиражировала речь Екатерины II, произнесенную, по утверждению старообрядцев, на общей конференции Сената и Синода 15 сентября 1763 г. "Телесные озлобления и смертельные наказания, кнут, плети, урезания языков, костры, срубы - все это против кого? Против людей, которые желают одного: остаться верными обряду и вере отцов!" - восклицала императрица.

Исходя из потребностей общежительства, выговские киновиархи стремились устанавливать контакты с самыми высокопоставленными вельможами России. Нередко они обращались к петербургским чиновникам, надеясь обрести защиту от произвола местной администрации или добиться привилегий.

Источниковая база изучаемого вопроса невелика. Это, в основном, личная переписка выговских киновиархов с петербургскими чиновниками. Догадываться о ее существовании можно только на основании косвенных свидетельств, так как переписка почти не сохранилась.

Значительная часть документов связана с пребыванием в Карелии Г. Р. Державина. Речь идет прежде всего о замечаниях первого олонецкого губернатора на "Топографическое описание", составленное Т. И. Тутолминым. Определенный интерес представляют "Оправдания Тутолмина знатным особам в Петербурге и воэражения на оные Державина". Хотелось бы обратить внимание на самое раннее - 1860 г. - издание записок Г. Р. Державина с комментариями П. И. Бартенева. Перечисленные ис-точники позволяют существенно дополнить сведения, содержащиеся в "Поденной записке..." - дневнике путешествия Г. Р. Державина по Олонецкому наместничеству.

Источники, повествующие о контактах старообрядцев с другими екатерининскими вельможами, не столь многочисленны. Наиболее подробны сведения о близком знакомстве выговского киновиарха Андрея Борисова с петербургским губернатором У. С. Потаповым. Гораздо меньше сведений о переписке выговских старообрядцев с сенатором А. Р. Воронцовым. О тесных контактах выговцев со всемогущим Г. А. Потемкиным можно судить на основании косвенных свидетельств.

Известно, что Г. А. Потемкин с симпатией относился к старообрядцам. Причиной его расположения к религиозным диссидентам были не только прагматические соображения (заселение степей), но и постоянный интерес к религиозным вопросам. Племянник Г. А. Потемкина Л. Н. Энгельгардт вспоминал: "...во время своей силы он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей; любимое его было упражнение, когда все разъезжались, призывать их к себе и стравливать их, а между тем сам изощрял себя в познаниях".

О контактах Г. А. Потемкина с выговскими старообрядцами свидетельствует Г. Р. Державин, который отмечал в своих "Записках...", что "славный тогда" выговский киновиарх Андрей Борисов жаловался Потемкину на Державина, который требовал проверять "пашпорта" скрывающихся на Выге староверов. Другим свидетелем стал Жильбер Ромм, который, со слов Андрея Борисова, перечисляет крупных администраторов, так или иначе связанных со старообрядцами. В их числе выговский киновиарх с гордостью назвал Г. А. Потемкина. По свидетельству Павла Любопытного, Андрей Борисов был "друг вельмож царского двора", составил "много посланий высоких, витийством украшенных" и писал даже "многократно высокому известнейшему князю, господину Потемкину, его благодетелю и другу". Столь же трудно судить о связях выговских старообрядцев с другими влиятельными администраторами екатерининской эпохи: А. Р. Воронцовым, Т. И. Тутолминым, У. С. Потаповым. Свидетельства о контактах со старообрядцами двух первых чиновников сохранились в письмах А. Р. Воронцова Т. И. Тутолмину, хранящихся в архиве Санкт-Петербургского Института истории. А. Р. Воронцов в одном из писем поручал Т. И. Тутол-мину передать на Выг письмо, адресованное Андрею Борисову. Стиль послания позвляет утверждать, что это было уже не первое поручение подобного рода. Тимофею Ивановичу не пришлось объяснять, кто такой Андрей Борисов. Более того, он знал, когда выговский киновиарх приедет в Петрозаводск.

Несколько более подробны сведения о переписке между Андреем Борисовым и петербургским губернатором У. С. Потаповым. Устин Семенович, во исполнение высочайшего рескрипта от 13 января 1782 г. пролагавший дорогу в Архангельск, посетил выговское общежительство. Андрей Борисов в письме, опубликованном В. Белоликовым, утверждает, что Потапов "персонально зрел больницы (выговские. - М. П.) во всем убожестве и сирот крайнее неиметельство". О совместной трапезе петербургского губернатора и выговских старообрядцев упоминает Жильбер Ромм.

В.Белоликов оценивает переписку У.С.Потапова и Андрея Борисова как чрезвычайное явление в истории старообрядчества. По мнению того же автора, указы о снятии со старообрядцев двойного подушного оклада и о "уничтожении хульного имени раскольник" были "испрошены никем иным, как Андреем Борисовым через посредство санкт-петербургского губернатора Потапова, что со всей очевидностью обнаруживается из переписки Андрея Борисова с Потаповым".

Из опубликованных писем ясно, что Андрей Борисов "испрашивал" благоприятные для старообрядцев указы от У. С. Потапова, а тот в свою очередь обещал ходатайствовать перед императрицей. Старообрядческие авторы склонны преувеличивать заслуги А. Борисова, который, по словам Павла Любопытного, "сверг со старообрядцев тяжкое бремя двойного оклада, носимое ими за благочестие с лишком 50 лет, и уничтожил из всех судебных мест хульное слово раскольник, употребляемое по изуверству над православными ". На фоне столь благожелательного отношения влиятельных вельмож к старообрядцам конфликт выговского "большака" и первого олонецкого губернатора становится совершенно особым явлением. Державин прибыл в Олонецкую губернию с сильным предубеждением против старообрядцев. В памяти свежи воспоминания о крестьянской войне под предводительством Е. И. Пугачева. Новоиспеченный губернатор видел в старообрядцах не религиозных вольнодумцев, а неблагонадежных граждан. И он не был одинок в своих воззрениях. Его недоброжелатель, князь А. А. Вяземский, писал в 1784 г.: "Он (раскол. - М. П.) есть некоторым семенем несогласия в государстве. Ибо раскольники одного с собой Отечества людей и того же государства подданных отвращаются и ненавидят <...> властей светских и духовных как внутренно сами не любят, так и других своим примером, а при том и глухими разговорами на то же приводят".

Конечно, олонецких старообрядцев нельзя обвинить в неподчинении властям. Губернатору было известно, что во время Кижского восстания старообрядцы оказались в числе немногих, оставшихся лояльными. В то же время некоторые священники, судя по материалам сенатской следственной комиссии, принимали участие в волнениях на стороне крестьян. Однако в 1784 г., незадолго до приезда Г. Р. Державина, произошло событие, которое дало повод для возобновления старых обвинений против старообрядцев. Речь идет о массовом самосожжении в деревне Фофановской. Акту груп-пового самоубийства предшествовала тщательная подготовка, хладнокровная распродажа имущества, созыв сторонников. Точное число погибших осталось неизвестным. Прибывшая вскоре комиссия Синода составила отчет, наполненный леденящими душу подробностями. Приступив к исполнению губернаторских обязанностей, Г. Р. Державин поспешил дать распоряжение зем-ской полиции "о недопущении раскольников сжигать самих себя, как они прежде часто из бесноверства чинили". Документ ориентировал полицию на слежку за старообрядцами. Он противоречил политике веротерпимости, но полностью соответствовал тревожной обстановке, сложившейся вокруг ста-рообрядческих "жилищ".

С тех пор Державин внимательно следил за жизнью Выга. Вскоре он получил донос о намерении старообрядцев канонизировать Корнилия Выговского. Информация представляется вполне правдоподобной. Известно 70 списков жития Корнилия. В XVIII в. на Выге была составлена служба в его честь. Один из списков жития попал в руки Державина и был внимательно прочитан. Но кроме того, в доносе указывалось, что в выговском общежительстве изготовлен некий "восковой идол" - мощи Корнилия. Снарядили комиссию, однако явных доказательств обнаружить не удалось. Это не помешало Державину утверждать, что "идол" существует, но старообрядцы успели узнать о предстоящей проверке.

Готовность Державина верить любым доносам на старообрядцев подтверждается и упоминанием в его "Поденной записке" "прекрасных келейниц, чаятельно для большего в правоверии подвизания" проживающих в кельях богатых старообрядцев. Такое наблюдение, конечно, нельзя сделать при кратковременном визите. Доносы о неблагопристойном поведении выговцев поступали в различные инстанции задолго до екатерининскои эпохи.

Немаловажным мероприятием Державина стала попытка пресечь приток беглых на Выг. Губернатор, как было упомянуто, отдал распоряжение о проверке "пашпортов". Указанное мероприятие стало одной из многочисленных акций, направленных на очистку губернии от "упражняющихся в неблаговидных поступках" лиц. О масштабах действий свидетельствует тот факт, что в губернию на помощь немногочисленным стражам порядка были направлены отряды башкир. Для Выга державинские мероприятия имели особое значение. Постоянный приток рабочей силы в селения, входящие в число "выгорецких раскольнических жилищ", являлся одной из основ бла-госостояния общежительства. Он позволял скорректировать неблагоприятные демографические тенденции, возникшие в селениях старообрядцев.

Державин, очевидно, понимал, что одних административных мер недостаточно для борьбы с авторитетными противниками. Не менее важно было подорвать престиж выговских киновиархов. И Державин не жалеет сил для достижения поставленной цели. Старообрядцы утверждали, что Денисов владел латинским языком. Державин оспаривает зту точку зрения, указывая, что, возможно, Денисов пользовался переводами. Перу олонецкого губернатора принадлежит характеристика Андрея Денисова, в которой в равной степени заметны и пыл литератора, и последовательность чиновника, вступившего в борьбу с нарушениями закона. "В сочинениях его, - писал Г. Р. Державин, - вообще примечается смелое и пылкое воображение, достаточное знание церковных книг, но мало или совсем нет здравого рассудка и филографии".

Не скупится Державин и на язвительные замечания в адрес другого авторитетного настоятеля - Андрея Борисова. В "Поденной записке..." читаем: "...он сажает на цепь и бьет бедных, налагает великие денежные епитимии на богатых". Заметим, что сходных воззрений придерживался и посетивший Выг одновременно с Державиным Жильбер Ромм.

Высказывания Г. Р. Державина о Выговском общежительстве противопоставлены взглядам Т. И. Тутолмина. Тимофей Иванович, как и Державин, встречался с Андреем Борисовым. Но отношения архангельского и олонецкого генерал-губернатора с выговским киновиархом были не только деловыми, но и, вполне возможно, дружескими. Вероятно, не в последнюю очередь по этой причине Тутолмин акцентирует внимание на светлых сторонах в жизни Выга. Генерал-губернатор отмечает стремление к знаниям, присущее, по его мнению, всем старообрядцам, с почтением отзывается о призрении убогих и больных, происхождение киновии связывает с Соловецким монастырем - одной из главнейших святынь Руси. На этом фоне утверждения того же автора о том, что "каждый находящийся в общежительстве либо лжец, либо лицемер", кажутся критикой в "улыбательном духе", а не серьезным обвинением. Таким образом, суждения Г. Р. Державина о выговских старообрядцах стали составной частью общеизвестного конфликта с Тутолминым. Державин, очевидно, стремился подчеркнуть не-способность Тутолмина разобраться в событиях и людях на вверенной его управлению территории.

Однако это лишь частичное объяснение. Изучение жизни старообрядческого общежительства, проведенное на основании собственных впечатлений и доносов, которым Державин полностью доверял, привело его к выводу о том, что способы привлечения новых членов в общену явно незаконны. Ожидать от киновии выгод для казны не приходилось. Пользы для окружающего населения Державин, в отличие от Тутолмина, не видел. Зная о поддержке общежительства со стороны влиятельнейших лиц в государстве, Державин не осмеливался призывать к разгрому киновии. Однако такой вывод напрашивается из его "Записок".

Результат открытого противостояния выговского "большака" и екатерининского губернатора виден из "Записок" Г. Р. Державина. В них Г. Р. Державин указывает, что причиной оскорбительно быстрого - через полтора года после назначения на должность - перевода его в Тамбов было, с одной стороны, "недоброжелательство" фаворита Екатерины II А. П. Ермолова, а с другой - "неудовольствие от князя Потемкина" из-за притеснений старообрядцев.

Однако Державин в своих "Записках" предлагает довольно одностороннее объяснение. Он ничего не говорит о своих многочисленных недоброжелателях, которые вовсе не успокоились после отправки Державина в Петрозаводск. Однако сам факт упоминания в "Записках" старообрядческих жалоб в числе факторов, оказывающих влияние на принятие важнейших решений, примечателен.

В чем же причина столь благожелательного отношения властей к выговским старообрядцам? На основании имеющихся источников можно сделать лишь предположения. Во-первых, существенную роль могли сыграть подарки и тонкое искусство лести, которым, судя по опубликованным письмам, в совершенстве владел Андрей Борисов. Кроме того, общежительство исправно платило налоги и поставляло работников на заводы. Во-вторых, не следует забывать о растущем влиянии старообрядчества - и олонецкого, и общероссийского - в экономической сфере. Трудно, наконец, оспорить высокую образованность старообрядческих наставников. И то и другое было особенно заметно на фоне нищеты и малограмотности основной массы духовенства. Несомненная заслуга выговских киновиархов состоит в том, что они сумели блестяще использовать ситуацию и сохранить во всей славе феномен росийской культуры - Выговское общежительство.

"Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России. Сборник научных статей и материалов". Санкт-Петербург, 2003