Упырь – русское название живого мертвеца, зомби - нечисти, которая, чтобы существовать, питается кровью живых людей и животных. В других культурах известно понятие вампира (вурдалака), который, вставая из могилы по ночам, нападает на свою жертву. Есть мнение, что ввиду схожести описания этой нечистой силы суть их одна и та же, а само понятия и вурдалака взято из русской мифологии.

Сегодня упырем чаще называют злого, коварного человека, способного своими действиями нанести существенный вред другим людям. Подтверждение тому – широко известные выражения: «всю кровь выпил (попортил)», «проел печень», «вынул душу» и т. д. Так кто же такой упырь?

Упырем становился человек, проклятый церковью, т. е преданный анафеме. Такому жестокому наказанию подвергались люди, совершившие множество аморальных поступков, преступлений, или высказывающих еретические мысли, а также занимающиеся колдовством, строго запрещенным в православии. Считалось, что человек, умерший после церковного проклятия, не может нормально разлагаться, потому что его грешную душу отвергла церковь, поэтому его хоронили за пределами кладбищ, подальше от селений, так как неприкаянная душа может притягивать или насылать на людей проклятия в виде мора и голода.

Также упырями становились и покойники, испорченные нечистой силой: если через гроб или могилу перепрыгнет черная кошка (символ нечисти), мертвец становился упырем. Жертвы упыря также становились упырями, причем, независимо от того, человек это или животное, взрослый или ребенок. Упыря – ребенка можно было узнать по двойному ряду зубов, волчьей пасти, а взрослый упырь проявлял себя в минуты возбуждения или голода вырастающими клыками. В момент нападения на жертву упырь отключал ее память - зомбировал, поэтому она (жертва) не знала, что сама стала упырем.

В русских мифах и сказаниях существуют рассказы о целых поселениях упырей, которые, делая набеги на соседние поселения, ищут для себя все новые и новые жертвы, а в их отсутствие начинают пожирать сами себя или погибают от голода.

Для защиты от упырей применялись разного рода заклинания, амулеты и обереги, но самыми действенными средствами считались крест с изображением Христа, огонь, чеснок и дикая роза.

При встрече с упырем пытались не только защититься от него, но и уничтожить. Самым действенным средством считался осиновый кол, загнанный в тело, лучше в сердце, упыря. Покойников, заподозренных в вампиризме, выкапывали из могилы, иногда хлестали осиновым кнутом и затем сжигали на осиновом хворосте. Позднее, под воздействием западной мифологии, не менее надежным средством от упырей стали считать серебряный кинжал или серебряные пули.

Не менее важным делом, чем защита живых людей от упырей, считалась защита от нападения упырей на покойников, чтобы они в могилах не превратились в упырей. Видимо, с этим связано множество обрядов и обычаев, которые строго соблюдаются и по сей день, если в доме находится умерший.

Считается, что лунный свет, как мощный источник энергии, может воскресить тело умершего, а также привлечь упыря, поэтому, до самого погребения ни в коем случае нельзя оставлять покойника одного, без присмотра и в темноте. В доме с умершим обязательно разводится огонь, зажигается свет, закрываются и занавешиваются окна. Чтобы душа умершего не спряталась в зеркале и не воскресила мертвого, зеркала также занавешивают непрозрачной тканью.

В настоящее время, признавая, что упыри – плод фантазии и мифологические персонажи, в СМИ довольно часто проскальзывают заметки о том, что проводимые эксперименты над телами умерших способны их зомбировать, то есть, превратить в упырей. Верить этому или нет – каждый решает для себя сам. Не забывая, впрочем, о том, что бумага, как известно, «все стерпит», а тираж издания напрямую зависит от количества сенсаций, далеко не всегда достоверных.

Цель настоящей заметки - сообщить читателю некоторые исторические сведения об упырях, т. е. такие сведения, которые относятся к известному времени и месту и даже к определенному лицу. Но, разумеется, в этом случае нельзя обойтись без указания на общие представления народа об упырях.

Афанасьев, обобщив народные верования малороссов и белорусов в упырей, пришел к тому выводу, что упыри - это злобные, блуждающие мертвецы, которые при жизни своей были колдунами, вовкулаками и вообще людьми, отверженными церковью, каковы: самоубийцы, опойцы, еретики, богоотступники и проклятые родителями. Несмотря на то, что приведенное определение очень широкое, оно, однако, не охватывает всего содержания, заключающегося в понятии упырь. Нужно, следовательно, обратиться к самим народным воззрениям.

По одним представлениям нашего народа, упырь есть ублюдок от чорта или вовкулака и ведьмы. Отсюда и поговорка: «упырь и непевный у сим видьмам родич кревный». Но он живет, как обыкновенный человек, отличающийся лишь злостью. По другому верованию, упыри имеют только образ человеческий, а в сущности они настоящие черти. Есть и такое верование, что упыри - это трупы ведьм, колдунов и других людей, в которых после их смерти поместились черти и приводят их в движение. Упырем, впрочем, может сделаться всякий человек, если только его овеет степной ветер. По внешнему виду упырь в одних местах ничем не отличается от обыкновенного человека, в других местах его представляют человеком с очень румяным лицом. На правой стороне Днепра есть еще особый вид упырей. Упырями там называют детей с большой головой, с длинными руками и ногами, словом, страдающих размягчением костей, или английской болезнью. Такие уроды «без костей» носят название одмины (по-великорусски обмениш, или седун), потому что их подбрасывает людям нечистая сила взамен выкраденных человеческих младенцев. В Проскуровском уезде Подольской губернии народ знает деление упырей на две категории - живых и мертвых. Отличительные признаки мертвеца-упыря те, что у него лицо красное, лежит он в гробу навзничь и никогда не разлагается; у живого лицо тоже красное, хотя бы он был и старик, и кроме того чрезвычайно крепкое телосложение. Эта крепость телосложения необходима ему потому, что, по местному верованию, ему приходится таскать на своей спине мертвого упыря; последний без первого не может быть вреден, так как он не может ходить.

По общераспространенному верованию малороссов, упыри-мертвецы днем покоятся в могилах, будто живые, с красным или, лучше, окровавленным лицом. Ночью встают из гробов и бродят по свету. При этом они летают по воздуху или вылазят на могильные кресты, производят шум, пугают путников, гоняясь за ними. Но более страшны они тем, что, входя в дома, бросаются на сонных людей, в особенности на младенцев, и высасывают у них кровь, причиняя этим смерть. Хождение их по свету продолжается, как и остальной нечисти, до тех пор, пока не запоют петухи. Чуму и другие эпидемические болезни, также засуху, неурожаи и другие общественные бедствия тоже приписывают упырям и упырицам. Упырь-одмина, кажется, не вредит людям, тем более что он вовсе не ходит, а лишь может сидеть или лежать на одном месте. Он приносит даже пользу, потому что, отличаясь предведением будущего, занимается предсказыванием того, что должно случиться с людьми. Такой упырь, собственно говоря, никогда не умирает; когда его похоронят, он появляется в другом месте и начинает вновь предсказывать будущее.

Избавлялись от упырей, выходивших из могил, тем, что откапывали их трупы и пробивали грудь осиновым колом. Но это средство не всегда помогало. Тогда считали необходимым прибегнуть к более радикальному средству - сжечь труп упыря. А если за упыря признавали живого человека, то он должен был погибнуть на костре. И действительно, в старину у нас, как и на Западе, во время засух и мора сожигали на огне упырей и ведьм. Для того, чтобы окончательно лишить упыря возможности вредить людям, перед сожжением его прибегали к разным символическим действиям: завязывали ему глаза, забивали глотку землей и т. п.

После сообщения народных верований об упырях, укажем на отдельные лица, которых народ признавал за упырей.
По словам Голенбиовского, при короле польском Станиславе Августе был упырь в Белоруссии. Был и на Полесье в Лосицах упырь Курейко, которого назвали так потому, что он пел по-петушиному. Курейко повесился на подволоке в 1824 году; по смерти, как и при жизни, каждый вторник пел, свистал и плясал.

В с. Новоселках, пишет Новосельский в книге, изданной в 1857 году, лет сорок тому назад родился мальчик без кости; голову имел большую, как взрослый человек, ноги длинные, подобные тычинам, а лицо и глаза очень умные. Подросши, он не мог ходить, а всегда сидел в мерке, обложенный подушками. На седьмом году начал предсказывать. Предсказывал только поутру; кто приезжал днем, должен был ожидать до следующего дня и только поутру получал ответ на свой вопрос. Ясновидение его открылось таким образом. Отец мальчика имел пасеку, которую стерег дед. Однажды перед рассветом мальчик начал звать отца и будить его, чтобы тот как можно скорее отправлялся на пасеку, иначе воры убьют деда и покрадут мед. Отец не поверил, повернулся на другой бок и хотел заснуть, но сын снова стал кричать ему, чтобы как можно скорее бежал, потому что непременно убьют деда. Наконец отец послушался, пошел, пришел на пасеку и там действительно застал двух воров, которые выбирали мед из ульев, а в стороне увидел связанным своего старого отца. С того времени начали верить в предсказания мальчика-калеки; вскоре весть о нем распространилась по всей окрестности: на поле за селом всегда стояло множество повозок и возов тех людей, которые приезжали за предсказаниями к ясновидящему. На десятом году жизни своей он умер. Говорят старые люди, что он не умер: только тело его похоронили, а он где-то далеко снова появился и предсказывал. При этом Новосельский замечает, что в 1852 году в Подольской губернии такой самый калека без кости, Ивась, предсказывал будущее, как об этом было сообщено в корреспонденции Адама Плуга в «Газете Варшавской» [...]
Может быть, в основании настоящего народного рассказа нет никакого реального факта. Но вот действительный случай, из более далекого прошлого.

Летом 1727 года киевский полковник Антон Танский прислал в Малороссийскую генеральную войсковую канцелярию крестьянина Семена Калениченка вместе с его показанием, в котором тот признал себя за упыря и вместе с тем заявлял, что в некоторых местах Малороссии вскоре будет эпидемия на людях.

Кажется, что все вышеуказанные упыри принадлежат к разряду незлобных, ясновидящих. Но вот факты, относящиеся к известным в истории личностям. Этих упырей можно назвать антисоциальными упырями.

О том самом Антоне Михайловиче Танском, который представлял упыря Семена Калениченка в войсковую генеральную канцелярию, сложилась следующая легенда.

Танский богат был деньгами и землями. Первые он получил в виде приданого за женой, дочерью Палия, вторые получил в виде дара от Петра I, а еще более награбил от бедных казаков и посполитых. Тем не менее имя его часто поминалось между строителями и благотворителями храмов. Однажды он подарил целое барило червонцев монахам Афонской горы, пришедшим просить подаяния на свои обители и избравшим его дом местом складки всего собранного ими по Украине. Но зависть и скупость одолели его, и он решился воспользоваться всем напрошенным добром. Слугам своим он велел утопить монахов в Днепре, а сокровища их принести к себе. Спасшийся один из монахов рассказал о случившемся своему архимандриту, который и прибыл в Украину с целью уговорить Танского возвратить заграбленное. Но Танский от всего отперся. Тогда архимандрит наложил на него клятву: «за то, что Антон Танский погубил невинные души, утаил церковные деньги, земля не примет его; добро его, приобретенное неправдою, исчезнет, яко воск от лица огня, перейдет к чужим людям, и род его изведется». «Поховали его сыны,- продолжает легенда,- ще не вспилы и добром подилытысь, як щось страшне почало диятысь. Тильки що зайде сонце и трохи прытемние, як из домовины вылазить старый полковник: борода по пояс, очи палають пекельным огнем, з рота поломья сыпле, права рука на серци, в ливий пернач держать, и ходить вин, поки пивни не заспивають, а тоди застогне, так що чуб угору лизе,- и зное лагодиця в домовину. Думали - гадали сыны, що им робити, бачуть, що правду казав пророк игумен. Позвали печерского архимандрита, роскопали могилу, аж лежить старый Тансысий, неначе живый, тильки борода од росла и кигти повырастали. Узяли сыны осиковый кил и пробили Танського наскризь, а архимандрит прочитав молитву и положив заклятте, щоб не выходив билыи из домовины. И тепер стари люде показують ту могилу, да прокляв Танського игумен; да часом опивночи щось страшно, страшно стогне под землею, неначе терпить несказанну муку».

Еще с большей несомненностью утверждается факт об упырстве генерального обозного Василия Бурковского, бывшего ранее черниговским полковником. Это тот Бурковский, известный богач, которому кн. Голицын предлагал гетманство, после устранения Самойловича, за 10 000 рублей, и который по скупости отказал боярину. Как известно, Мазепа вымолил у скупого богача взаймы эту сумму и купил себе гетманство. Бурковский, по семейному преданию, сообщаемому Маркевичем, был не только скупой, но и злой человек. Он ел скоромное в страстную пятницу, таскал к себе дочерей и жен своих крестьян, самих крестьян тиранил: одевал их в медвежьи меха и травил меделянами. Он умер в Чернигове и был похоронен в Троицком монастыре. На другой день после похорон его видели едущим на шестерке вороных коней по Красному мосту, что на речке Стрижне. Кучер, форейтор, лакеи и три собеседника в карете были черти. Распространилась молва, упыря прокляли, и он с поездом провалился в Стрижень. Пошли, открыли гроб и нашли в нем упыря красносиним, с открытыми глазами; его пробили осиновым колом. Все это происшествие было изображено масляными красками на стене Троицкого собора, и только в первом десятилетии нынешнего столетия закрашена легенда об упыре.
В числе актов, заимствованных из Киевского центрального архива и напечатанных в исследовании В. Б. Антоновича о колдовстве, помещен один, в котором передается такой случай сожжения упыря.

Во время эпидемии в 1738 году жители села Гуменец обходили ночью в церковной процессии вокруг села, чтобы избавиться от болезни. Встретив шляхтича Матковского, который в это время ходил по полям с уздой и отыскивал своих лошадей, гуменчане жестоко избили его, приняв за упыря, виновника мора. На другой день жестоко мучили и сожгли на костре. Замечательно, что в числе лиц, принимавших участие в деле, были не только крестьяне, но и шляхтичи, также местный священник и дьячок. Когда громада колебалась, можно ли жечь Матковского, один из шляхтичей поощрял громадян, говоря: «сжгите скорей, я дам сто злотых: хочет он нас и детей наших погубить, так лучше пускай сам пропадает». А священник выражался: «Я до души, а вы до тела, сжгите как можно скорей». Пред сожжением Матковскому замазывали рот свежим навозом, а глаза завязывали большой тряпкой, обмоченной в деготь.

Так же поступил народ во время чумы 1770 года в м. Ярмолинцах Подольской губернии с захожим из Турции Иосифом Маронитом. Маронит был иностранец, несколько лет занимавшийся лечением. впрочем, очень удачно. Прежде, нежели сжечь, его опустили в бочку с дегтем.

Все изложенное приводит к тому заключению, что в старину верование в упырей не носило одного отвлеченного характера; народ не довольствовался тем, что вообще признавал существование на свете упырей. Нет, он стремился приурочивать свои представления к известным, действительно существовавшим личностям. В особенности в моменты крупных общественных бедствий, мора, голода и т. п. воображение народа болезненно настраивалось и отыскивало виновников этих бедствий (упырей) в своей среде. В упыри обыкновенно зачислялись люди, чем-либо отличавшиеся от прочих, например, калеки, знахари, умершие «не своей смертью», также люди, отличавшиеся хищным и злостным нравом. Впрочем, в минуты общественных бедствий всякому легко было попасть в упыри, все зависело от случайности. Причинами, поддерживавшими настоящее верование, как и многие однородные, кроме невежества и общего склада миросозерцания, были: болезненные галлюцинации и иллюзии чувств (например, видели упыря, выходящего из могилы, где похоронено такое-то лицо); открытие людей, заживо погребенных, лежавших во гробу ниц, с изодранной одеждой, искусанными руками, окровавленным лицом и т. п.; собственное сознание в упырстве подозреваемых лиц, сознание, вынужденное пытками и истязаниями или просто произнесенное в состоянии помешательства. Самые факты обвинения тех или иных лиц в упырстве и публичное сожжение их должны были сильно поражать воображение масс и далеко распространять настоящее верование. Социальные причины, имевшие место у нас в прошлом столетии, также должны были поддерживать веру в упырей. Это именно существование целой категории лиц, которые стремились всеми неправдами захватить чужие земли и обратить крестьян и казаков в свою собственность. Те из указанных лиц зачислялись в упыри, которые отличались особенной свирепостью по отношению к крестьянам и казакам.

Голенбиовский в книге «Lud polsky» говорит, что в Польше в старину верили в существование упырей люди всех сословий; только сочинение Богомольца «Diabel w swojej postaci» и более широкое просвещение уничтожило этот предрассудок, не искоренившийся в народе и доселе. Тоже самое было и у нас в Украине: в прошлом столетии вера в упырей была присуща не только простому народу, мелкому панству, сельскому духовенству, но и лицам, занимавшим высокие посты в местном управлении, как, например, малороссийским полковникам. Впрочем, надобно сказать, что и тогда уже встречались у нас люди настолько просвещенные, что относились вполне скептически к этому верованию. В подтверждение приводим промеморию Малороссийской войсковой генеральной канцелярии в Малороссийскую коллегию от 19 июля 1727 года по делу Семена Калениченка.

«Сего 1717 году, июля 15 дня, полковник киевский Антоний Танский прислал в войсковую енералъную канцелярию человека Семена Каленниченка и при оном его допрос, в котором допросе показал себе быть упиром, и якобы в городе Глухове и в Лохвици, прийдучой Спасовки сего 1727 году, меет быть моровое поветре. Пре то з войсковой енеральной канцелярии оный Калениченко и подлинный его допрос при сем в малороссийскую коллегию посылается. А по усмотрению упира оного разсудила войсковая енеральная канцелярия его быть несостоятельнаго ума, и потому оние его слова от него показана знатно по некотором в уме помешательству. О чом коллегия малороссийская да благоволит ведать».

"...слово «вампир» в форме «упырь» впервые «встречается именно у русских» .

Сообщая о русском приоритете в назывании упыря, «вампирические» энциклопедии подразумевают книжника по прозванию Упырь Лихой. В словарной статье Срезневский приводит это «прозвание или собственное имя», сославшись на «Послесловие» к «Толкованию на книги пророческие» (сохранилось в рукописях XV в., но, как явствует из текста, восходит к оригиналу XI в.).

Согласно Ф. И. Буслаеву, «в языке перевода Пророчеств сохранились - несмотря на подновления писцов - следы глубокой древности, как в выражениях, так и в грамматических формах, восполняющих древнейшую славянскую грамматику Остромирова списка, Изборника Святославова и других письменных памятников XI в.» .

Пожалуй, самый любопытный «след» древности - имя переписчика: «Азъ попъ Оупирь (у Буслаева разночтение по другому списку: «упыръ». - М. О.) Лихыи». Имя обратило на себя внимание как загадочное и не подобающее священнику. Настолько загадочное и неподобающее, что А. Шеберг счел необходимым прибегнуть к эпатирующей разгадке .

Шведский славист «опознал» в книжнике по имени «Оупирь Лихыи», работавшем для новгородского князя, шведского рунорезца (изготовителя рунических надписей на мемориальных камнях ) по имени «Эпир Неробкий» (Upir Ofeg). Шеберг предположил, что Эпир мог оказаться в свите Ингегерд, дочери шведского короля, ставшей женой князя Ярослава Мудрого и матерью князя Владимира Ярославича. Коль так, слово «Оупирь» - транслитерация имени «Эпир», а «Лихыи» - перевод эпитета «Ofeg». Впрочем, даже если Шеберг прав, его гипотеза, делая имя/«прозвание» попа приемлемым на «входе», едва ли ослабляет то «неполиткорректное» впечатление, которое оно должно было производить на «выходе», к примеру, среди книжников круга Геннадия Новгородского, переписавших Книгу Пророчеств в XV в.

Буслаев, публикуя приписку Упыря Лихого, никак не комментировал ни компонент «оупирь», ни эпитет «лихыи», по-видимому, сочтя это необязательным в случае имени собственного. Однако слово «упырь» все-таки не встречается в церковнославянском языке в явно позитивном контексте, а слово «лихыи» (вместе с однокоренными) обозначало не только «неробость», но и разные степени и формы зла - вплоть до «сатаны» (данные того же словаря Срезневского). Соответственно, имя автора «Послесловия» к «Толкованию» - «Оупирь Лихыи» - хотя и могло быть безобидной транслитерацией или переводом, но скорее древнерусские книжники воспринимали его приблизительно так же, как позднее «вампирические» энциклопедии. Кроме того, в русской традиции имена-прозвища вполне уважаемых людей часто содержали негативную семантику. В итоге остается несколько скупых фактов: прозвание «Оупирь» восходит к XI в., оно - уникально и в имени попа-копииста соположено с другим словом, имеющим, вероятно, негативные (инфернальные) коннотации (имя = упырь + лихой).

Ученый датировал языческие вставки концом XIII - началом XIV в. и сопоставил их с позднейшим списком «Слова святого Григория» (XVI в.). Среди представленных вставок - своего рода очерк истории славянского язычества: «преже Перуна бога ихъ, а преже того клали требу упирем и берегинямъ». Авторитетный специалист предложил исправить чтение: «переже [бо того] Перуна бога и иных словили, и клали требу <имъ и> упыремъ и берегинямъ» .

Комментируя текст, Срезневский привел другие случаи употребления слова «упырь»: «Об упырях, кроме упыря лихого, сколько могу припомнить, ничего не бывало известно по древним и старым памятникам. В народных преданиях славян сохранилось это слово до сих пор почти везде - кое-где в форме мужеского рода (упир, упюр, впир, вампир), кое-где в форме рода женского (упирина, упирjа, вампера), и почти везде в двух смыслах: во-первых, в значении летучей мыши - vespertilio, а во-вторых, в значении a) привидения, b) злого духа, высасывающего кровь у людей, или же оборотня, волкодлака. Вампиры в этом втором значении известны целой Европе» .

Срезневский отметил только два книжных случая употребления «упыря» - «Послесловие» Лихого «попа» и «Слово святого Григория, изобретено в толцех». Потому значение слова восстанавливается по «народным преданиям славян»: оно получилось многообразным: (1) летучая мышь, (2) призрак, (3а) злой дух-кровосос, (3b) оборотень.
Последние нюансы Срезневский устанавливал, апеллируя к кровососам-«вампирам», которые «известны целой Европе». Логика лексикографического умозаключения здесь ясна. Этимология слова «упырь» была и остается непрозрачной: М. Фасмер в словаре подчеркнул, что «реконструкция праслав<янской> формы сопряжена с трудностями»; в качестве приемлемых он перечисляет сближения с «парить, перо» или с «пирати - дуть».

Напротив, вампиры были на слуху. Во второй трети XVIII в. Центральную Европу поразила «вампирическая эпидемия», которую азартно обсуждали Вольтер и другие интеллектуалы-просветители . Информация об этой «эпидемии» почти сразу проникла в Россию: в 1739 г. новости о вампирах печатались в петербургской периодике - «Примечаниях к Ведомостям», а в 1769 г. популярный «Словарь разноязычный» Н. Г. Курганова зафиксировал слово «вампир» . Родственность слов «упырь» и «вампир» более или менее очевидна, тем самым автоматически актуализируя некий интерпретативный путь. Оставалось прямо объяснить «упырей» через «вампиров», в чем Срезневский к тому же объективно следовал сложившейся культурной традиции. К примеру, А. С. Пушкин, переводя мистификацию П. Мериме «Песни западных славян» (1835 г.), вместо «вампира» (песня «Марко Якубович») и вместо «бруколака» (песня «Вурдалак») планомерно вводил «вурдалака», а «вурдалака» «патриотически» приравнял к «упырю» (примечание к «Марко Якубовичу»): «Вурдолаки, вудкодлаки, упыри - мертвецы, выходящие из своих могил и сосущие кровь живых людей» .

Создавая труд своей жизни и поместив в словаре статью об «упыре», Срезневский подвел итог многолетнему собиранию материала. Тем не менее, толкуя лексему «упырь» со ссылкой на «Слово святого Григория», он - вслед за Буслаевым и в противоположность Афанасьеву - симптоматично сузил его базовое значение даже по сравнению с собственной дефиницией, которую некогда предложил в 1851 г. (ср. лаконизм пояснений Буслаева в хрестоматии). В словаре «упырь» - «по древнему верованию мертвец, встающий из могилы и сосущий кровь людей». «Упырь» по-прежнему остался «кровососом», но он более не «летучая мышь», не «призрак», не «оборотень», а «мертвец», т. е. мертвец-кровосос (= европейский «вампир»). В первой четверти XX в. авторы новых монографий о восточнославянском язычестве в поисках источниковедческой гарантии против генерализаций мифологической школы отчасти реабилитировали строгую, «текстуальную» конкретность антиязыческих поучений . «Слово святого Григория, изобретено в толцех» вместе со сходными поучениями снова становится объектом специального изучения у Е. В. Аничкова, Н. М. Гальковского, В. Й. Мансикки.

Е. В. Аничков уточнил литературную историю «Слова святого Григория»: он дал версию текста, аргументировав ее классификацией редакций и выявленных списков, и предложил (на основе гипотетических схем А. А. Шахматова) оригинальную датировку (небесспорную) вставки об упырях и берегинях - 60-е годы XI в. В том, что касается интерпретации «упырей», Аничков осторожнее предшественников: «Рядом с такими религиозными актами», которые «кто-то мог еще видеть своими глазами, а при желании даже участвовать во всем этом», «наши проповеди могут назвать еще кое-каких богов и вместе с ними берегынь и упырей. Но тут кроме имен уже ничего неизвестно и ничего не сообщается» .

Н. М. Гальковский и В. Й. Мансикка также опирались преимущественно на письменные источники, но - в отличие от Аничкова - принимали в расчет фольклорный материал. Н. М. Гальковский, в общем, следовал линии Срезневского и Буслаева: «Вера в упырей, вампиров, которые ночами встают из могил и высасывают кровь из живых людей, повсеместна. Итак, упыри - это мертвецы, покойники. Упырем делается всякий самоубийца. Упырями же делаются после смерти колдуны, пока их не пробьют колом. По позднейшим верованиям, упыри - это живые, напускающие на живых болезни - чуму, холеру и проч. Собственно, это колдуны, но они имеют какую-то связь с мертвецами. <…> Кажется, упыри принимали вид собак и в таком виде ходили по дворам <…> упыри имеют связь с мертвецами, они высасывают кровь, могут делаться оборотнями. <…> Как было отмечено выше, первоначально славяне поклонялись (веровали) упырям и берегиням, т. е. первоначальной религией славян был культ мертвых. Интересна эволюция верований в упырей… Оказывается, что упырями, выходцами с того света, делаются люди, которые при жизни не веровали во Христа и пресвятую Троицу. Когда-то верили, что сами покойники встают. Потом пришли к мысли, что в виде покойника причиняет людям зло бес…» .

Гальковский расширил шкалу толкований (в сравнении не с Афанасьевым, а со Срезневским или Буслаевым): упырь - (1) мертвец-кровосос; в том числе (1.1) самоубийца, (1.2) умерший колдун, своевременно не проткнутый колом, (1.3) умерший нечестивец, не веровавший «во Христа и пресвятую Троицу»; (2) живой колдун, насылающий всякого рода порчу (однако имеющий «какую-то связь с мертвецами»); (3) упырь-собака; (4) упырь-оборотень; (5) бес, принимающий вид умершего. Кроме того, исследователь, в отличие от Срезневского и в согласии с Буслаевым, готов признать присутствие в «Слове» взгляда на «язычество как явление историческое», допуская, что в прошлом славяне «поклонялись (веровали) упырям и берегиням», потому что «первоначальной религией славян был культ мертвых».

Аналогичен, но более сжат комментарий В. Й Мансикки: «Более или менее достоверный мифологический материал толкования заключается, следовательно, в следующем: <…> когда-то в дохристианскую старину клали требу упырям и берегиням, под которыми надо разуметь души злых покойников и утопленниц…» . Современные специалисты, издавшие по авторской рукописи русский вариант этого классического труда (впервые напечатан в 1922 г. по-немецки), не сочли необходимым добавить что-либо к замечаниям финского ученого .
Версия Гальковского и Мансикки построена на нескольких логических ходах. «Упырь», упомянутый в древнем тексте, и позднейший фольклорный упырь - одно и то же существо, причастное к миру мертвых. Письменный текст сообщает о культе упырей, фольклорные данные - о преследовании их. Значит, имела место «эволюция верований»: если в древности упырям в качестве мертвецов поклонялись, то в «фольклорное» время их - в том же качестве - боялись и пытались вытеснить из мира живых. Напротив, Аничков, принципиально не смешивая историю древнего язычества с фольклором, исключил фольклорные данные при объяснении «упырей». И остался при пустой семантике слова.

Не прибавляют ясности соседи «упырей» по синтагме - «берегини». В списке «Слова святого Григория» XVI в. (или второй половины XV в. ), опубликованном Н. М. Гальковским, берегини приравнены к неким «сестриницам» , как и в другой проповеди против язычников («Слово святого отца нашего Иоанна Златоуста о том како погани кланялися идоломъ», которое Аничков считал зависимым от «Слова святого Григория» и которое воспроизводило пассаж о «требах»), только в списке «Слова святого Григория» их семь, а в «Слове святого отца нашего Иоанна Златоуста» - «три девять» , т. е. «27».

Б. А. Рыбаков с обыкновенной «свободой ассоциаций» уподобил загадочных «сестриниц» благотворным вилам-русалкам . Как кажется, они ничуть не менее напоминают двенадцать (число варьируется) лихорадок, которыми повелевает Гилло (в заговорах, распространенных в разных регионах и в том числе у славян). По замечанию академика А. Н. Веселовского, Гилло - «демоническое существо, похищавшее и пожиравшее новорожденных по поверью, восходящему к древней Греции, популярному в средние века, живому и в современном простонародье» . Другими словами, Гилло есть женская разновидность вампиров, которая описана в «вампирических» справочниках и которая, кстати, попала - через словарь Брокгауза и Эфрона - в роман «Мастер и Маргарита», аукнувшись в кровожадной Гелле .

Б. А. Рыбаков, следуя гипотезе о тождестве «сестриниц» с русалками, заключил, что в «Слове святого Григория» упыри сополагаются с берегинями по контрасту: «Упыри и берегини - древние, архаичные наименования олицетворений двух противоположных начал - злого и доброго, враждебного человеку и оберегающего человека» . Однако если согласиться с предположением о берегинях - прислужницах Гелло или же вообще не отдаваться «свободе ассоциаций», то формула «Слова святого Григория» должна толковаться как соположение по сходству (ср. соположение компонентов «оупирь» и «лихыи» в имени новгородского книжника): «клали требу» - «упирям» + «берегиням» («сестриницам»-вампирессам?)."

"...Наконец, суммируя при составлении словаря новые материалы, Срезневский добавил к основному значению слова (по Паисиевскому сборнику) и к «прозванию или собственному имени» «Оупирь Лихыи» пример функционирования «упыря» как «бранного слова». Пример был извлечен из «Послания» Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь (известно еще Н. М. Карамзину, издано в 1841 г., сохранилось несколько списков не ранее XVII в., в том числе в Кирилло-Белозерском монастыре). Царь, обращаясь в обыкновенной ерничающей манере к игумену и братии, сетовал на испорченность нравов бояр, которые приняли постриг и пребывали в монастыре: «Но доколе молвы и смущения, доколе плища и мятежа, доколе рати и шепетания, и суесловия? И чесо ради? - злобеснаго ради пса Василья Собакина <…> А сей и платья не знает, не токмо жительства. Или бесова для сына Иоанна Шереметева? Или дурака для и упиря Хабарова? Воистину, отцы святи, несть сии чернецы, но поругатели иноческому житию. Или не весте Шереметева отца Василия? Веть его бесом звали!» .

Контекст вполне ясен, и квалификация использования царем слова «упырь» как «бранного» не вызывает принципиальных сомнений. Однако слово функционирует здесь в поразительной связке со «злобесным псом», «бесовым» сыном, «бесом»: бояре - злобесный пес + бесов сын + дурак + упирь + бес. Это образует специфически «бесовскую» «тесноту» семантического ряда, а ведь уже установлено, что ругательства Ивана Грозного порой балансируют на грани бранно-переносного употребления и прямого. Так, согласно комментариям Я. С. Лурье, царь, обзывая лицо Курбского «эфиопским», не просто допускает «полемическую грубость», но выражает характерное для средневековой философии убеждение в том, что «сама внешность Курбского говорит о его “злолукавом нраве”» .

Потому и относительно «Послания» кирилло-белозерским монахам напрашивается предположение, что в слове «упырь» проступает прямое значение, снова не артикулированное, но причастное инфернальному миру.
Ради наглядности целесообразно сравнить основное значение слова «упырь», как его определяет Срезневский (мертвец-кровосос), со словарем В. И. Даля (1863-1866 г.), где «упырь» - «перекидыш, перевертыш, оборотень, бродящий по ночам ведмаком, волком или пугачем и пр. и засасывающий людей и скотину; кровосос (вампир?); злые знахари, по смерти, бродят упырями, и чтобы угомонить их, раскапывают могилу и пробивают труп осиновым колом. || Юж. головастый ребенок, с водянкою в голове. || Ниж. злой и упрямый, упорный, строптивый человек; от упираться или от вампир? <пример из Ивана Грозного>», а «упырство» - «ср. вообще преданья об упырях, состоянье, бытность их, или верованье в них». На первый взгляд, расхождение двух лексикографов диктуется принципами отбора материала: у Даля - «живой великорусский язык» (в идеологизированном далевском понимании), у Срезневского - «древнерусский язык», отраженный в письменных памятниках. Однако в этом техническом расхождении открывается глубинный уровень: Даль привлекал фольклорный материал (и даже сомневался в правомерности параллели с западным «вампиром»), а Срезневский, некогда «романтик и энтузиаст народной литературы» , в 60-70-х годах XIX в. приверженец демонстративной эмпиричности и антитеоретичности , игнорировал фольклор и самоограничился имплицитным отождествлением «упыря» с «вампиром». Пределом именно в этом движении к герменевтическому минимализму станет позиция Аничкова, который, толкуя «упырей», отказался и от фольклора, и от взгляда на «язычество как явление историческое», и, наконец, от неотвязных «вампирических» ассоциаций.

Итак, ориентируясь на данные фольклора и языка, историки получают возможность подробно описать верования в упырей у разных народов и в разное время, тогда как ориентируясь на литературные памятники, они не извлекают практически никакой информации. Это, однако, только первое впечатление, которое подталкивает к рафинированию приемов интерпретации. Прежде всего, параллели с другими народами и другими эпохами - лишь параллели, а «деловой» характер называния «упырей» в «Слове святого Григория» сам по себе сразу свидетельствует о серьезности отношения к ним. Что подтверждает и «бранный» контекст «Послания» Ивана Грозного: бранят «упырем» (как и бесом), если верование сохраняется. Более того, очевидно, что упоминания всех трех «упырей» древнерусской книжности подчинены некоей формальной закономерности: 1) в Предисловии к новгородской рукописи: «имя = упырь + лихий»; 2) в «Слове святого Григория»: «клали требу» - «упирям» + «берегиням» («сестриницам»-вампирессам?); 3) в послании Ивана Грозного: бояре - злобесный пес + бесов сын + дурак + упирь + бес. С синтаксической точки зрения в первом случае имя-прозвание книжника соположено с другим его прозванием, во втором - один объект культа соположен с другим объектом, в третьем - соположены «бранные» определения нескольких бояр в рамках одного периода. Но, отвлекаясь от вариативности, правомерно подытожить, что слово «упырь» неуклонно вставляется в «тесный» семантический ряд, притом инфернально окрашенный.

Такого рода закономерность можно с уверенностью счесть формальным выражением той же «аморфности упырей» (выражение Б. А. Рыбакова), которую со своей стороны обнаруживает фольклорный материал, где упыри и по-разному определяются (ср. комментарии Срезневского 1851 г. или Гальковского), и отделены весьма расплывчатой границей от оборотней и тому подобной нечисти .

Интерпретативный потенциал «аморфности упырей», свойственной древнерусской письменности (формально) и фольклору (семантически), актуализируется при сопоставлении с ситуацией конца XIX - начала XXI в., где упырь-вампир доминирует в качестве обсессивной фигуры современного искусства и массовой культуры. Новаторство романа «Дракула» (вычеканившего вампира «нашего времени») заключалось в том, что Б. Стокер с подчеркнутой отчетливостью, как полагается в игре, перечислил правила существования монстров-кровососов и успешной борьбы с ними . Контраст «аморфности»/отчетливости настолько разителен, что позволяет утверждать: «аморфный» традиционный вампир (в частности, древнерусский, славянский) и «отчетливо-игровой» вампир масскульта практически ничем, кроме имени, не связаны. «Бытность их, или верованье в них» обусловлены настолько различными социокультурными факторами, что продуктивно анализировать не эволюционную, а революционную трансформацию традиционного вампира в современного. При подобном подходе «аморфность» упыря в древней словесности оказывается неожиданно информативной. Может, лишенной эффектной красочности, но фактографически надежной."

Упырь – живой мертвец, восставший из могилы. Внешне упыри практически ничем не отличаются от человека, единственное их отличие — это острые зубы, так все зубы упыря заострены и больше напоминают акулью пасть, нежели человеческую. Обычно в упырей после смерти превращаются колдуны и , однако живым мертвецом может стать и живой человек, ставший жертвой проклятья.

Обычно живые мертвецы селятся на кладбищах и не отходят далеко от своих могил, но иногда в поисках пищи или, спасаясь от преследователей, упыри могут поселить в лесу или даже в селениях, там для жилья они выбирают темные места, куда не проникает солнечный свет.

Днем упыри скрываются в темных, недоступных для солнечного света, местах, чаще всего это склепы и могилы, гораздо реже подвалы . С заходом солнца упыри выходят на охоту. Питаются мертвецы различными крупными животными, но предпочитают охотиться на людей. Напав на человека, упырь выпивает всю его кровь, после чего съедает плоть. Существует поверье, что если монстр оставит свою жертву обескровленной, но не съеденной, то она также превратится в упыря .

Иногда упыри помнят кем были при жизни и сохраняют частицу разума, но чаще всего их воспоминания о жизни ограничиваются моментом смерти, особенно если она была насильственной. Упырь никогда не забудет того, кто убил его прежнюю личность, он будет искать убийцу, пока окончательно не умрет или не отомстит за свою смерть.

Способности

Упырь обладает сверхчеловеческой физической силой и скоростью: он способен поднимать огромный вес и ударом руки пробивать бревенчатые стены, а бегущего упыря невозможно догнать даже на лошади. Еще одной отличительной способностью является поразительная живучесть упыря , он практически не чувствует боли и не восприимчив к колющим и режущим ударам.

Враги

Врагами упырей являются многие дикие животные, часто случаются стычки упырей с волками и медведями, которых запах упыря приводит в бешенство. Вообще многие животные впадают в ярость от запаха мертвеца, восставшего из могилы.

Как бороться?

Упыри не переносят солнечного света, потому никогда не показываются днем. Справится с упырем в открытом бою практически невозможно, благодаря своей физической силе монстр легко побеждает десятерых человек. При этом упыря довольно сложно убить, наиболее эффективный способ – отрубить ему голову и сжечь тело. Сжигание тела – единственный абсолютный способ убить упыря .

Общеславянская мифология богата на разнообразные образы и персонажи. Упырь - один из них. Толковый словарь трактует слово как «мертвец, выходящий из могилы и пьющий кровь живых людей». Наиболее веровал в этих существ народ, проживающий на территориях Украины и России. Считалось, что упырь - это дух мертвеца, который не может покоиться с миром и потому вредит людям. В западноевропейской мифологии существует подобный образ - вампир, а в восточнославянской - вурдалак, но ученые, изучавшие происхождение и значение этих персонажей в XXI в., отмечают их отчетливое различие.

Происхождение образа упыря

До крещения Руси люди верили во множество необъяснимых факторов, с которыми в христианском мире было трудно расстаться. Сегодня все языческие персонажи и образы нам кажутся необыкновенными и непонятными. Определение, кто такой упырь, своими корнями уходит в языческие традиции. Нынешняя терминология обозначает его как ожившего мертвеца. Он ночью выходит из могилы, подыскивает себе жертву и, найдя, высасывает у нее кровь.

В славянской культуре монстры не только питались кровью, но и поедали плоть своей жертвы. И существовало поверье, что, если упырь не съел тело, то убитый сам обернется в его подобие.

Легенды повествовали, что это духи, которые приносят неурожаи, бедствия, стихии и смерти. Люди верили, что стоит упырю прикоснуться к человеку, как в скором времени его ждет смерть от непонятной болезни.

После крещения Руси славяне представляли упыря как покойника, которого не отпели в церкви или по каким-то причинам не предали земле. Он не был принят в царство небесное и потому ночью выходит из могилы и наносит вред людям и скоту. Этим объяснялось то, что стать упырем могут:

• самоубийцы;
• утопленники;
• ведьмы;
• колдуны;
• грешники;
• еретики;
• спившиеся пьяницы.

Если упырем становилась женщина-ведьма, она обязательно выходила ночью из своей могилы, чтобы проучить невестку. Она таскала ее за волосы по улицам деревни или города и зловеще смеялась. Могла перебирать в доме посуду, белье, доить коров и пить кровь у скота.

Особенности создания

В сознании людей упырь выглядел очень жутко и устрашающе. Эти монстры не были похожи на современных вампиров или вурдалаков. По легендам славянских народов, упыри могли обернуться любым животным или стать невидимым для людей, чтобы подкрасться незаметно и поймать свою жертву.

В схватке они опять становились видимыми, с горящими налитыми кровью глазами, железными пальцами и зубами. Их тела были истерзаны, в крови, ранах. Ходят даже повествования, что люди выкапывали из могил мертвецов, которых подозревали в том, что они упыри. После выкапывания нечисть определяли по таким признакам:

• тело не подлежало разложению;
• одежда истерзана и в крови;
• тело в ранах и ссадинах.

Люди настолько верили в их существование, что боялись ходить рядом с могилами, в которых, как они считали, может находиться дух мертвеца-упыря. Ходили слухи, что, если пройти мимо такого места и побеспокоить мертвеца, то ночью он придет к этому человеку обязательно. Считалось, что, если все-таки приходилось проходить мимо, то на могилу необходимо бросить палку или горсть земли.

Свидетельства о существовании

Первое упоминание об упырях было выявлено в летописях, датированных XI в. в княжестве Полоцком. Записи гласили, что ночью людей будил топот человека и, если кто-то выходил на улицу, он подвергался в скорости мучительной гибели - умирал от незнакомой болезни. Вместе с этим событием по всей Руси Киевской возникли бедствия.

1. Одновременные бури и засухи.
2. Эпидемии неизвестных болезней.
3. Частое и массовое нападение половецких племен.

Летописец не связывал это с упырями, но легенды и мифы того времени, указывают на эту причину бед. Позднее появляются повествования и небылицы о солдате, который с помощью смекалки и ловкости убегал от упыря. Люди утверждают, что «дыма без огня не бывает».

Отличия от вурдалака

Упырь - образ, пришедший из языческой мифологии славян. Этимология слова «вурдалак» связана с волком-оборотнем. Впервые оно появилось в русской литературе благодаря А. С. Пушкину. Изучавшие значение термина, приходят к мыслям, что Пушкин просто по-другому употребил понятие «волкодав». В сербском языке есть слово «вардалама», что означает «вертушка». Возможно, Пушкин употребил его в значении «воротившегося в гроб».

По описаниям, вурдалак, как и упырь, выходит ночью и пьет кровь, но его отличие - это острые клыки и умение оборачиваться в волка. Слово «вурдалак» так и переводится - «волчья шкура». Животное пило кровь своих жертв, но только у спавших людей.

Некоторые источники описывают вурдалака, как упыря, съевшего много тел, и благодаря этому получившего возможность оборачиваться в волка. У него появилось больше сил, жажды к уничтожению. Во рту выросли клыки, а на спине шипы. Синоним вурдалака - оборотень, а «упырь» переводится как «прах». Эти два персонажа обозначают один образ, но возникли в разное время и по описаниям отличаются.

Отличия от вампира

Слово «вампир» впервые появилось в XVIII в. во французском языке под влиянием славянского «упырь». В переводе на русский - «кровопийца» или «ночной призрак». Уже потом из Франции перекочевало в русский язык с таким значением, с которым используют его сейчас.

Вампир - это не мифологический персонаж, а скорее литературный или кинематографический. Вампиры описываются, как особи, питающиеся человеческой кровью. Они боятся дневного света, у них острые клыки и бледная кожа.

Спят вампиры в гробах и гуляют только ночью, одев черные одеяния. Многим известным особам в Европе приписывали облик кровососа. Вампир представлял собой не страшного мертвеца, как упырь, а наоборот опрятного интеллигента, одетого всегда по вкусу и моде.

Внешностью вампир не отличался от обычного человека, но во время превращения его кожа бледнеет, зрачки расширяются и наливаются кровью, лицо вытягивается, глаза становятся мертвыми. В отличие от упыря, вампир не пожирает плоть, а питается только кровью.

Заключение

Все персонажи древности, которые сходятся в одном образе - мертвец, встающий из могил, и пьющий кровь - имели место в разных эпохах. Старославянская мифология стала первой, где упоминались подобные существа. Упырь - собирательный образ, от которого в дальнейшем появились персонажи, такие как вурдалак, вампир и т.д. По действиям они схожи, но разнятся по внешнему облику.